Предыдущая глава
Сергей проснулся от того, что размеренный гулкий рев турбин заметно стих.
- … Прошу всех привести спинки кресел в вертикальное положение и застегнуть привязные ремни, наш самолет приступил к снижению, - поймал Сергей обрывок стандартной информации стюардессы, окончательно пришел в себя и стал смотреть в иллюминатор. Вскоре лайнер начал разворачиваться над огромным городом, в разрывах облачности под круто устремленным к земле крылом замелькали широкие площади и запруженные автомобилями проспекты.
- Выспался, Серега? – сидевший рядом курсант двадцать пятой роты иркутянин Анатолий Ковалев отложил журнал с яркой обложкой. – А я так и не смог заснуть, как ни старался.
- А я долго спал?
- Как взлетели, так сразу и угас.
- Значит, почти три часа, - Сергей зевнул, просительно глянул на однокашника. – Слушай, Толян, ты мне маленькую услугу не окажешь? Чемодан в училище отнеси, у тебя, вроде, поклажи немного.
- Одна сумка, - Ковалев с удивлением уставился на Сергея. – А ты-то куда?
- Я – мимо проскочу, дело срочное в городе.
- К ней, значит?
- К ней, - вожделенно улыбнулся он.
***
Сергей тщательно гладил утюгом выстиранную повседневную куртку и когда принялся за левый рукав, неожиданно, будто бы в первый раз увидел, поймал себя на мысли, что пришитый к нему шеврон с двумя желтыми полосками говорит о том, что за плечами уже два курса обучения в летном училище, два трудных и, наверное, самых важных года жизни. А сколько еще впереди…
Да, все было именно так, в коловерти теоретической учебы, в освоении двух самолетов, в суматохе курсантских будней, в знакомстве с Ольгой Гончаровой, во всем этом и во многом другом, он не заметил, как стремительно пролетело время.
…Перед самым отъездом в летние лагеря Сергей позвонил Ольге, и они условились о встрече. С трудом отпросившись у старшего лейтенанта Фомина, шла переводная сессия и увольнения были запрещены, он вечером пришел в ту самую беседку, где познакомился с Ольгой, и которая была теперь постоянным местом их свиданий.
Ольга задерживалась. Наконец, Сергей заметил мелькающее меж насаждений светлое платье и поднялся ей навстречу.
- Я опоздала? – она перевела дыхание, чуть виновато улыбнулась.
- Чепуха, всего лишь десять минут… - он нежно привлек девушку к себе. Присели на скамейку. Сергей не сводил с Ольги влюбленных глаз. Поцеловал раз, другой.
- Мы не виделись всего неделю, а мне кажется, что ты стала еще красивее.
- Лучше скажи, когда убываешь в этот противный разлучник-Калачинск?
- Через три дня.
- Надолго?
- До середины осени, Оленька. Но я буду иногда приезжать на тренажерную подготовку, так что изредка сможем видеться, – он положил ее голову на свое плечо, бережно провел ладонью по волосам. – Скоро и у тебя начнется сессия, время будет лететь незаметно.
- Да, действительно, экзамены на носу, пора и мне садиться за первоисточники, - Ольга встала. – Давай побродим, Сережа, а то, когда теперь встретимся. А может, ты еще раз сумеешь вырваться?
- Не получится, любимая, я и сегодня-то едва отпросился у Фомы чтобы попрощаться с тобой. Больше такой возможности не будет – сборы, отъезд, да еще «хвост» по метео надо пересдать «Шаровой молнии»… - хмуро проронил он, но немного спустя улыбнулся, тепло и мечтательно. – Летать очень хочу, соскучился по самолету. Чем больше летаю, тем сильнее начинаю понимать, что жить без неба уже не смогу.
- Скажи, Сережа, а что для тебя означает все это: небо, полет, самолет? – после долгой паузы поинтересовалась Ольга. – Спрашиваю, как простой обыватель, а ответ хотела бы получить от профессионала. Философский, я бы сказала, ответ.
- Ну, до профессионала мне еще ох как далеко, да и философ из меня никакой, - Сергей неспешно подыскивал нужные слова. - А что касается неба и самолета, то французский летчик-писатель Антуан Экзюпери сказал об этом примерно так: «Самолет, это орудие, которое прокладывает в небе пути и приобщает человека к вечным вопросам».
Ольга немного поразмышляла, потом рассуждающе произнесла:
- Что ж, Экзюпери, это конечно, мировая знаменитость, но его изречение на мой субъективный взгляд весьма спорно. Думаю, что небесные пути все же прокладывает пилот, сидящий в том самолете… Да и вряд ли эта масса неодухотворенного летающего металла может приобщать человека к «вечным вопросам».
- Категорически не согласен с тобой, уж извини! - жестко возразил Сергей. - Для меня самолет – это живое разумное существо. И не один я так думаю, многие пилоты согласны с этим. Помню, «мама» каждый раз перед первым вылетом целовала лопасти винта Яка, нежно гладила его крылья ладонями, что-то ему говорила.
- Даже вот так? – откровенно поразилась Ольга. – Но полагаю, что это всего лишь лётное суеверие, не более того. И ведь не помогло же оно, как ни прискорбно это осознавать… - Ольга понурилась, тягостно вздохнула и помедлив, сказала дрогнувшим голосом. - Страшно подумать, но в том тренировочном полете мог быть и ты, Сережа…
- Давай не будем об этом… - мрачно попросил он и сосредоточенно наморщив лоб, пробормотал. – Не вспомню кто автор, но стихи про нашу жизнь он написал толковые. Правда, я всего лишь один абзац запомнил, самый, по-моему, сильный.
- Ты можешь его прочесть? – живо заинтересовалась девушка.
- Попробую, - кивнул Сергей и негромко, но твердо и как-то даже просветленно продекламировал:
Опять в шлемофонах команда на взлет,
я в пыльное счастье уюта - не верю,
и вновь нас с тобою уводит в полет,
светлая нежность к ревущему зверю…
- Х-м... Вот, значит как… - медленно вымолвила Ольга и как-то недоверчиво покачала головой. - Самолет, это ревущий, могучий зверь, покорившийся человеку, а сам человек категорически не верит в пыльное счастье домашнего уюта. Довольно противоречивый сюжет на мой взгляд…
- Тебе не понравились стихи? – с явным разочарованием спросил Сергей.
- Нет, почему же, звучат очень даже неплохо. Только вот лично я почему-то верю в счастье домашнего уюта: хочу иметь большое, светлое жилище, любимого мужа, детей и… уют. Но, разумеется, не пыльный, а свежий, чистый, изысканный, который очень не хочется покидать и к которому всегда тянет вернуться, - Ольга кротко улыбнулась и еще долго хранила на лице выражение задумчивой умиротворенности.
- Тебе, наверное, моя мысль кажется прагматичной и мещанской, - помолчав, продолжила она и сама же ответила на свой вопрос. – Что ж, все правильно, я самое обыкновенное приземленное существо, не более того…
- Позволь не согласиться! - бурно возразил он. – Просто ты – женщина, будущая мать и хранительница семейного гнезда, поэтому мыслишь так и никак иначе.
- Зато ты – романтик и небожитель! У тебя иная суть: небо, парашюты, самолеты… - начала было Ольга, но Сергей прервал ее:
- И еще ты, любимая!
- Да, еще – я! – воскликнула она радостно и осенено, словно услышала это впервые. – Так что ты имеешь полный комплект земного счастья, не так ли, мой милый?
- Ты абсолютна права! – улыбчиво подтвердил он и поцеловал ее в горячие губы.
Они снова приумолкли, медленно шагая по аллее, потом Ольга вернулась к изначальной теме:
- Ну хорошо, а как обстоит дело с изречением Экзюпери о «приобщении человека к вечным вопросам, о чем они, вообще?
- Много, о чем… Какая, например, погода по трассе и в пункте назначения? Достаточно ли в баках топлива? С какой стороны безопаснее обойти фронтальную грозу? Справишься ли ты с посадкой при сильном боковом ветре? Сколько тебе отпущено времени для того, чтобы летать? Ну и главное, пожалуй, ждут и дождутся ли тебя на Земле?
- Дождутся ли тебя на Земле? Да, это вопрос… - в который уже раз повторила она его слова и с грустинкой добавила. - Сегодня у нас с тобой вечер философии и поэзии, не так ли, мой хороший?
- Да, что-то вроде этого… - согласился он.
Некоторое время шли молча, каждый думая о своем.
- Почти полгода без тебя, как это грустно, - Ольга первой нарушила тягостное молчание. – А я уже очень привыкла к тому, что ты у меня есть.
- Просто привыкла или что-то другое? - он сопроводил свой вопрос внимательным взглядом в ее глаза.
- Что-то другое! - твердо произнесла она и спустя время, убежденно и серьезно повторила. – Да, именно что-то другое, можешь мне верить, курсант Романов.
- Значит, я теперь вхож в тот интеллектуальный круг, о котором ты мне говорила, помнишь?
- Конечно помню. Ничего серьезного тогда не было – простое ёрничество первой встречи, легкий стёб, как сейчас говорят. Ты мне сразу понравился: какой-то весь основательный, уверенный в себе, надежный, сильный и… очень простой, безо всяких причуд. И лицо, суровое, мужественное… Ты поступил правильно, когда избрал профессию пилота. В лайнер, где командир с таким лицом, можно садиться безбоязненно – доставит в целости и сохранности! А в твоих глазах я просто тону, Сереженька, это прочная сталь и бесконечная синяя глубина. Мне сразу было очень хорошо с тобой. А потом поняла, что полюбила. И вскоре ты узнал об этом.
- Ты полностью уверена в том, что сейчас сказала?
- Не была бы уверена, не приехала бы на аэродром. И не было бы в нашей жизни той скирды сена, и того… - она чуть сбилась, - того, что мы испытали впервые…
Снова последовала затяжная пауза и неспешные шаги по безлюдному тротуару.
- Скажи и ты мне что-нибудь, милый? – попросила вдруг Ольга.
- Мне сказать нечего, кроме одного, - медленно и как-то даже угрюмо произнес он. – Жизнь без тебя – бессмысленна, это я знаю совершенно точно.
- Значит, ты делаешь мне таким образом предложение? – с какой-то даже тревогой уточнила Ольга.
- Именно так! – подтвердил он. – И теперь все зависит от твоего ответа, Оля.
Она остановилась, подняла на парня испытующий взгляд, внимательно всмотрелась и произнесла вполголоса:
- Я согласна быть твоей невестой, Сергей.
- А я согласен быть твоим женихом, - облегченно выдохнул он и просветлел лицом. – Теперь я уверен в этом значительно сильнее, чем тогда, на первых смотринах, - последнее слово он произнес с подтекстом. Помолчал, и спросил. – Я должен еще что-то сказать?
- Этого достаточно, любимый, - качнула головой Ольга. – Только я не знаю, как выдержу это время без тебя? Просить машину у папы не буду принципиально, в прошлый раз, я получила хорошую взбучку, а ехать на поезде или на автобусе почему-то не хочется.
- А оно и бессмысленно, - подержал Сергей. – Гайки стали закручивать, дисциплину наводить. Больше на аэродром посторонних не пускают. Надо потерпеть. Вот закончу училище, улетим с тобой в Забайкалье, поженимся, родим детей, проживем долгую счастливую жизнь, а потом состаримся и умрем в один день. Всё, как в старинной русской сказке…
- Проживем, состаримся, умрем… Не судьба, а какой-то свёрстанный бухгалтерский план-отчет… - печально сказала она. - Сегодня ты меня заражаешь своей меланхолией, Сережа. Прощаешься, как будто навсегда.
- Не говори ничего, Оленька, давай лучше помолчим, - умоляюще попросил он.
***
Как-то раз, ближе к концу лета, Сергей был назначен начальником суточного аэродромного караула. Служба начиналась в восемнадцать часов, но он явился заранее и принялся составлять караульный график. Просматривая список курсантов, назначенных в наряд от второй эскадрильи, наткнулся на фамилию Юдина. Вскоре появился и сам Герман, не поздоровавшись, лениво и рассеянно изрек:
- Что-то колба'сит и прёт меня сегодня, на погоду, что ли… А может, снова воспаление зуба…
- Воспаление хитрости у тебя, Юдин! - с неприкрытой издевкой обронил Сергей.
- Хорошо, пусть будет так… - усмешливо согласился тот. - Запиши, ветеран, по старой дружбе на пост ГСМ, – он фамильярно положил руку на плечо Сергея. – Там будка есть с навесом, буду дрыхнуть до замены, а то дождь вроде собирается.
Сергей подчеркнуто столкнул его ладонь.
- На ГСМ запишу, но спать ты там не будешь, лично проверю.
Герман укоризненно покачал головой:
- Ох и служака ты, Серж! Пора бы уж и отвыкнуть от солдафонщины.
- Не тебе меня учить! Марш на пост и имей в виду, чтобы без курева там.
- Это уж, как водится… - ухмыльнулся Юдин и уточнил. – Железяку-то брать или сегодня без нее обойдемся? – он презрительно кивнул на пирамиду с не боевыми, заклепанными автоматами.
- Ты на пост идешь или на прогулку? – холодно поинтересовался Сергей.
- Все понял, товарищ начкар! – Герман картинно вытянулся и браво козырнул. – Только имей ввиду, Романов, когда меня назначат старшим наряда, я тебе не один, а целых два «калаша'» на шею нацеплю.
- Вот когда назначат, тогда и поглядим… А пока: вперед и с песней!
- Разрешите убыть на боевое задание?
- Давай, давай, - махнул рукой Сергей.
После ужина он пошел проверять посты. Подойдя к складу ГСМ, заметил, что возле навеса теплится огонек сигареты. Герман стоял, опершись спиной о столб, подпиравший крышу, курил и задумчиво смотрел вдаль.
- Ты чего на рожон лезешь, Юдин? Я ведь тебя предупреждал! В ёмкостях сотни тонн горючего, вокруг сухая трава – ты, вообще, соображаешь своей башкой хоть что-то или нет?
Герман спокойно затянулся, выпустил из ноздрей дым, окинул начкара снисходительным взглядом:
- Оставь ты свои капральские привычки, Романов, надоело до изжоги.
- А где твой автомат, кстати?
- Где-то там валяется… - Юдин мотнул головой вглубь навеса. – Таскать я его еще буду, ага!
- Служивый, мать твою! – вскипел Сергей. – Оружие бросил, а сам куришь! Прекрати немедленно, иначе сниму с поста. Осознай последствия, Юдин.
- Осознал, раскаялся, капитулирую… - тот клятвенно приложил ладонь к груди, бросил окурок и тщательно затоптал его. – Чё тебя так переклинило-то, Серега? Мы же цивилизованные люди в конце концов, а не какие-то колхоза'ны… Лучше расскажи, как это ты пролетел? Ответишь правильно – поставлю пятерку с плюсом.
- Как это - пролетел?
- А очень просто, как фанера над Парижем!
- Что-то не пойму, к чему клонишь?
- Да что тут непонятного, - желчно усмехнулся Герман. - Ходишь, горем убитый, хреном подпоясанный… Вот я и хочу узнать, когда ты отставку получил у генеральской доченьки? Давненько, смотрю, не приезжает на папиной «волжанке».
- Заткнулся бы лучше, треплешься, как базарная баба, - Сергей повернулся, чтобы следовать на другой пост, но Герман торопливо схватил его за рукав.
- Не спеши, дружище, сейчас я скажу тебе парочку слов, и ты уже не захочешь уходить… Сказать, или как?
- Или как! – Сергей вырвался из его цепкой пятерни.
- Ишь, какие мы принципиальные! Может, еще и драться полезешь? Чё медлишь, давай, давай, колёса в воздух! – нетерпеливо подбодрил Юдин. - Только сразу предупреждаю: я на это отвечать не буду – в свободный полет из училища попрешь в гордом одиночестве. И вместо того, чтобы пилотягой стать, будешь пахать слесарем-шиномонтажником на какой-нибудь зачуханной СТО.
- Нужен ты мне, руки марать, - Сергей презрительно сплюнул.
- Ну так все же: когда твоя длинноногая красавица скомандовала тебе - «от винта!»
- От какого еще на хрен, винта?
- Опаньки-европаньки! – Герман с искренним удивлением вскинул брови, а его подвижный рот вытянулся в нитку. – Так у вас что, прежняя любовь? Как говорится, до гробовой доски.
- Тебе-то какое дело?
- Да мое-то дело – сторона… Только любовь у тебя получается платоническая, - Юдин гаденько ухмыльнулся.
- Это как тебя понимать? – Сергей придвинулся к нему вплотную.
- Да очень просто: ты обхаживаешь бабу, крутишь с ней шуры-муры, а Платон ее трахает… - и поперхнулся, сдавленный железными руками Сергея.
- Закрой пасть, волчья сука, уро'ю!
Герман гибко выскользнул из его тисков:
- Не смотри на меня зверем, раз ничего не видишь и не знаешь! Твоя горячо любимая генеральская доченька тусуется с кадетом. С этаким лощеным старшим лейтенантом-артиллеристом. Под ручку ходят, я недавно на тренажер в училище ездил и видел их вместе, - Юдин зло и победно засмеялся, наблюдая, как мертвенно бледнеет лицо Сергея.
- А ты еще глупее, чем выглядишь, Романов… В высшее общество полез, кня'жити и володе'ти, как говаривали на Руси, возмечтал, да только не вышло у тебя ни хрена, как ни пыхтел. Генерал подыскал себе зятька получше. И уж его-то вытянет до соответствующего уровня, можешь не сомневаться. Ну что, вку'риваешь ситьюэйшен или мозги слиплись? А может, у тебя вместо них – пластилин в башке?
Сергей остолбенело молчал, силясь вникнуть в смысл услышанного.
- Ситуацию я вкуриваю! Но если ты врешь, гад, то знай, что после этого тебе будет очень сложно жить! – медленно и раздельно наконец заговорил он, не сводя глаз с лица Юдина и почему-то обреченно осознавая, что тот не врет. Не может врать, рассказывая такое, потому что за подобную страшную ложь убивают.
- Я все понимаю, Серж… - серьезно и участливо произнес Герман. – И сказал тебе потому, что помню нашу дружбу. Ведь из-за чего мы поцапались тогда? Из-за нее же, генеральши… А стоило ли?
Сергей молча повернулся и, не оглядываясь, тяжело зашагал в сторону караульного домика.
В эту самую длинную для него ночь он так и не сомкнул глаз. Переполненное горечью обиды сердце не позволило заснуть. Осунувшийся и мрачный, побрел под утро проверять посты и обошел всю территорию, машинально отвечая на окрики часовых. Вернувшись, упал в караулке на скрипнувшую койку и пролежал неподвижно несколько часов. Потом подозвал одного из курсантов бодрствующей смены:
- Вот что, Кучеров, ты парень служивый, опытный, отбудь за меня до конца дежурства, тут немного осталось. Сдашь все, как положено, новому наряду, а я пойду в палатку, голова что-то раскалывается.
- Отдыхай, Серега, все будет нормально, - дружески заверил курсант.
***
Черную эбонитовую кнопку дверного звонка Сергей жал с такой силой, словно хотел вдавить ее в бетонную стену. Звонок трещал долго, но дверь квартиры Гончаровых так и не открыли. Сергей обессиленно присел на ступеньку лестницы. Голова шла кругом, он не знал, что ему делать дальше. Решившись на самовольную отлучку, он надеялся увидеть Ольгу, чтобы получить ответы на возникшие вопросы. Но где же искать ее? И куда запропастилась вся их семья. Стоп! Раз дома нет никого, то вероятнее всего, они на даче. Тогда надо ждать, должны же они приехать ночевать, ведь завтра понедельник – учеба, служба, работа…
Сергей вышел на улицу, город погружался в вечерние сумерки. Самые противоречивые чувства раздирали душу парня. Он вспомнил злорадное выражение лица Юдина, как наяву услышал его слова: «Пролетел, как фанера над Парижем…» Так врешь же ты, гад, все врешь! И ответишь за это. Ольга не могла так жестоко и так долго обманывать, она – не тот человек. В их отношениях есть бесконечно-огромное чувство, чистое и настоящее, освещенное ореолом легенды о Белом олене. И это чувство невозможно предать, невозможно уничтожить, невозможно забыть… Ибо, такое бывает один раз в жизни. И потом, они уже объявили друг дружку женихом и невестой, и это не просто слова, за ними стоит нечто большее.
Сергей вышел на оживленную улицу в центре города. У него пересохло в горле и, нащупав в кармане хрустящую купюру, он остановился у освещенного зеленоватым светом кафе и окаменел от неожиданности. За прозрачной стеклянной стеной он вдруг увидел девушку, и тотчас же опознал в ней Ольгу по ее роскошной волне вьющихся светло-каштановых волос. Перепутать их с чьими-то другими, было невозможно – множество раз он утопал лицом в этих волосах, вдыхал их неповторимый запах, прикасался к ним губами…
Ольга сидела за крайним столиком, неспешно тянула через соломинку какой-то прозрачный напиток из узкого бокала. А напротив, доверительно положив правую ладонь на кисть левой руки девушки и поглаживая ее, оживленно и улыбчиво что-то рассказывая, высился статный офицер. И вот именно это их взаимное нежное соприкосновение потрясло Сергея до глубины души. Ведь он был уверен, что и сама Ольга, и ее руки принадлежат ему и только ему! Эти прекрасные руки он боготворил, тысячи раз целовал, прижимал их к своему лицу! И они тоже много-много раз горячо обнимали его, Сергея!
Но сейчас, в эту проклятую минуту, всё было по-другому – рука его невесты соприкасалась не с рукой жениха, а с рукой другого мужчины… Другого!!! Это было чудовищно и непостижимо для разума Сергея. Слово «верность» всегда имело для него особенный, какой-то даже сакральный смысл, поэтому в голове не укладывалась представшая глазам ситуация.
Сознание вдруг угодливо подсказало: «Ну что здесь уж такого крамольного? Молодой симпатичный человек подсел к одиноко сидящей в кафе красивой девушке. Завел с ней малозначимый легкий разговор, при помощи которого обычно знакомятся люди…»
Но рациональный разум жестко отмел эту спасительную мысль: «Все это полная чушь, Серега! Ты просто пытаешься упростить ситуацию, свести ее на нет! Так фривольно люди не ведут себя при первой встрече… И потом – Юдин! Он видел Ольгу с этим парнем, а значит, это не первая их встреча! Вполне возможно, что она десятая или сотая, черт побери!
Сергей во все глаза рассматривал Ольгиного спутника. На черных петлицах новенького парадного кителя офицера отчетливо виделись скрещенные пушки, на плечах ярко золотились погоны.
«Старший лейтенант-артиллерист» - пришли на память слова Юдина.
Да, всё, что сказал Герман, оказалось истинной правдой. Ольга, первая любовь Сергея, его первая женщина, его неповторимая красавица, которая почти каждую ночь приходила к нему во сне, о которой он не переставал думать и на земле, и в небе, о которой грезил в долгих разлуках, та самая Ольга, которую он считал своей невестой, и она была согласна с этим, сидела сейчас за столом с другим мужчиной, потягивала из бокала коктейль и, мило улыбаясь, непринужденно беседовала со своим кавалером. Сергей вдруг ощутил, как больно сжалось сердце, он не понимал, как ко всему этому относиться и, главное, что надо предпринять? Наверное, он еще долго мог стоять, не находя никакого решения, если бы вдруг не услышал громкий раздраженный голос:
- Вы, молодой человек, или проходите, или уступите дорогу!
И в ту же секунду почувствовал, как как его, довольно бесцеремонно, отпихнули в сторону входившие в кафе посетители. Не отрывая глаз от Ольги и ее спутника, он машинально извинился, толкнул от себя бесшумно повернувшуюся стеклянную дверь и вошел внутрь.
Ольга была в незнакомом ему коричневом, под цвет глаз, вечернем платье. В ушах посверкивали крошечными камушками золотые сережки. Такой разнаряженной Сергей видел ее впервые. Он остановился напротив столика, чувствуя, как в висках затокала, запульсировала от бешеного прилива кровь. Ольга обернулась в его сторону, с ее прекрасных выразительных губ медленно сошла улыбка, а в глазах промелькнуло огромнейшее удивление.
- Сережа… Ты… Как ты… здесь? – сбивчиво спросила она, опуская бокал на стол. Но ответа не получила, Сергей во все глаза смотрел на ее спутника.
Да, действительно, он был неотразим, этот импозантный красавец офицер, сидевший в свободной раскованной позе. На вид он был немногим старше Сергея, его лицо отличалось той броской притягательной красотой, которая раз и навсегда покоряет женщин. Ладно посаженная голова, чуть жесткий, но одновременно улыбчивый разрез рта, уверенный взгляд темных выразительных глаз, густая поросль темных волос, сильный разворот плеч, и неожиданно узкие ладони с длинными пальцами, музыкальными, как их принято называть.
И глядя на них, Сергей вдруг ощутил, как его словно окатило ледяной водой, а в голове молниеносным импульсом пронеслось: а вдруг эти чуткие пальцы касались лица Ольги, ее волос, ее высокой шеи, ее гибкой чувственной спины… А, может, они уже проникали к самым сокровенным и недоступным местам ее изумительного тела, ласкали упругую грудь, горячие бедра, еще что-то… И как ни чудовищно это осознавать, разве можно исключить, что этот мужчина уже получил от Ольги то, что, задыхаясь от страсти получил тогда, на учебном аэродроме, он, Сергей Романов!
- Оленька, это кто? – офицер стал медленно подниматься во весь свой атлетический рост. – Почему он так нагло рассматривает нас?
- «Оленька!» - Сергея бросило в холодный пот. Имя его невесты, произнесенное посторонним человеком фамильярно и как-то даже обыденно, обожгло слух. Значит, она для него – «Оленька!» Но ведь так доверительно могут говорить лишь близкие люди… Тогда как быть с той звездной ночью в копне ароматного сена? С теми словами: «Ничего не бойся, мой любимый…», или значительно позже: «В твоих синих глазах я тону, Сереженька…» Вывод тут единственный: это предательство! Подлое, мерзкое, гнусное предательство и ничто иное!
- Ты сядь! - Сергей ощутил, как сжались кулаки, а ноги непроизвольно, как бы сами по себе, стали занимать стойку «ки'ба-да'чи»[1]. Но вдруг вспомнились слова, произнесенные полковником Симаковым: «Самолетом может управлять лишь тот, кто научился управлять собой!» И он, сделав невероятное внутреннее усилие, выдохнул, и ощутил, как вместе с этим глубоким спасительным выдохом его стало покидать чудовищное напряжение.
- Нет, каков мерзавец! - старший лейтенант отодвинул стул, шагнул к Сергею. Увидев, что сшибка неизбежна, Ольга вскочила и встала между ними.
- Сергей, Дима! Успокойтесь, на вас обращают внимание… Выйдем на минуту, я тебе все объясню, – встревоженно глядя Сергею в глаза, она просительно взяла его за плечо. Он подчеркнуто-замедленным движением убрал ее руку.
- Сергей! – она повелительно возвысила голос и гневно воспылала лицом. Такой он ее еще никогда не видел. Поворачиваясь к выходу, глянул на Ольгу с немым укором и вопросом. Но, стиснув челюсти, смолчал напоследок. И услышал произнесенное офицером:
- Извини, Оленька, я на минутку оставлю тебя, только разберусь с этим хамом.
- Даже не думай! – предупредительно-быстро сказала она. – Это закончится для тебя очень плохо… - звуки раздавшейся музыки, чьи-то громкие голоса заглушили ее последние слова.
Сергей медленно, и обреченно, как будто шел на расстрел, направился к выходу.
***
Командир первой эскадрильи Лапин долго и молча рассматривал осунувшееся лицо курсанта Романова. С выводами комэск не спешил, принять окончательное решение мог в любую минуту. Раньше он хотел знать, что произошло с парнем, бывшим до этого на хорошем счету. Но Сергей молчал, словно проглотил язык. Ни на один вопрос, касающейся его самовольной отлучки он не ответил.
- Ты должен понять, Романов, что стоишь на грани более раннего выпуска из училища, чем все остальные. Почему в течение суток тебя не было в лагере? Ответь! Неужели я не смогу понять? Я тут поднял по тревоге весь летный отряд, обыскали окрестности, обшарили озеро… - Лапин порывисто встал, приблизился к Сергею, глянул ему в лицо. Сергей заметил, что взгляд у комэска усталый. И ему стало еще горше. – Причина самоволки – девушка? До меня тут дошли кое-какие разведданные…
- Да, - кивнул Сергей и понуро опустил голову.
Нависло тягостное молчание. Наконец, Лапин проговорил:
- Можешь быть свободным, Романов. Отыщи своего инструктора, пусть он влепит тебе пять нарядов вне очереди. Позже решим, что с тобой делать. А теперь, марш отсюда!
- Есть, товарищ командир! – курсант вышел из помещения.
Через несколько дней на вечернем построении летного отряда Сергей столкнулся с Юдиным.
- Ну что, Серега, проконало и на этот раз, слава Аллаху! Говорил же тебе, не стоит из-за бабы усложнять жизнь, моя тонкая интуиция еще никогда не подводила.
- Засунь свою тонкую знаешь куда… - Сергей с ненавистью смотрел на него.
- Умеешь ты нужные слова подобрать, Романов… - чуть озадаченно произнес Герман. – Но согласись: прав же я оказался.
- Прав. И я вижу, что ты очень рад такому результату… - Сергей повернулся, чтобы уйти, но Юдин удержал его.
- Да, есть такая эмоция, скрывать не стану. Но рад я больше за тебя, чем за то, что случилось. А то развесил уши: любовь, любовь… - и осекся, перехватив потемневший взгляд Сергея.
- Как бы там ни было, а оскорблять Ольгу я тебе не позволю, это ты хорошо запомни, Юдин! -Сергей зашагал на правый фланг строящегося отряда.
- Чума на лыжах, блин! Помог идиоту разобраться, что к чему, а он еще понты' колотит! - услышал он вдогонку, но останавливаться не стал.
***
- Романов, заканчивай работу, - раздался громкий возглас наверху. Сергей распрямил спину. На краю котлована стоял дежурный курсант по штабу летного отряда.
- Чего тебе? – спросил Сергей, вытирая со лба обильный пот.
- К комэску чеши, - сообщил посыльный, - пусть «Ла-пятая» отдохнет, - он кивнул на штыковую лопату, которую держал Сергей.
- Понял, - Сергей выбрался из котлована теплотрассы, в котором он и еще несколько «штрафников» рыли землю. Отряхнувшись от пыли, надел берет и направился к полевому штабу. Шагая, невесело размышлял: «Отчислят или простят?»
Лапин сидел в кабинете командира летного отряда, выполняя его обязанности, сам Казаков был в отъезде. Сергей встал у двери, доложил о прибытии. Несколько секунд, в течение которых начальник пристально рассматривал его, показались Сергею вечностью.
- Ну и как? – иронично произнес Лапин. – Теперь, наверное, не будешь говорить, что мозоли на руках от штурвала?
- Я и раньше этого не говорил, - хмуро возразил курсант.
- А может, так и будешь продолжать? – командир язвительно усмехнулся. – Чего учиться летать, землю-то копать проще.
- Да нет, мне летать надо, товарищ командир.
- То-то же. Время «Антона» осваивать, а ты на истребитель «Ла-5» пересел, квалификацию решил повысить… Так и забудешь все, чему тебя учили, - он замолчал, постукивая пальцами по столу, потом спросил. – Как вообще настроение, Романов, как жизнь?
- Какое может быть настроение у «штрафника»… - неопределенно пожал Сергей плечами.
- Ты мне скажи, как у тебя с той девушкой, если, конечно, не секрет?
- Да никак.
- Угу-у… - комэск в глубоком раздумье поерошил волосы. - А если тебе поговорить с ней начистоту, отрегулировать все ре'перные точки и центры тяжести, а?
- Для этого, как минимум, надо встретиться… - недоверчиво усмехнулся курсант.
Лапин какое-то время молчал, напряженно размышляя, потом сказал:
- После того, что ты отмочил, отпустить тебя в увольнение я и не подумаю, а вот связь могу разрешить, телефон в твоем распоряжении, - он кивнул на аппарат, стоявший на столе. – У нее-то есть дома телефон?
- Есть.
- Когда будешь звонить?
- Думаю, что вечером.
- Правильно думаешь. Только не позже девяти, чтобы все было по порядочному. Так что, приходи сегодня, ключ будет у дежурного, я его предупрежу. Все понял?
- Так точно. Спасибо, вам, товарищ командир.
- Ты не мне говори спасибо, а Евгении Шиповой, своей командирше… - невесело проронил Лапин. На слове «своей» он сделал акцент.
- Как, Шиповой?! – глаза Сергея округлились от невероятности услышанного. – Как ей можно сказать?
Вместо ответа комэск подошел к окну, закурил и долго смотрел куда-то вдаль. Наконец, повернулся к застывшему в глубочайшем смятении Сергею:
- Ты слышал что-нибудь, Романов, о трех личностных категориях курсантов?
- Никак нет.
- Тогда послушай, - Лапин затянулся, чуть помолчал. – Категория первая: за редчайшим исключением ее курсанты никогда не смогут научиться летать в принципе, яркий пример тому – твой приятель Кленов. Летная работа – абсолютно не их дело… Категория вторая: ее курсанты быстро обучаются летному мастерству и столь же стремительно его утрачивают даже после небольшого перерыва в полетах – таких подавляющее большинство и ничего страшного здесь нет, их просто надо чаще тренировать и всё вскоре восстанавливается. Ну, и третья категория, самая малочисленная: курсанты долго, трудно и мучительно постигают профессию пилота, но зато потом эти навыки из них и дубиной не вышибешь, даже если они не летают год и более… Такие летчики как правило служат многие годы и максимально обеспечивают безопасность полетов. Это – ценные кадры, ими всегда и везде дорожат.
Докуривая сигарету, Лапин снова взял долгую паузу, затем продолжил:
- Ты, Романов, бесспорно, принадлежишь к третьей категории. Вспомни, как долго у тебя ничего не получалось и уже рассматривался вопрос о летной неуспеваемости и закономерном отчислении. Но Шипова не позволила решить его, она вложила в тебя все, что только могла. Не раз убеждала и меня, и Казакова, что толк из парня получится, надо только подождать. И наглядно это доказала.
Побледневший Сергей стоял молча, столько он о себе еще не слышал.
- Верила она в тебя, Романов, очень верила… – комэск тяжело и подавленно вздохнул. – И ты оправдал это доверие сполна – по технике пилотирования имеешь заслуженную пятерку, хотя научиться предстоит еще очень многому… Будешь летать долго, если не пересмотришь свое отношение к дисциплине. Отчислить тебя можно прямо сейчас, но я не стану этого делать в память о самом лучшем инструкторе моей эскадрильи, летчице от Бога. Осознай, Романов, только благодаря твоей «маме-Жене» ты остаешься в училище. А теперь - свободен, курс исправительных работ прошел полностью и можешь приступать к полетам, кипяток ты недоваренный. Так что, колёса в воздух, как говорится. Ну, а насчет звонка твоей девушке – тебе решать…
- Я вас понял, товарищ командир, - медленно произнес Сергей.
***
Затаив дыхание, Сергей набрал номер телефона Гончаровых. Вызов шел так долго, что он начал сомневаться, ответит ли кто-нибудь. Уже хотел положить трубку, как вдруг услышал:
- Алло.
Сергей узнал ломкий юношеский басок Ольгиного брата.
- Здравствуй, Олег. Это Сергей Романов. Пригласи, пожалуйста, Олю.
- А ее нет дома.
- А где она?
- Мама сказала, что уехала с лейтенантом Корсаковым к его родителям.
- А зачем?
- Я не знаю. Пришел домой, ее уже не было.
- Понятно… - машинально ответил Сергей, почти с ужасом глядя на телефонную трубку, отнятую от уха и намертво зажатую в руке. Он слышал, как Олег еще что-то говорил, но вникнуть в слова мальчишки не смог. Так и положил трубку на аппарат, звякнувший коротким звонком. А потом еще долго сидел в кабинете командира летного отряда, не шевелясь, опустошенно уставившись глазами в одну, только ему видимую точку.
***
Этот солнечный осенний день расцвел яркими красками уходящей в сон природы, родился как по заказу: тихий, безоблачный, ласковый. Позади годы учебы. На широких плечах Сергея вышитые золотом в полтора шеврона погоны пилота Гражданской авиации. На огромном строевом плацу, празднично украшенном флагами, через несколько минут начнется торжественный парад, посвященный очередному выпуску летного факультета. Двести человек стояли в новеньких синих костюмах. На головах – заветные мичманки с птичкой, крабом и тесьмой-плетенкой. Стройные ряды молодых пилотов блестят начищенными пуговицами.
- Пилот Романов!
- Я!
- Ко мне!
- Есть! – Сергей четко рубит шаг, подходит к столу, покрытому кумачом.
- Товарищ полковник, пилот Романов для получения диплома прибыл!
Начальник летного училища несколько секунд испытующе смотрел на вчерашнего курсанта.
- Вы хорошо запомнили то, что я однажды вам сказал, пилот Романов? - строгие глаза Симакова проникали, казалось, в самую душу.
- Так точно, товарищ полковник, - Сергей выдержал его пристальный взгляд. – Самолетом может управлять лишь тот, кто научился управлять собой.
- Все верно, - кивнул Симаков и протянул диплом, военный билет офицера запаса, лётное свидетельство, на котором сверху лежали: знак пилота четвертого класса и нарядный училищный знак: пассажирский лайнер на голубом фоне земного шара, прошитого меридианами. Симаков крепко пожал руку молодого летчика и ничего больше не сказал, но как много прочел тот в глазах боевого офицера. Отдав честь, Сергей повернулся через левое плечо и чеканя шаг, вернулся в строй.
Находясь во второй шеренге, он получил возможность украдкой рассмотреть полученное из рук Симакова. Вот она, заветная книжица, с золотыми тисненными буквами на темно-синей обложке - свидетельство пилота ГА, о котором он мечтал все долгие годы учебы. Этот заветный документ открывал ему путь в небо. Сергей трепетно открыл первую страничку. На титульном листе красовалась его большая фотография. Далее шли надписи на двух языках: русском и английском. «Владелец настоящего свидетельства имеет право быть членом летного экипажа на должностях и типах самолетов, указанных в параграфе 12…»
Сергей спрятал документ во внутренний нагрудный карман, затем просунул штырек знака-«поплавка» в заранее приготовленное отверстие на кителе, завинтил плоскую гайку-держатель. Чуть выше приколол знак классности – раскинутые орлиные крылья. Тем временем, вручение документов закончилось. На трибуну поднялся начальник училища в сопровождении руководителей факультетов и старших офицеров военного цикла. Одна за другой прозвучали поздравительные и напутственные речи, традиционные пожелания чистого неба и долгих лет воздушной службы. Под музыку училищного оркестра, дружно печатая шаг в последний раз прошли парадным строем слитные «коробки» пилотов-выпускников.
***
Могила Евгении Шиповой была щедро усыпана пожелтевшими кленовыми листьями. Сергей обнажил голову, возложил на черный мрамор горизонтальной плиты букет рдяных гвоздик и долго всматривался в родные черты Евгении Павловны на портрете. Солнце и дожди еще не успели обесцветить его, и ее глаза смотрели так же светло и ясно, как и в первые, после похорон, дни. Портрет был выполнен художником так тонко и точно, что Сергею казалось, что он видит живое лицо своей небесной «матери».
- Ну вот, товарищ командир, только благодаря вам я стал пилотом и теперь пришел попрощаться, - тихо проговорил Сергей. Он опустился на краешек скамьи и долго сидел не шевелясь, скорбно глядя на портрет, словно хотел запомнить черты Шиповой до мельчайших подробностей.
Затворив за собой скрипнувшую калитку оградки, Сергей надел фуражку, вышел с территории кладбища, медленно побрел по улицам города, прощаясь с ним. Он и сам не мог потом вспомнить, каким образом очутился в той самой беседке, в которой впервые встретился с Ольгой Гончаровой. Присел на скамейку, стиснул виски ладонями. Горячая волна воспоминаний нахлынула на него. Ясно, словно это было вчера, он вдруг услышал звонкий стук каблуков, увидел разгоряченное от бега прекрасное лицо Ольги, глянул в огромные, излучающие сильный, волнующий свет, карие глаза.
- «Как это увезешь?» - вдруг всплыл в памяти ее вопрос и как наяву увидел удивленно взлетевшие ее густые ресницы.
- Никуда я тебя не увез… - глухо проговорил он сквозь стиснутые зубы. – Никуда…
Какая-то сила, которой он не мог противиться, вдруг сорвала его с места. Он еще толком не осознавал, что делает, а ноги уже несли его по широкой аллее парка. Да, они должны увидеться. И немедленно, теперь же! Потом это будет невозможно.
Трубку сняла мать Ольги. Сергей как можно спокойнее проговорил:
- Добрый вечер, Валентина Андреевна, это Сергей Романов, пригласите, пожалуйста, Олю.
Женщина некоторое время молчала, словно в замешательстве, потом он услышал ее слова, произнесенные с ощутимым холодком:
- Долго же вы не звонили, Сергей. Ольги нет дома, они… она уехала в другой город и вернется не скоро.
Он хотел спросить куда, но затем передумал. К чему лишние вопросы? Судя по всему, о нем уже давно забыли. А Ольга наверняка уехала не одна. Случайно оброненное слово «они», говорило о многом…
- Что же вы молчите, Сергей? – вывел его из оцепенения голос Валентины Андреевны. – Вас еще что-нибудь интересует?
- Нет, спасибо, извините за беспокойство, - он повесил на рычаг ставшую вдруг пудовой трубку и выйдя из будки телефона-автомата, медленно, сам для себя, проговорил. – Ничего меня больше не интересует… Ни- че-го!
[1] «Ки'ба-да'чи» (японск.) - стойка всадника, одна из стоек боевого каратэ.
Продолжение
