Убеждённость некоторых оппонентов разочаровала его. В конце концов, неглупые люди не могут иметь стопроцентной уверенности. Только не всегда сам уверен в себе. Куда лучше совсем ничего не предпринимать. Говорят, достаточно, когда опасность при тебе, чтобы проверить это на опыте. Вот только придётся отложить ренирову до утра… А вдруг вызовут? Все-таки он там нужен. Мало ли что… На всякий случай он связался с «Дедом Морозом». Просто так, тобы убеиться что с ним всё в порядке. Ответа не было. Но и через пять минут он не получил никаких известий. Значит, номально… Главное – спешить с этим. Без подготовки это опасно… Но пока надо набраться сил. Он принял душ, побрился. Дано уже ему не приходилось бриться в аких ольших количествах, и в этот раз он не решился пользоваться безопасным лезвим. Заглянул на кухню – на сковордке ещё оставалась яичница. За окошком было темно, но он понимал, что утро уже прошло. «То ли семь, то ли девять…» – пдумал он. И сделал бутерброд с сыром. Шёл к кровати, осторожно выбирая дорогу. Не хотелось тревожить спящую Валю. Если бы она хоть слово сказала… Или хотя бы вглядом ответила. Вдруг он заметил на тумбочке большую фотографию. Это была картина Андрея Рублёва, написанная по эскизу Брюсова. Саша подошёл, поднял её. Оля с лицом, похожим на лик Богородицы, стояла на мостике, утопая в цветах. Чуть пониже была ещё одна женщина, всё в том же синем платье, с руками, связанными за спиной. Мужчина, сидя на веслах, выводил лодку в море, и ветер бил в лицо. Опять Исаак Григорьевич! Перед тем, как задремать, он успел разглядеть картину, где правда с помощью лака и сабель обходилась так же, как и ложь, защищаемая революционной поэзией. Саша вспомнил слова Андрея, сказанные им в кухне на обратном пути: «Какие, к черту, теоретики! По мне, так единственный подлинный теоретик тот, кто на практике продаёт чёрное и белое за деньги. Его ж даже на Большой Грушинской нет, ты что…» Саша закрыл глаза и чуть не упал.