Борьба за мечту

В конце концов я воссоединилась с семьей и, когда война закончилась, стала жить с дедушкой и бабушкой. Одним серо-голубым утром в Кимчхоне меня разбудил крик. Хотя война осталась позади, я все еще пугалась резких громких звуков. Я осторожно открыла окошко, сделанное из рисовой бумаги. Мои страхи испарились, когда я увидела зрелище, моментально приковавшее мое внимание.

Там, в дымке раннего утра, мои дяди практиковали древнее боевое искусство. Я была зачарована. Туман приходил в движение от стремительных ударов ногами. Тела блестели в первых лучах рассвета, когда дяди двигались с чудесной силой и грацией. Происходившее пробудило во мне глубокое чувство. Движения казались мистическими и в то же время естественными. В семь лет все это казалось мне красивым и увлекательным. Самое совершенное зрелище в моей жизни. Нужно научиться так делать самой. Тогда я не подозревала, как сильно этот момент повлияет на мою жизнь – и сколько сопротивления я встречу на пути к исполнению моего желания.

Я как можно скорее попросила дядьев научить меня делать так же, как они. Но они только рассмеялись.

– Чего? – хохотали они. – Ты должна учиться готовить и шить. И если повезет, кто-нибудь найдет тебе мужа.

Видите ли, то, что мне было семь лет, не было препятствием.

Препятствием было то, что я девчонка.

В обучении маленьких мальчиков боевым искусствам не было ничего необычного. На самом деле это распространенная практика. Однако девочкам запрещалось обучаться боевым искусствам. Почему? Просто так сложилось. Все говорили, глупо даже думать о том, чтобы мои дяди или кто-то еще учил меня боевым искусствам. Я должна стремиться вырасти, выйти замуж и родить двенадцать сыновей, говорили мне. Но я не хотела делать то, чего все от меня ждали. Женщины в моей деревне постоянно работали, работали, работали, не разгибая спин. Меня это совсем не привлекало. Я не хотела жить как моя мать. Я не хотела жить как моя бабушка. Я не хотела производить на свет кучу сыновей. Я ничего из этого не хотела. Я знала: я должна посвятить себя боевым искусствам.

Сколько бы дяди ни твердили, что у меня ничего не получится, я их не слушала. Я все равно требовала научить меня. Наконец, один из дядьев придумал хитрый план.

– Ну что же, – сказал он, – если начать учить ее, она, скорее всего, сдастся.

Они были уверены, я отстану, когда увижу, как трудно тренироваться, и когда набью себе синяки.

Я тренировалась каждое утро. Да, приходилось тяжело, и меня всю покрывали синяки. Мне приходилось носить штаны, чтобы другие дети не смеялись над кровоподтеками. Но, к удивлению моих дядьев, я не сдалась. Еще сильнее они удивились, когда у меня начало получаться. Мне было невероятно сложно – не из-за самих тренировок, а из-за сопротивления считавших, будто женщина не может и не должна такое уметь. В конце концов, я ведь пошла наперекор культуре и традиции, которой было пять тысяч лет.

Моя семья, соседи и все встречные оказывали на меня страшное психологическое и эмоциональное давление. Семья давила еще и физически, избивая и запирая меня в комнате, чтобы я не тренировалась. Мать постоянно пилила меня и причитала:

– Ну почему ты такая ужасная дочь?

Отец каждый вечер приходил домой пьяным и бил нас с мамой, требуя, чтобы я начала вести себя как юная девица, которую можно выдать замуж и успокоиться.

Однажды мать настолько отчаялась, что взяла ножницы и остригла мне волосы. Она хотела, чтобы я от стыда не захотела показываться на улице и не пошла на тренировку. Заливаясь слезами, я заползла в угол и потрогала мои волосы, не веря произошедшему. Потом я подумала: «Ну и ладно, волосы же отрастают. Отрастут и мои. Придется некоторое время потерпеть, но я все равно не дам помешать мне заниматься любимым делом. Мою мечту ты не отрежешь. Я тебе не позволю». На самом деле поступки моей матери и семьи только сильнее подстегивали меня.

Чем чаще я слышала: «Нет, нет, нет», тем чаще говорила себе: «Да, да, да. Я смогу. Я это сделаю».