Хендерс вернулся в Кентукки и быстренько женился на сестре Мэнила, а затем отправился в Нью-Йорк. Друзья решили, что их бизнес требует своего представителя на востоке. Мэнил же остался в Аризоне.
Потому-то Диана Хендерс и родилась в Нью-Йорке. Когда ей было около пяти лет, ее мать подхватила туберкулез легких. Врачи советовали сухой климат. Так что Хендерс и Мэнил поменялись местами. Хендерс увез свою семью в Аризону, а Мэнил с женой и маленькой дочуркой переместился в Нью-Йорк. Последний был женат на простолюдинке. К несчастью, результат этого брака был безрадостен. Будучи человеком хорошего рода и скорее экономным, чем мотом, он в итоге не смог ничего оставить своей сестре и жене своего лучшего друга.
Мать Дианы умерла, когда той было пятнадцать. Девочка, не пожелавшая покинуть отца, отвергла идею об окончании образования в одном из восточных колледжей. Элиас Хендерс, сам боявшийся расстаться с ней, охотно уступил ее решению. Достаточно образованный, чтобы руководить ею, отец взял все хлопоты по дальнейшему просвещению дочери на свои плечи. Так что в свои девятнадцать лет девушка с дикого запада, хотя и не обладала многими важными навыками и умениями, была, тем не менее, прекрасно воспитана, даже до изысканности. Что касается музыки, утехи отца, ей Диана была всецело обязана покойной матери. Впрочем, также великолепному фортепиано, прибывшему в семидесятые на упряжке волов.
Отец, книги, музыка и лошади — всё это составляло своеобразное содержание жизни молодой девушки. Ее обществом были молодые вакеро, наездники, работавшие на ее отца. Без сопровождения хотя бы одного из них ей запрещено было выезжать за пределы ранчо. Ведь апачи были еще страшной угрозой в Аризоне тех лет.
Сегодняшним утром ее сопровождал новый бригадир. Некоторое время они ехали молча, стремя в стремя. Мужчина ехал чуть позади, так что имел возможность без всякого стеснения рассматривать ее профиль. Глаза с пушистыми ресницами, короткий прямой носик, патрицианский рот, безупречный подбородок — все достоинства, открывшиеся обожающему взгляду молодого бригадира, повергли его в немой восторг. Однако именно он был тем, кто в конце концов, нарушил затянувшееся молчание.
— Ты не поздравила меня, Ди, — сказал Колби. — Или ты еще не знаешь?
— Да, я знаю, — ответила она. — Поздравляю тебя. Но не могу забыть, что твоя удача означает для другого человека несчастье.
— Это его собственный промах, уверяю тебя. Человеку нетрезвому нельзя доверять подобную работу.
— Да, но он был хорошим бригадиром.
— Может быть. Я и не говорю о нем ничего плохого. Однако я вижу, как высоко ты его ценишь. А что ты, собственно, знаешь об этом человеке? Ты должна быть осторожнее, Ди. В этих краях скрыто много мрачных тайн. Когда парень так неразговорчив, как он, то, скорей всего, у него на душе есть что-то, о чём он не хочет болтать.
— Я думала, он твой друг, — заметила девушка.
Колби покраснел.
— Конечно, он мой друг. И, поверь мне, я очень ценю старину Балла. Но в данном случае я думаю только о тебе, а вовсе не о нашей с ним дружбе. Я очень бы хотел, чтобы с тобой никогда не случилось ничего такого, о чём бы ты впоследствии жалела.
— Не понимаю, о чём ты, Хол.
Он в замешательстве хлестнул себя по ноге арапником.
— Пф, Ди, естественно, я ничего не хотел сказать о моем друге. Я лишь призываю тебя к бдительности, вот и все. Ты же знаешь, нет ничего такого, что я не сделал бы для тебя, даже если это будет стоить мне всех друзей на свете.
Наглец переложил поводья в правую руку, а левую, слегка наклонившись, положил на руку Дианы, которую она сразу же отдернула.
— Пожалуйста, не надо, — попросила она.
— Я люблю тебя, Диана, — выпалил он внезапно.
Девушка весело рассмеялась, хотя и без издевки.
— Все мужчины думают так. Все потому, что я единственная девушка здесь, и на сто миль вокруг нет ни одной конкурентки.
— Для меня ты единственная девушка в мире.
Она повернулась и лукаво взглянула на него. Действительно, он был весьма привлекателен. Именно это, да еще его забавные мальчишеские манеры, привлекло ее в нем поначалу. Для нее было привлекательно то, что он, казалось, держится с ней искренне и открыто. Среди всех известных ей мужчин, исключая, пожалуй, лишь отца, он один умел быть ровным и самоуверенным в общении с женщинами. Остальные были либо робки и неуклюжи, либо грубы и несдержанны, либо были немыми бревнами, как Балл, казавшийся, впрочем, единственным мужчиной на ранчо, кто не был отчаянно влюблен в нее.