В сложнейшую эпоху сломов и катастроф ХХ века Юрий Пименов упрямо находил радость в жизни, а если не получалось – рисовал ее. Доброе светлое искусство – смысл жизни художника, душевная необходимость. Его работы разных периодов так отличаются друг от друга, будто их создали разные люди.
Текст: Арина Абросимова, фото: Александр Бурый
Выставка «Юрий Пименов» в Новой Третьяковке показывает путь мастера от начала 1920-х до конца 1970-х годов, в экспозиции – около 170 произведений живописи и графики из 22 музеев, частных коллекций и архива семьи художника.
Третьяковская галерея обратила внимание на работы художника еще в 1929 году: тогда в коллекции музея появилась картина «Даешь тяжелую индустрию!», за которую Пименов получил премию жюри Выставки художественных произведений к 10-летию Октябрьской революции. С этого момента в главном национальном музее страны стало формироваться собрание Пименова, сейчас насчитывающее 139 произведений живописи и графики.
Несомненная заслуга Юрия Пименова – сразу три эпохальных прорыва, определивших в нашей стране векторы современного искусства ХХ века. В 23 года он создает «программное» полотно «Даешь тяжелую индустрию!», в 34 – хрестоматийную «Новую Москву», в 59 лет – символ «оттепели» «Свадьба на завтрашней улице». Но как могло статься, что первая персональная выставка Юрия Пименова состоялась только сейчас? Художник никогда не был в серьезной опале, не был обойден наградами, он не противоречил власти и «магистральному пути» советского искусства. «Какое-то время мы вели переговоры с Третьяковкой, писали письма, выставку ставили в план, потом сроки переносились, и вот, слава богу, все получилось, – рассказывает журналу «Русский мир.ru» дочь художника Татьяна Пименова. – Я думаю, о выставке в Третьяковке мечтает любой художник, и, наверное, мой отец был бы счастлив. Выставка получилась тематическая, с акцентом на время. Помимо известного «пименовского» пласта – картин о войне, спорте, «Новых кварталов», графики – на выставке представлен импрессионистический пласт. К сожалению, вообще не затронута античная тема. Отец ее очень любил всегда, наступил момент для художника, когда он нашел время к ней обратиться, – это 1960–1970-е годы. Я помню, как в моем детстве мы читали мифы Древней Греции и папа делал очень красивые композиции – не классические, а довольно современные: «Похищение Европы», «Утренний бег Аталанты». Еще он очень любил писать женщин. Эти работы – они сейчас находятся в частных коллекциях – можно было бы собрать и показать. Это не претензия к Третьяковке – все, наверное, невозможно охватить. Это мои мысли о следующей, более камерной выставке…».
ВРЕМЯ, ВПЕРЕД!
Экспозиция начинается с железного грохота, дыма громадных котлов, взмывающих в небо чугунных конструкций, мускулистых рабочих у огнедышащих мартеновских печей и станков. Люди и машины – одно целое, бескомпромиссное, сильное, передовое. «Гвоздь» этого раздела экспозиции, конечно, «Даешь тяжелую индустрию!». Полотно удивляет: цветовая гамма, многоплановая перспектива, искаженные пропорции тел рабочих создают ощущение динамичной «живой» сцены.
С картинами заводских будней соседствуют плакаты и рисунки, которые художник создавал для советских журналов. Парочки жеманно танцуют фокстрот, пузатые буржуйчики пригрелись за столиками ресторана, жуют рябчиков, но скоро и они поймут свою отсталость, не выдержат нетерпимости трудового народа к «вредным элементам». Дамочки «с пониженной социальной ответственностью» все-таки встанут к ткацким станкам, залезут в кабину подъемного крана, сядут за руль грузовика. А пока нэпманы доживают свои последние дни, сознательные граждане Страны Советов на досуге занимаются спортом. Бегуны, футболисты, боксеры, теннисисты, лыжники – все на стадион, ставьте рекорды, укрепляйте здоровье! Зависшие в лазури неба игроки на картине «Футбол» отвлечены от «злобы дня», для них ничто не имеет значения, кроме мяча. В пространстве модной спортивной темы Пименов играет с ракурсами, создавая динамику и ритм. И как апофеоз – знаменитый «Физкультурный парад». Нет, не оригинал. Привезти из Русского музея в Москву монументальное полотно (916х1460 см), созданное по эскизам и при участии Пименова бригадой художников для Всемирной выставки в Нью-Йорке, не получилось. Решили показать панно в мультимедийном формате: в ГРМ сделали специальную фото- и видеосъемку, которую проекторы транслируют на стену. Зато такая демонстрация позволяет рассмотреть картину в подробностях.
А рядом – Первая мировая. «Война – войне!» – кричат плакаты. «Солдаты переходят на сторону революции» (1933) – три солдата на картине улыбаются, машут красным платком и белыми бинтами, рядом с ними – погибшие, позади – руины. А вот и «Инвалиды войны» (1926) – вытаращив слепые глаза, бывшие солдаты, кажется, силятся понять: видят ли их зрячие? Понимают ли, что с ними сделала война?
Примечательно, что Пименов в эти годы привержен немецкому экспрессионизму. Это влияние видно даже в начертании подписи-монограммы, стилизованной под знаменитый «домик» Альбрехта Дюрера. Странно, если учесть, что воевала Россия с Германией. Правда, стоит вспомнить, что немецкие художники в пацифистских работах тоже осуждали войну, и экспрессионизм для этой цели – наиболее выразительный стиль. Это столетием раньше доказал Франсиско Гойя в своей графической серии «Ужасы войны».
НАЧАЛО
Юрий Пименов родился 13 (26) ноября 1903 года в Москве. Его отец был помощником присяжного поверенного и художником-любителем, мать происходила из купеческой семьи Бабаниных. Юра рос на Ордынке и в детстве часто бывал в Третьяковской галерее. Ему нравились пейзажи Левитана, Бенуа, Сомова. А самой любимой была картина Саврасова «Грачи прилетели». Еще учась в гимназии, мальчик поступил в Замоскворецкую школу рисования и живописи. В галерее известного коллекционера Сергея Щукина, располагавшейся в имении Трубецких в Большом Знаменском переулке, Юра открыл для себя импрессионистов. Дома он копировал с открыток работы Серова и Сомова.
Революция восхитила 14-летнего подростка. «Был восторг от революции, и по его работам это видно, – рассказывает Татьяна Пименова. – Этот шлейф восторга какое-то время еще действовал. А потом он видел и несоответствия, и противоречия, и в сознании что-то поменялось, конечно».
Когда 17-летний юноша показал свои рисунки художнику Сергею Малютину, тот принял его в свою мастерскую – на полиграфический факультет в только что образованные Высшие художественно-технические мастерские (Вхутемас). «Я учился у Малютина, Фалилеева и очень благодарен им. Но больше всего я учился у Фаворского и, может быть без права, хочу считать себя его учеником», – вспоминал Пименов. Еще студентом он уже участвовал в выставках, публиковал работы в журналах.
1924 год. В 1-й Дискуссионной выставке объединений активного революционного искусства участвуют «проекционисты», «конкретивисты» и «Группа трех», объединившая Юрия Пименова, Александра Дейнеку и Андрея Гончарова. В октябре того же года в Историческом музее открывается 1-я Всеобщая германская художественная выставка, на которой были представлены произведения немецких экспрессионистов, в том числе Георга Гросса и Отто Дикса. Эти работы поразили молодых советских художников, и уже в следующем году Юрий Пименов вместе с Петром Вильямсом, Константином Вяловым, Андреем Гончаровым, Александром Дейнекой, Николаем Денисовским, Александром Лабасом, Давидом Штеренбергом становится членом-учредителем Общества художников-станковистов (ОСТ). Тогда же искусствовед Алексей Федоров-Давыдов называет их стиль экспрессионистическим реализмом. Значение ОСТ заключалось в повороте искусства от недавних модерна, символизма и абстракций к «реализму новому, созданному на всех живописных завоеваниях последних лет», – утверждал в 1925 году критик Яков Тугендхольд.
«Я стремился изобразить все самое современное, – писал Пименов в «Автобиографии», вспоминая те времена, – современного человека, индустрию, спорт. Только сугубо современное казалось мне достойной темой живописца. Я рисовал и солдат в стальных шлемах, и негритянскую оперетту, и заводы, и уборную мюзик-холльных актрис, и нарядные обувные магазины Берлина, и всевозможные спортивные состязания…».
ПЕРЕЛОМНЫЙ ГОД
Внимание посетителей выставки привлекают удивительные металлические постеры на стенах. Так сотрудники ГТГ восстановили утраченные работы Пименова, чудом сохранившиеся в черно-белом изображении на страницах старых изданий. «Это уникальный случай в истории нашего искусства: художник последовательно, планомерно уничтожал свои ранние работы, – говорит куратор выставки Наталья Чернышева. – Дело доходило даже до того, что Пименов выменивал те работы, которые уже были в музейных собраниях, на более поздние свои вещи, написанные в новой стилистике. Выменивал и уничтожал! Мы думаем, это результат творческого кризиса, из-за которого художник кардинально пересматривает свое раннее творчество. Он резко отрицательно относится к тому, чем был воодушевлен в 1920-е годы. Это и творчество немецких экспрессионистов, и поиск нового художественного языка, который создавали остовцы, называя его новым реализмом. Пименов все это отверг. И уже в начале 1930-х с ним происходит чудесное превращение. Для примера можно сопоставить, скажем, картины «Инвалиды войны» и «Новая Москва». Но я бы не назвала это политическими веяниями. В какой-то степени это могло быть связано с критическими выступлениями в прессе в его адрес и в 1920-е, и в 1930-е, и в 1940-е, и в 1950-е годы. Юрий Иванович был чрезвычайно эмоциональным человеком и художником, и если на кого-то критика производила меньшее впечатление, на него, возможно, она влияла сильнее... У нас на выставке представлено воспроизведение одной из утраченных работ – «Бег», по поводу которой в прессе были негативные отзывы. Даже спортсмены художника упрекали. Тогда пресса обвиняла художника в формализме, в 1930-е – в увлечении импрессионизмом».
В 1931 году Юрий Пименов женился на машинистке-стенографистке Наталье Бернадской. Художник нашел настоящую любовь и верную подругу жизни: «Она была моделью, особенно мне необходимой тогда, когда я старался отойти от схем моей юности и выразить то живое и теплое, что мне открывалось вокруг. Да и потом, многие годы я не мог обходиться без нее». Но вместе со счастьем пришли испытания. После укуса бешеной собаки Пименов тяжело заболел, его состояние было критическим – ожидали худшего. Он выкарабкался, но разбитый физически и морально, не мог работать. В том же, 1931 году ОСТ прекратил свою деятельность, и часть художников, в том числе Пименов, создали группу «Изобригада». Они открестились от «мелкобуржуазного и буржуазного влияния», ратуя за «укрепление пролетарского сектора в искусстве». Пименов считал, что «не станковизм, а публицистика… острота и ударность фельетона… патетика и сатира сегодняшнего дня должны определять искусство СССР». И его гротесковая графика была очень востребована в журналах. Но в 1932 году законодательно запретили все художественные объединения, и, едва родившись, «Изобригада» распалась. «Это были годы борьбы с формализмом. Папа много работал в графике – книжной и журнальной, а потом – как отрезало! – поясняет Татьяна Пименова. – Появилась та знаменитая статья о формализме, и у него не стало вообще никакой работы. Это был очень тяжелый для него период: стресс, депрессия, он просто был не в состоянии работать целый год. Мама кормила семью, работая стенографисткой, а он выходил из депрессии очень тяжело – вероятно, именно в то время он как раз что-то и уничтожил. Я думаю, стресс был не только от невозможности работать. Пришло осознание того, что случилось со страной. Когда произошла революция, наверное, как многие молодые люди, он ее воспринимал как что-то новое, какое-то движение, что-то свежее. А потом пришло понимание, что все совсем не так, как ожидалось. Это переломный, 1931 год. После года безработицы у отца изменились и взгляд на мир, и рисовальная техника – ушла из графики жесткость, пришел импрессионизм».
В то время художник начал часто ездить за город. Он неспешно бродил по лесу, общался с деревенскими жителями, катался на велосипеде. Это стало психотерапией: «У меня поднималось желание работать, желание писать, и писать прямо с натуры, с живой натуры, которая так богато, тонко и прекрасно существовала вокруг».
НОВЫЙ МИР
Теперь Пименов взялся за разработку одной из своих главных тем – жизнь многоликой Москвы «в вечном росте, в движении». Четкие контуры и темные тона уходят из его работ. Постепенно, от картины к картине, идет художник к рождению своего бесспорного шедевра – «Новая Москва».
Это настолько знаменитая работа, что, кажется, напиши Пименов только ее, он уже вошел бы в историю советского искусства как законодатель свежего течения. Советский импрессионизм – особенное явление в нашем искусстве. Он не зависит от гнетущего многих понятия «соцреализм», хотя, по сути, и в последнем не было ничего недостойного. Просто импрессионизм свободен от многих забот времени – социальности, политизированности, обязательств, соревнований и тому подобного. После воспевания индустриальных побед человеку захотелось увидеть жизнь в ее свете и цвете, в простых радостях и счастье. И почему же общественная польза искусства не может заключаться в том, чтобы передавать людям доброе настроение, рассказывать о чувствах, открывать в мгновении прекрасное?
Юрий Пименов словно взял на себя такую миссию: он прокладывал этот путь и шел по нему, уже не сбиваясь. В этом есть безусловная мудрость – могут меняться общественно-экономические формации, научно-технический прогресс должен формировать будущее, а гордый человек – покорять природу. Это все правильно, не было смысла спорить. Но есть жизнь великой страны, а есть жизнь отдельного человека, которому непросто добиваться больших побед.
В довоенных работах Пименова есть нечто общее: лирическая нота, камерность, интимная сосредоточенность на своем душевном состоянии. И даже на омытой летним дождем Театральной площади «Новой Москвы» с ее шумом и суетой, потоком машин и толпами народа, героиня, лица которой мы не видим, находясь в центре бурной жизни столицы, думает о чем-то своем. Постараемся ли мы догадаться, о чем она думает? Нужно ли нам понять эту девушку? Нет, мы уже ее любим! Как любим и эту улицу, и город, и страну. К слову, на картине в кабриолете – жена художника, ожидавшая тогда первенца…
За год до создания полотна 45 автомобилисток совершили большой автопробег в честь сталинской Конституции. Поэтому оставаться в мейнстриме Пименову было несложно, он не лгал ни себе, ни другим, не подстраивался, не угождал. И обвинять его в конформизме и конъюнктурности, что случалось в постперестроечной критике, неверно. «Пименов был очень деятельным, быстрым, живым, веселым, много смеялся, любил поболтать о пустяках, любил одеться, пофрантить, – вспоминал художник Александр Лабас. – Было впечатление, что он все делает, не задумываясь, на ходу, с улыбочкой, иногда с усмешкою, любил посмеяться над кем-нибудь, пошутить, а потом все это мгновенно забывалось, и он уже говорил и смеялся по другому поводу. Но среди пустых ребяческих разговоров у Пименова появлялись серьезные нотки думающего и анализирующего человека… И чем больше я его узнавал, тем больше видел именно эту сторону, его способность синтезировать и взвешивать все на основе большого воображения».
В 1930-е годы для художника становится важной и эмоционально, и технически передача атмосферы, воздуха, он расширяет жанровое поле – подмосковные дачные пейзажи, бытовые сцены, портреты, натюрморты. «Пименову на протяжении всего творчества было свойственно кинематографическое мышление, а ведь это одна из особенностей взгляда импрессиониста, когда он фиксирует некий стоп-кадр», – замечает Наталья Чернышева. И по интонации картины Пименова совпадают с советскими фильмами, недаром он активно работает в театре и кино: «Портрет Зинаиды Райх в «Даме с камелиями», афиши к фильмам «Пышка» Михаила Ромма и австрийской комедии «Петер». В конце десятилетия художник иллюстрирует стихи Маяковского детям и Маршака «Хороший день». «Он писал, что все новое его увлекало и очень часто перекрывало те трудности и тяготы жизни, которые случались с ним, – говорит Чернышева. – Он же прекрасно понимал, в какое время и в каких условиях он живет, какие реалии вокруг него существуют, если мы говорим о периоде до 1953 года».
Аресты, судебные процессы и ссылки предвоенных лет, конечно, не оставляли равнодушным никого. И если в творчестве Пименова нет этих переживаний, это не значит, что их не было в его душе. «Конечно, были! – подтверждает Татьяна Пименова. – Лично его не травили – такого давления не было. Может быть, были какие-то проработки – ведь время было очень жесткое. Но я о них ничего не знаю. Папа был человеком ранимым, можно сказать, нервным. И я думаю, он все эти «чистки» принимал очень близко к сердцу. Знаете, он очень живой был человек! Живой, непосредственный, очень открытый».
ИСКУССТВО РАДОСТИ И КРАСОТЫ
Пименов издал шесть книг – это его размышления о жизни и об искусстве. «Иногда он там упоминает об этих драматических временах – очень завуалированно, осторожно, – говорит Наталья Чернышева. – К тому же во второй половине 1930-х он предчувствовал приближение войны, это витало в воздухе. Пименов писал о том, что вокруг человека и так много горя, оно должно быть кем-то выражено, и, безусловно, должно быть искусство трагичное и печальное. Но должно быть и искусство радости и красоты жизни. Мне кажется, все его творчество стоит именно на этой позиции».
С началом Великой Отечественной войны Пименов отказался от эвакуации из Москвы, работал в пожарной команде, помогал на крышах тушить зажигалки: «Затемненный, замолкший, настороженный город был трагически прекрасен в лунные зимние ночи… Вечерние часы дежурств у ворот, поднимающиеся космические фигуры противовоздушных «колбас», таинственные сумерки тревоги на обледенелых крышах… застывшие как изваяния дежурные москвички».
Многих художников отправляли в командировку в зону боевых действий для фиксации событий. Пименов побывал на Северо-Западном фронте. Он вырос и сформировался на фоне двух войн – Первой мировой и Гражданской, видел смерть, ужас, скорбь. Он всегда воспринимал войну резко отрицательно. В его работах – «картины незабываемых дней великой войны», сложное существование городов на осадном положении, быт Москвы и Ленинграда, но сцен сражений нет.
В 1964 году вышла книга очерков Юрия Пименова «Необыкновенность обыкновенного», где он описывает послевоенные будни: «Заржавели забытые в дорожных канавах и ручьях черные, клепаные ежи. Страна залечивала свои тяжелые раны <…> ...по тротуарам, огороженным строительными оградами, на первый урок пошли наши маленькие дети; и ваша девушка, дожидаясь вас на станционном перроне, провожает глазами тяжелые грузовые составы. Не чувство элегии, не чувство старинной грусти определяет сейчас душу наших мест, а напряженная работа центра большой строящейся страны. <…> Шумит жизнь. Многое не устроено, но все интересно – завтра все будет удобнее и лучше. Идет огромное движение жизни: люди собираются на местах новостроек, идут первые грузовики… непрерывная цепь самосвалов, бетон, кинопередвижки, первые романы на новых местах, и браки, и ребята…»
Его картины продолжают эту летопись: «Осенняя станция» (1945), триптих «Строительницы (Москвички. Строительные работницы)» (1947), «Весеннее окно» (1948), «Новый год» (1949). Москва 1950-х и 1960-х преломляется в чистоте стекол и зеркал, играет красками, умывается ливнями – это территория света, счастья, доброй иронии, созидательной энергии. Люди заняты повседневными делами, у них такие же простые заботы, как и у нас, живущих в 2021 году…