Потускнели светлые лики икон , золотыми пятнами мелькнула полуистлевшая«Соборная молитва». Испарился, как туман, тот покой, который царил над всем и навсегда – его разрушил этот страшный, горячий всплеск человеческого, не передаваемого никакими словами отчаяния, возникши на грани сна и яви. Родной и спастельный рой человеческих тел перестал быть монастырем и превратился в суетлиую вереницу многотысячных человеческх скопищ. Теперь стоял уже другой, смертный человек, его обитатель, спешивший на выручу дргим, своим: пасать их жизнь, утешать и омогать. Но этот другой был уже как бы не он – в его памяти еще оставались любимые и близкие, а сам онвмесе со всеми продолжал движение вперед, вперед, навстречу страшной судьбе, в каких-нибудь сто лет это множество маленьких изней унесет из него часть его самого, всю его кровь. Живое было уже ничем – остались только его семени и потроха, словно н лугу стояли не стонущие, оглушенные страданием люди, а какая-то плоская бесконечность. И уже не вздрагивал мужчина, видевший этот страшный сон, а его сосед, закутанный в шинель и до подбородка укрытый шинелью, сидел тихо, и его руки крепко сжимали колени. Все пришло к своему концу. Затем пришла тьма.