Я уже писал как-то, что я сын машиниста. Мой отец Вадим Александрович, сколько я помню, всегда был машинистом тепловоза. Когда-то, после окончания училища в Волновахе, он работал помощником машиниста на паровозе, потом на смену паровозам пришла эпоха тепловозов (локомотивов с дизельным двигателем) и батя освоил эти машины. Сначала работал на ТЭМ-1, ТЭМ-2, потом освоил двухсекционный локомотив ТЭ-3. Все мои воспоминания детства в основном связаны с этим локомотивом. Я часто бывал у отца на работе, типа «покататься», иногда он меня брал на смену, если меня не было с кем оставить, садик на карантине или ещё что, а мама по каким-то причинам не могла взять меня с собой на свою работу, а бабушки в городе не было. Поэтому всё, что связано с железной дорогой, локомотивами, мне хорошо знакомо с детства. Отец по-тихому научил меня управлять сначала локомотивом, а потом, когда я подрос, и водить тепловоз с поездом. Это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Одно дело, когда ты катишь двумя секциями локомотива «резервом», как говорят железнодорожники, то есть без поезда. А другое дело, когда к тепловозу прицеплена «вертушка» - состав из двенадцати тяжёлых думпкаров, гружёных скалой, рудой или глиной. Думпкары – это такие самоопрокидывающиеся вагоны-самосвалы с высокими откидывающимися бортами, две трёхосные тележки и сто двадцать тонн породы в каждом кузове. Это, как в авиации - пилотировать просто вертолёт или везти на внешней подвеске тяжёлый капризный груз.
Я понимаю, почему батя меня всему этому обучал. Он видел меня своей сменой – машинистом тепловоза. Достойная работа – сложная, интересная, требующая полной отдачи, внимательности, хорошего знания техники, огромного количества документов и инструкций, и прочая и прочая. Дело в том, что отец работал на не совсем обычной железной дороге. Желдорцех НКГОКа (Новокриворожского горно-обогатительного комбината) Управления железнодорожного транспорта Министерства чёрной металлургии Украины. Это вам не железная дорога МПС (Министерства путей сообщения) на чьих пассажирских поездах вы ездите в отпуска и командировки, и чьи товарные поезда проносятся по всем уголкам нашей необъятной страны везде, где есть железная дорога.
Батя всю жизнь работал по железному графику «день-ночь-48». То есть дневная смена – 12 часов, на следующий день к вечеру, ночная смена – 12 часов, потом сорок восемь часов отдыха. Поездки не далеко. В карьеры комбината, на НКГОКе их тогда, по-моему, было три, потом с глиной или скалой в думпкарах на отвалы, дальние и ближние, или с железной рудой – на «опрокид», на обогатительную фабрику. Между крайними точками маршрута, если делать ходки на дальние отвалы, расстояние доходило до 27-30 километров. Работа тяжёлая. Летом в карьере, даже на верхних горизонтах (уровнях) жара несусветная. Ниже локомотивы с «вертушками» не ходят, не вытянут на подъёме. Ниже работают только карьерные самосвалы – БелАЗы. Зимой холодно, ветрено. Железнодорожный путь местами не приведи господь. Ведь это же всё временное, разравняли бульдозерами землю, насыпали щебень (балласт), опять разравняли, укатали, положили плети рельсов до экскаватора, чтобы «вертушка» могла подойти, и работайте. Иногда батя приходил со смены вымотанный до предела. Я слышал, как он говорил маме: «Два схода за смену – один тележкой думпкара, другой – тележкой локомотива!». Я знаю, что это такое. Сам не раз видел, как сошедшие с рельсов колёса ставили обратно на рельсы при помощи специальных приспособлений. Хотя были перегоны с нормальными участками пути, где можно было разогнаться и до сорока километров в час, но это больше при поездке на дальние отвалы. В общем, малость в железнодорожных делах я разбирался. И подумывал, не стать ли мне машинистом, как батя. Но авиация, небо всё сильнее и сильнее манили меня, и железнодорожником я, увы, не стал.
Но одно из воспоминаний, связанных с железной дорогой я помню всю жизнь! Что у человека отвечает за воспоминания? Голова и душа. Мы храним в душе особенно дорогие нам воспоминания. Но есть в организме человека ещё одна «вспоминалка». Про неё говорят – если через голову не доходит, то, может, дойдёт через задницу, когда по ней получишь. Я получил.
Я всегда крутился возле двери, если был дома, когда папа возвращался с работы. Он всегда мне приносил гостинец от «зайчика». То конфеты, то печенье. То старый манометр от тепловоза принесёт, чтобы я любовался в темноте зеленоватым светом цифр на его круглой шкале.
В тот раз батя возле двери угостил меня парой конфет, и, не переодеваясь, шасть в кладовку, к своему сундуку. А в руке чемоданчик, в котором он брал «тормозки» (еду) на работу. Мне стало интересно. Отец приоткрыл чемоданчик и выкладывал из него в сундук какие-то красные круглые штуки. Я насчитал их аж двенадцать штук. Всё, как в песне из кинофильма «Ах, водевиль, водевиль», который появился много лет спустя: «А ещё есть любопытство бесконечное, как звёзды…». Я спросил: «Папа, а что это?». Батя ответил: «Ты же у меня, Шурик, сын машиниста, и должен знать, что это сигнальные петарды!». И объяснил, мол, если путевой обходчик обнаружит, что рельсы разошлись и поезду угрожает сход, авария, то путевой обходчик должен отбежать по рельсам в ту сторону, откуда будет идти поезд, то есть ему навстречу, триста метров и поставить на рельсы три петарды. Две на правый рельс (сторона машиниста), а одну на левый рельс (сторона помощника). Ставятся они с небольшим интервалом. Когда поезд наезжает на них колёсами, раздаётся взрыв. Тройной взрыв под колёсами – сигнал к немедленной остановке. Аварийное торможение, ведь поезд за счёт своей массы и скорости будет ползти по рельсам ещё какое-то расстояние. При этом путевой обходчик должен красным флажком или фонарём (в ночное время) делать кругообразные движения. Это сигнал остановки. Но поскольку сейчас на дворе середина шестидесятых годов, и на тех путях, по которым ездят в карьер и из карьера, нет никаких путевых обходчиков, да и есть УКВ-рации на локомотивах и у диспетчеров, то решили от этих петард, как устаревших средств сигнализации, избавиться, то есть утилизировать. А вы знаете, как у нас в стране что-нибудь утилизируется. А вдруг оно пригодится в хозяйстве?! Не знаю зачем, ну а вдруг?! Вот железнодорожники, лётчики, моряки, да кто угодно, могут принести домой с работы что попало. Я спросил папу: «А как эта штука ставится на рельсы?». Отец показал, мол, видишь, сама петарда похожа на головку большого красного гриба, а сбоку и снизу две пружинистые чёрные металлические скобы-лапки. Вот их оттянул в стороны и зацепил за головку рельса. Звяк, и стоит, как вкопанная! Батя ещё раз пересчитал петарды. Правильно – двенадцать! Закрыл сундук на висячий замочек, внимательно посмотрел на меня, сунул мне под нос кулак, спросил: «Чуешь, чем пахнет? То-то же!!!». И пошёл переодеваться, принимать душ, обедать и отдыхать после смены.
А в меня прямо бес вселился. Несмотря на предупреждение отца. У бати в сундуке такое «сокровище», а я не приделах?! Держался я дня четыре. Потом не утерпел. Я, да не открою висячий замок на батином сундуке?! Да запросто! Полез, открыл, достал одну петарду, закрыл сундук, закрыл замочек, петарду сунул в карман и выкатился во двор, к своим закадычным дружкам-приятелям. Мы же уже солидные мужчины, мы же этой осенью пошли в первый класс, на дворе прекрасная осенняя погода, и у нас с собою «было»!
Достал из кармана штанов петарду и показал своим друзьям. Они обалдели и стали расспрашивать, что это и с чем его едят. Я с видом знатока давал пояснения. Показал глубокие знания предмета. После того, как восторги немного улеглись, возник вопрос: «А как эту штуку опробовать на практике?». До железной дороги, аж до комбината, идти не хотелось. И тут у меня возникла «гениальная» мысль. К нам на микрорайон ЮГОКа (Южный горно-обогатительный комбинат), ведь все работяги обоих комбинатов живут в одном месте, так и называемом «ЮГОК», ходит трамвай из города. Мы на отшибе, поэтому к нам проложена двухпутная трамвайная ветка. И вот когда трамвай спускается с горочки в нашу «яму» (ЮГОК расположен в низине), он слегка набирает скорость, на довольно продолжительном прямом участке пути. А там, сбоку от путей, в сторону дач, есть замечательные густые заросли кустарника. Идеальное место для «засады». Сказано-сделано. Пошли всей ватагой. Я, как «владелец» адской игрушки, со знанием дела (как папа рассказывал) установил её на правый рельс. И мы засели в кустах, дожидаясь трамвая. Ну, точь в точь, как партизаны, собирающиеся пустить под откос немецкий эшелон. Пацаны встревоженно спросили: «А трамвай с рельсов не слетит?!». Но этот вопрос я тоже выяснил у бати. Поэтому со знанием дела заявил: «Нет, только вспышка и сильный грохот!».
Дождались. Показался на бугре старенький трамвай. Два вагона, и номер трамвая «6». Мой любимый номер. Я на нём езжу с папой и мамой ЮГОКа в гости к бабе Наде в старый город. Сорок пять минут, двенадцать остановок, и мы у бабули.
Трамвай приближался. Я, как настоящий партизан, ещё и смазал ярко-красную шляпку петарды грязью и землёй, что набрал между шпал и рельсов. Чтобы яркое пятно на рельсах не бросилось в глаза вагоновожатому. Наконец трамвай наехал на петарду. Под передней колёсной парой сверкнула яркая вспышка, и раздался адский грохот. Нам показалось, что трамвай подпрыгнул. Вагоновожатый ударил по тормозам. Пассажиры в «восторге», вагоновожатый с кондукторами (тогда в каждом вагоне было по кондуктору, обилечивающему пассажиров), тоже в «восторге»!!!
Нам понравилось. Тихонько уползли из кустов. Трамвай через некоторое время поехал дальше. В нашем маленьком дворовом коллективе такое «мероприятие» обсуждалось долго. Потом попробовали ещё раз и ещё раз. В разное время, в разных местах. Один раз я установил аж три петарды, как под поезд. Впечатляет!!! Кстати, если полный коробок спичек положить на рельсы, хлопок тоже будет не слабый. Но против петарды – не то! А потом все петарды, все двенадцать штук, как-то внезапно кончились. И ажиотаж в нашей компании затих.
А тут папа полез в сундук и обнаружил, что все петарды испарились. Не нужно быть комиссаром Мегрэ, чтобы понять – «боезапас» не сам испарился из сундука. Тем более до него доходили слухи, когда он посещал пивбар возле базара: «Под трамваями время от времени шо то взрывается!».
Батя вытащил из рабочих штанов армейский ремень, где на пряжке родная пятиконечная звезда, и сказал: «Шурка, давай сюда жопу!». Вот сейчас я думаю, что ювенальная юстиция папины «мэтоды» не одобрила бы. Но тогда ювенальной юстиции ещё не было, и мамы тоже дома не было. Поэтому уладили всё келейно, по-домашнему. Я получил прилично. Учительница потом на уроке спрашивала: «Саша, что ты всё время вертишься, будто у тебя шило в одном месте?». Я же не мог ей сказать, что на этом «месте» я могу сидеть поочерёдно – то на одной половинке, то на другой. На батю никаких обид быть не может. Что заслужил, то и получил. Тем более меня предупреждали: «Не трогай!».
Я думал, батя про всё забыл. Ничего подобного. Прошло где-то пол - года, и как-то по весне, я пришёл к нему на тепловоз ТЭ-3 покататься, поездить с ним половину смены. Мы шли «резервом», то есть две секции тепловоза без поезда, куда-то за гружёными хопрами со щебнем. Хопры, это такие специальные вагоны, характерного вида, для перевозки сыпучих грузов (щебня, песка и так далее). Я вёл локомотив, батя сидел рядом на откидном сидении, помощник машиниста жевал хлеб с колбасой. На дальнем перегоне, в степи, батя сказал: «Остановись!». Я сбросил позиции и начал притормаживать. Когда тепловоз замер, батя полез в свой чемоданчик и достал из него до боли знакомый предмет – петарду! Одну. И сказал ласковым голосом: «Сынок, пробежись вперёд метров триста и поставь её на правый рельс!». Я взял петарду, спустился по трапу-лестнице тепловоза и, отбежав вперёд метров на триста, установил петарду на свой, правый рельс (ведь я сижу на месте машиниста, на правом крыле будки локомотива). Установил и бегом назад, в тепловоз. Плюхнулся на сидение. Батя сказал: «Трогайся с места, быстро набирай позиции, чтобы скорость наросла! Поехали!». Я отпустил тормоза и мы поехали. Скоростемер защёлкал всё быстрее, дизеля воют, скорость нарастает. Я внимательно смотрю на ярко-красную головку петарды на правом рельсе. Расстояние до неё быстро сокращается. Вот она уходит в мёртвую зону, я её не вижу. Я пытался приподняться в кресле, чтобы увидеть, но тяжёлая рука отца придавила моё плечо, мол, «сиди!». И вот под первой колёсной парой передней тележки АХНУЛО! Мне показалось, что тяжёлый локомотив вздрогнул. Батя с улыбкой спросил: «Впечатляет?! Так то ж две секции по сто двадцать тонн! А ты под лёгкий трамвай ставил, да не одну, а даже по три штуки, паразит!». И отвесил мне подзатыльник. Я прибрал скорость, и мы спокойно покатили дальше, за составом с хопрами. Мы ехали, и я краем глаза видел, как отец смотрит на меня, слегка улыбаясь, и показывая кулак.
Какая удивительная штука жизнь! Прошло почти пятьдесят пять лет. Задница уже давно всё забыла. А на сердце и в душе тепло от тех давних воспоминаний. И так порой сладко щемит сердце от желания вернуться туда, в далёкое детство, и увидеть отца ещё молодым, здоровым, живым. И его кулак перед носом: «Чуешь, чем пахнет?!». Чую, батько, чую!