За завтраком папа сообщил мегановость: в этом году мы проснемся на день раньше, а значит, у нас будет Новый год! Впервые с тех пор, как мне исполнилось семь! Мама захлопала в ладоши, а я стукнул кулаком по столу так, что хлопья в миске взлетели, да и я сам словно взлетел, и длилось это несколько секунд, а потом новая мысль вмазала обратно в стул: теперь Ташка точно все узнает. Увидит меня или родителей и все поймет — хоть в другой дом переезжай. Чертов Новый год, и без него же было хорошо, просыпались и наряжали елку, и подарки заказывали перед спячкой, так что какая разница, подумаешь, на день позже! Все это я высказал ошалевшим родителям, накинул куртку и ушел, хлопнув дверью. Я был зол. До встречи с Ташкой оставался час, но я решил прийти на пустырь пораньше. Не обязательно рассказывать все сегодня — в запасе неделя, чтобы что-нибудь придумать. На душе полегчало. *** Ташка сидела на бревне и смотрела в сторону леса. В одной толстовке, хотя к концу сентября от летнего тепла не осталось и следа. — Ты чего не написала, я б раньше пришел! Она не повернулась, а лишь вяло махнула рукой. Я уселся рядом и начал что-то говорить, но слова застряли в горле, едва она посмотрела на меня. Красные припухшие глаза. Ну, конечно. Раз нам добавили день, значит, у них опять забрали. Я сжал кулаки и спросил: — Сколько на этот раз? Она приоткрыла рот, но оттуда вырвался лишь всхлип. А дальше произошло немыслимое: Ташка обняла меня. В сонной утренней тиши я боялся, что стук моего сердца доносится до самых наших домов. Я неуклюже обнял ее и застыл в неудобной позе, боясь дышать. Два года назад я спросил, нравлюсь ли ей, она ответила, что, конечно, нравлюсь. И тогда я потянулся к ней, чтобы поцеловать, а она отшатнулась и назвала идиотом, а потом попросила больше никогда так не делать, и еще много чего она тогда говорила, но мне словно набили в уши ваты, и я лишь глупо пытался шутить, словно ничего такого не произошло. А потом, сразу после спячки, начал встречаться с Леной — и до сих встречаюсь с ней, правда, есть в наших отношениях одно но: Лена засыпает 31 августа. За две недели до того, как просыпается Ташка. И я стараюсь не думать о том, насколько это важно для меня. От напряжения свело плечи, в груди бушевала нежность пополам с яростью. Ну почему все так по-дурацки устроено: мы и так вместе всего четырнадцать дней в году, меньше некуда… Она словно услышала мои мысли и прошептала: — Вить, нам сон на две недели продлили. До меня не сразу дошло. А потом мир покачнулся, и я вслед за ним. — Эти две недели? — Да. Теперь будем просыпаться первого октября, типа, очередная оптимизация. Я вскочил и пнул бревно. Кажется, ушиб палец, но плевать. Надо немедленно пойти, высказать, послать матом. Я… … не мог лишиться Ташки. Помню, как нам исполнилось по семь лет и мы впервые увидели графики сна. Это была трагедия: всего полтора месяца бодрствования совпало! Но настоящая трагедия началась позже, вместе с оптимизациями, когда Ташкиной семье стали каждый год добавлять по несколько дней сна, отщипывая по кусочку от нашей дружбы. И что теперь? Первого октября я уходил в спячку и просыпался только первого января, когда в спячку уходила она. Идеальное несовпадение. Я еще раз пнул бревно и на этот раз точно ощутил боль. — Что-то можно сделать. — Нет. Зато у меня по-прежнему есть Новый год. — Точно! Новый год! Ташка! Мы с тобой будем видеться! Нам Новый год сегодня отдали. Она нахмурилась. — Но ведь короткие пробуждения посреди спячки запрещены. Или… Глаза ее расширились. Я отступил на шаг. Надо было скорее что-то придумать, сказать, что ошибся, или что нам разрешили просыпаться только на праздник — все же папка ведущий эколог. Надо было успокоить ее, вернуть все назад. Но я онемел и мог только смотреть в ее лицо, исказившееся, словно от боли. — Сколько месяцев ты не спишь? Я не мог врать ей, больше не мог. И я ответил: — Девять. Она ахнула и прижала руки ко рту. — И давно? — Нам добавляли каждый год по несколько дней… Недель. Она кивнула. — Понятно. Мне пора. Пока. — Ташка! Она развернулась и побежала к домам, а я, как придурок, застыл посреди пустыря с протянутыми руками. *** Ташка везде заблокировала меня и не выходила из дома вот уже три дня. Я был в отчаянии: у нас нет времени, чтобы его терять. Наконец я подстерег Яну, ее старшую сестру. — Ты ж знаешь Нату, Вить. Она все понимает, но общаться с тобой не сможет. Слишком в разных мирах живете. — Но я не мог ей сказать, потому что… — Да-да, помню, как она побила тебя перед первой спячкой, когда узнала, что будет спать семь с половиной месяцев, а ты всего шесть. Но вам тогда было по семь лет. С тех пор многое изменилось, да? — Я ей рассказал, когда нам первый раз сократили сон на неделю. Она со мной два дня не разговаривала. Яна вздохнула. — Тогда же у нас впервые забрали дни. Летние, между прочим. — Ян, поговори с ней. Четыре дня осталось. — Это у тебя. А у нее — три месяца до спячки, так что она времени зря не теряет. — Опять сериалы смотрит? — Сериалы? — Ну, она же из-за них вечно не выспавшаяся? — Дурак ты, Витя. Она учится дни напролет, правда, только когда ты спишь. А когда ты не спишь, учится ночами, чтобы днем с тобой торчать. — Но зачем? — А ты не задумывался, чему можно научиться в школе за три месяца в году? Обслуживать очистительные установки! Стать в этом конвейере очередным винтиком, который так легко заменить. Как наши родители… А Ната хочет стать экологом. И не для того, чтобы сократить время спячки, не из-за денег или престижа. Она верит, что спячка — не единственный вариант для людей жить и не вредить планете. Она хочет найти другой способ, и знаешь, Витя, с ее характером у нее может получиться. Я был потрясен. — Почему она не рассказывала мне об этом? — Потому что отдавала тебе свое время. Это слишком ценный дар, на который ты никогда не сможешь ответить, а такие вещи очень вредят дружбе. Яна ушла, а в моей голове продолжали звучать ее слова «отдавала тебе свое время». Я понял, что нужно сделать. *** — Нет, — сказал отец. — Это запрещено. — А добавлять дни не запрещено? Вроде бы нам изначально выделили всего полгода без сна. — Это премии! — И они, конечно, разрешены официально? — Ты на что-то намекаешь, Виктор? Уверяю: все это абсолютно законно. — Вот видишь, для такого ценного специалиста нет ничего невозможного. Мой интеллигентный отец не умел спорить, а потому лишь покачал головой и вышел из кухни. Мама, которая все это время смотрела в окно, повернулась ко мне. — Витенька, ты же понимаешь, что даже если все получится, это будет… разово. Никто не позволит тебе делать так каждый год. И мы в первую очередь. — Конечно, мам, я и не хотел... — Я осекся. И почувствовал, как краснею, потому что действительно не думал ни о чем таком. — Ты хочешь сделать Наташе прощальный подарок? Горло сдавило, я кивнул. Мама поцеловала меня в лоб. — Я поговорю с отцом. Он успеет договориться с нужными людьми, к нашему пробуждению все будет готово. Они ему не откажут. Странно, но я не чувствовал ни радости, ни триумфа, а лишь ноющую грусть. Хотелось уйти в спячку прямо сейчас. *** Впервые за долгое время мы проснулись тридцать первого декабря. Мы были единственными в своем отсеке, остальные капсулы продолжали тускло мерцать. Врач осмотрел нас и отпустил домой, пожелав веселого праздника. Город шумел и бурлил. Мама сказала, что такая невозможная суета, наверное, бывала только во времена, когда все еще жили одновременно. Все мигало, повсюду гремела музыка, но я почти ничего не замечал. Я думал о Ташке. Конечно, она по-прежнему была недоступна, но я не собирался больше ждать — на это не было времени. На звонок открыл Ташкин отец и молча пропустил меня внутрь. — Натали, к тебе. Я огляделся. Полки в прихожей были пусты, в углу стояли коробки с вещами, сквозь аромат жареного мяса пробивался запах хлорки — все было готово к тому, чтобы принять на время спячки других жильцов. Но тут из комнаты выскочила румяная Ташка, и квартира сразу перестала казаться безликой, стала теплой и солнечной. Ташка резко остановилась. Ее отец явно не собирался уходить, а из кухни выглянули мать и Яна. Яна воскликнула: — О, Витя, привет! Ташка дернула плечом и нахмурилась. — Тебе чего? — Поздравить хочу. — А, конечно, ты же теперь тоже Новый год встречаешь. И все же я видел, что она рада, и в груди моей стало легко. — Таш, можешь дуться сколько угодно, но у меня и правда для тебя подарок. Просто прими его, и я уйду. Она хмыкнула, но сделала еле заметный шаг навстречу. Я подождал, но, похоже, никто из ее семейки не планировал оставить нас наедине. Что ж. Я протянул ей договор. Ташка прочитала, заморгала, прочитала еще раз и шмыгнула носом. Голос ее, когда она заговорила, звучал тонко и растерянно: — Что это, Вить? Зачем? Я не могу принять. — Все уже решено, посмотри на подписи. Она выпрямилась и снова стала похожа на себя. — А, решено… Супер подарок, ничего не скажешь, за меня, значит, все решил, класс! Она злилась. Разозлился и я. И это было прекрасно, ах, если бы только мы были одни, если бы могли орать друг на друга, швыряться чем-нибудь. Если бы… Подошел Ташкин отец и забрал документ из ее рук. Пробежался глазами, прищелкнул языком и посмотрел на меня. — Молодой человек, вы хотите отдать моей дочери полтора месяца от своего бодрствования? Со стороны кухни кто-то громко ахнул. Я кивнул. — И вы готовы на это время уйти в спячку вместо нее? Я кивнул. — Щедрый подарок, слишком щедрый. Думаю, моя дочь не может его принять. Я сжал кулаки и ответил: — Простите, но решать не вам. — Он прав. — Ташкина мама подошла и заглянула мне в глаза. — Ты уверен, Витя? — Да, — твердо ответил я. Она улыбнулась. — Тогда я считаю, что Наташа не должна отказываться. От жизни вообще отказываться нельзя. Тем более от полутора месяцев. — Она шагнула к Ташке и заправила прядь волос ей за ухо. — Доченька, не забывай, это может быть твой последний шанс увидеть лето. — Во время декрета увижу, — буркнула Ташка. — Это если у тебя будет ребенок, а вдруг нет? А вдруг на твоем веку проблему с экологией не решат, и ты так и проживешь свою жизнь во сне? Соглашайся. И надо поспешить, у нас всего день на то, чтобы придумать, где ты станешь жить, ведь наша квартира будет еще занята. Все загалдели, а я стоял, растерянный. Все было неправильно, не так, как я ожидал. Ташка подошла ко мне, кусая губу. — Спасибо. — Не за что. Мы неловко помолчали. — Ну, я пойду? — Ага. С Новым годом. — И тебя. Я спустился на первый этаж и прижал лоб к стене. Все было не так, неправильно. *** В ту спячку я видел много снов. Снился мне наш двор, качели, горки, солнце. Я в песочнице под грибком. Мне четыре, я играю один. Подходит лохматая девочка в шортах и сразу: «Давай дружить!» Я отворачиваюсь, а она плюхается рядом и заявляет, что сейчас мы построим из песка новую установку, которая сразу восстановит озоновый слой и ресурсы. Для этого нужны кирпичи, она видела их за гаражом. И вот я уже топаю за ней, и отныне буду топать всегда, потому что это Ташка, мой друг, мы никогда не расстанемся. Снился мне последний Новый год. Я весь день сижу в своей комнате, иногда плачу, но больше злюсь. Мама воркует: зато у нас будет лето, а кому-то лета не досталось, вон, Наташе твоей. Неправда, кричу я, у нее целых две недели в августе, а мне одного дня пожалели! А у нее Новый год будет! Мне страшно. Скоро мы с Ташкой впервые уйдем в спячку. Снился мне последний летний день нашего двенадцатилетия. Мы с Ташкой ставим палатку в огороде рядом со смородиной. Никто не разрешил, но мы твердо решили проводить лето. Потому что в следующем году Ташка проснется только в сентябре. Ночью холодно, и мы спим в обнимку. Сон сбился. Мы взрослые, целуемся. Мы вместе. Нам жарко. Это сон. Это очень хороший сон. *** После пробуждения я сказал, что хочу прогуляться, и родители пошли домой одни. Огоньки, звуки — все казалось смазанным, и сам я себе казался смазанным и чужим. Я помнил, с какой неожиданной досадой уходил в спячку 15 августа, как раз перед футбольным финалом и Лениным днем рождения, из-за чего мы поссорились. Меня мутило от снов и от реальности. 31 декабря. Сегодня Ташка еще не спит, и мы должны увидеться, обсудить… Вот только зачем? Не доходя до дома, я замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, не в силах перебороть свое отяжелевшее тело. Тренькнул телефон. «Ты где? Мы волнуемся!» Я набрал воздуха и побежал вдоль стен, пригибаясь. У подъезда стояла Яна. Мы неловко обменялись поздравлениями. — Вот, это тебе от Натки. Спасибо еще раз за подарок. Она, конечно, опять училась, как оголтелая, но, кажется, и отдохнуть успела. Я взял тонкий конверт и увидел, что рука моя дрожит. Надо было спросить, как Ташка, что делает, можно ли встретиться, надо было, но я держал конверт и думал только о том, чтобы Яна не заметила, как меня трясет. — Ну, с праздником! — Она улыбнулась и ушла. Я, как во сне, поднялся к себе и сразу отнес конверт в комнату, не открывая. Не сейчас. Потом была суета, угощения, в гости пришли друзья, во время застолья папа сам налил мне шампанского. Родители подарили мне путевку на море («Раз уж в том году тебе досталось меньше лета, чем обычно»), я изобразил радость и выпил еще. Отгремели куранты. Я представил, как Ташка с семьей выходят из подъезда и бредут по радостному ночному городу к Корпусу сна. Подумалось, что можно написать ей, прямо сейчас, просто «С Новым годом!», я даже взял смартфон, но так ничего и не сделал, а лишь выпил еще шампанского. Кажется, это было лишним — до кровати меня проводил отец. *** Утром меня мучило похмелье, но еще больше — конверт, что лежал на столе. Я решил сначала оклематься, а потом прочитать, и в итоге открыл его только перед сном. Фотография. Ташка в джинсах и толстовке смущенно улыбается в камеру и показывает знак V. Если бы не подпись «Привет из лета!», я бы решил, что это осень — пасмурная, с яркими пятнами листьев. Письмо. «Милый Витя, с Новым годом! С этим и всеми последующими, которые будут в твоей жизни. Я рада, что теперь и у тебя есть Новый год. Я очень хочу, чтобы ты был счастлив. Спасибо тебе за подарок, но еще больше — за дружбу. Это самое важное, что случилось в моем детстве. Кто знает, может, еще встретимся однажды около песочницы, когда наши дети будут спасать мир с помощью песка и кирпичей. И еще. Скажу это только потому, что мы теперь очень далеко друг от друга: я жалею, что мы тогда не поцеловались. Вот. Поздравляю. Прощай. Твоя Таша». Я не заметил, как потекли слезы, и несколько упало прямо на текст. Я скорее отложил лист в сторону, лег на кровать и стал смотреть на фотографию. Привет из лета, но это конец августа, почти осень. Почему мне даже в голову не пришло подарить ей весь август? Или даже июль, она же не видела его так давно? Почему я не подумал, что можно отдать часть своего времени навсегда? Потому что это слишком ценный дар, на который она никогда не сможет ответить? Потому что такие вещи вредят дружбе? Я уткнулся в подушку, пытаясь удержать в ней всхлипы. Ты права, Таша, между нами слишком большое расстояние из тысяч минут, я не могу его преодолеть. Пока не могу. Прощай, друг. Пусть к тебе скорее вернется твое лето. Автор: Александра Хоменко Оригинальная публикация ВК.
