Света только вошла в залу, а собравшиеся уже все поняли. Девчонка едва не плакала, пытаясь оттереть длинные музыкальные пальцы от липких красных следов.
— Кто на этот раз? — удрученно спросил Толик, не далее как двадцать минут назад вернувшийся из вылазки в руины города с бесценной, ввиду отсутствия дальнейшего ее производства, кухонной утварью.
— Цыпленок. Если так пойдет дальше, к весне, курятник совсем опустеет.
— Как он умудряется? — всплеснула руками Люба, и по сторонам полетели брызги с запахом картофеля. Их ситуация и так оставалась шаткой, и любые потери могли привести их не вставшую твердо на ноги маленькую общину к гибели. — Все ловушки обходит... Точно дух бестелесный.
— Я в духов не верю, — с порога заявил Виктор, прислонив к стене винтовку и скидывая куртку. — Уверен, это какой-то зверь. И не слишком крупный, учитывая, что он ни разу не предпринял попытки покушения на козу. Вероятно, она ему не по зубам.
— Однако, он достаточно умен и ловок, чтобы избежать расставленных сетей и не задеть натянутые веревки с бутылками, — добавил Толик, поднимаясь. — Вот что, завтра мы устроим засаду. И будем дежурить по очереди, пока этот неуловимый засранец не явится.
— Хорошо бы его мясо оказалось съедобно. Что? — вопросил Виктор, поймав ее взгляд. — Должен же он возместить нам хоть часть убытков.
Люба лишь молча отвела взгляд. Любил ли тот некоторые свои неприятные обязанности или нет, только убийство живых существ давно перестало быть для Виктора проблемой, и отчасти это ее беспокоило. Вот только выбор у них не богат, возможно, однажды им всем придется привыкнуть к этому, чтобы выжить.
— Голодные? Пойду тушеные овощи подогрею.
Виктор скривился, но Люба сделала вид, что не заметила. Увы, в данных обстоятельствах, мясо было непозволительной роскошью.
— Хоть бы пирожков спекла, что ли…
— Изловите душегуба, будут пирожки, — поставила Люба условие, удаляясь.
А пока яйца оставались на вес золота, ни о чем подобном не могло идти и речи.
Наутро, ни в поиск, ни на охоту никто не пошел, лишь Степан проверил ближайшие к дому силки. Свободные от дежурства занялись текущими делами: провели ревизию продуктов в кладовой, заделали, наконец, трещину в полу, со дня новоселья значительно увеличившуюся в размерах, новый подкоп под курятником, постирали белье. Настрогали овощей для заготовок...
За этой суетой как-то незаметно быстро стемнело.
— Он сегодня припозднился, — заметил Толик, потягивая кофе и листая потрепанный мужской журнал, что притащил из города. Лучше бы с чем-то полезным ознакомился… — Надеюсь, не обнаружил засаду... Иначе только мы его и видели.
— Возможно, наш гость просто отсиживается в логове, — предположил Алексей, скинув у камина охапку хвороста. — Температура снаружи упала рекордно низко для нового климата.
— Может, Виктору стоит вернуться в дом?
— Глупости, — резко припечатал Толик, отставив опустевшую кружку. Заставив Свету вздрогнуть, выронив из рук недолатанный носок. — Стоит покинуть пост, и мы снова понесем потери. Будем дежурить, пока он не явится.
Люба вздохнула, молча соглашаясь с необходимостью подобных мер — новый мир суров.
— Снесу ему кофе.
Направляясь к двери, сдернула с одного из диванов теплое покрывало. Только выскочив за дверь, поняла: лишним определенно не будет, учитывая, что ребята сидят почти без движения. Виктор и вовсе издали напоминал каменного истукана, навсегда примерзшего к винтовке. И лишь, если подобраться почти вплотную, становилось заметно, что его грудь размеренно вздымается.
— Пригнись, — бросил он, не поворачивая головы. — Элементарным вещам учить надо...
— Прости.
С головой нырнув в отделивший жилище от "скотного двора" овражек, оборудованный под наблюдательный пункт, Люба поставила перед парнем кружку, накинула на плечи покрывало. И он, наконец, обернулся.
— Кла... — увидев кулак, осекся, — не шастала бы ты по ночам. Да и гостя спугнешь.
Вот его благодарность?.. Какой же он все-таки… невыносимый.
— В следующий раз оставлю тебя замерзать, — обиженно фыркнула Люба. Метнулась было прочь, но мужские пальцы неожиданно удержали.
— О тебе же беспокоюсь, а ты...
Дернув на себя, Виктор притянул ее ближе. Выпустив запястье, обвил рукой талию. Усмехнувшись ее растерянности, прижал сильнее к крепкому горячему телу. И по спине пробежал табун противных мурашек. Люба уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь отодвинуть, увеличив расстояние между телами. Выскользнуть из пугающих напором объятий.
— Пусти, — решительно потребовала она.
Какое там, напротив, ее стиснули крепче, бесстыжая рука скользнула вдоль тела, изучая. Губы от скулы, которую она подставила, избегая поцелуя, спустились на шею. Зубы прикусили неистово бьющуюся жилку.
— Когда-нибудь, нам все равно придется сделать это. Ты же понимаешь? Увеличение популяции и все такое...
Задержавшись дольше на упругой груди, рука сжалась, заставив краснеть и вырываться с новой силой.
— Прекрати. Я закричу! Ну пожалуйста...
Внял ли Виктор ее мольбе, прочитал ли в глазах страх, но он вдруг отступился, неохотно разжав объятья и отодвигаясь. Вздохнул, дотянувшись до кружки и делая большой глоток кофе:
— Как же с вами, недотрогами, тяжело… — заметил он, вручив бинокль и прислонив рядом винтовку. — Подержи. И не смотри пока в мою сторону. Ну, что уставилась? У меня бабы два года не было.
Поняв, наконец, что собрался делать собеседник, Люба вспыхнула и поспешила отвернуться, отчаянно рассматривая в бинокль скотный двор. Стараясь не прислушиваться к недвусмысленным звукам в каком-то метре от себя. Отвратительно!
Неожиданно, на той стороне площадки почудилось шевеление, и Люба едва не подпрыгнула. Убедившись, что ей не почудилось, не поворачиваясь, протянула руку, коснувшись плеча парня:
— Виктор, — прошептала она, и почувствовала, как тот содрогнулся. Напугала? — Виик...
Не прошло и минуты, как бинокль перекочевал к владельцу. Только что хозяйничающая в штанах рука крепко сжала ствол винтовки.
— Что там у нас? — Напрягшись было от близости домогавшегося ее парня, Люба едва заметно выдохнула. Он вернулся. Прежний, привычный Виктор. Ушли из голоса напряжение, какой-то надлом, заставляющие его хрипеть и срываться, зато вернулась насмешка. — Ага, вот он. Копает, засранец.
Обитатели курятника уже начали волноваться, чувствуя близкую угрозу, как и кролики в примыкающем к нему сарайчике, оборудованном из подручных средств на фундаменте бывшего ларька, наверное, поэтому ночной гость наведывался туда реже, чем в курятник. Столь же бесцеремонно забрав у Виктора бинокль, Люба приникла к окулярам.
— Это собака.
Виктор посмотрел в прицел винтовки.
— Все верно, приятель. Воровать гораздо проще, чем научиться охотиться.
Люба бросила на него быстрый взгляд, но колкую фразу, переходящую на личности, проглотила. Не время и не место.
— Думаешь, она была домашней?
— У нее хвост купирован.
— Видишь такие детали в темноте? Вот это зрение, — не скрывая зависти, выдохнула Люба, очки которой разбились, когда она выбиралась из разлома, в который ухнул их дом.
— Прицел клевый, — усмехнулся Виктор, вновь приникая к тому глазом. В этот момент зверь поднял голову и посмотрел в их сторону, точно почувствовал. — Тора...
Прежде чем Люба поняла, что случилось, Виктор вдруг отставил винтовку и выскочил из укрытия:
— Тора!
Она видела в бинокль, как зверь напрягся, рванул в сторону зарослей. Все, накрылась охота.
— Тора! Девочка!..
Неожиданно, собака замедлила бег и замерла, оборачиваясь, позволяя человеку сократить расстояние и остановиться метрах в пятнадцати от себя. Казалось, их молчаливое противостояние взглядов будет длиться вечность. На крик выскочили из убежища остальные. Когда обрубок хвоста зверя неуверенно вильнул. Узнала. Сделала пару шагов навстречу. Оглянулась на заросли. С их последней встречи очень много всего случилось. Возможно, она успела хлебнуть от людей.
— Иди сюда, девочка.
Непривычно ласковый, голос Виктора сорвался от волнения, и собака тихо заскулила. Неуверенно приблизившись, в любой момент готовая броситься наутек, опустилась на землю и на пузе подползла, позволив погладить себя по голове, потрепать по холке.
Теперь обрубок хвоста просто ходил ходуном, шершавый язык вылизывал человеку лицо, руки. Одна из которых вдруг ухватила ее за до сих пор сохранившуюся полоску ошейника, чтобы тот мог продеть через него ремень, делая подобие поводка. Собака напряглась, подняла к человеку морду, но тот лишь вновь потрепал ее по висячим ушам.
— Собачка.
Обманутая милой, счастливой мордочкой, Светка сделала шаг навстречу, и ночной гость подал голос, угрожающе залаяв. И не переставал рычать всякий раз, когда к нему пытался приблизиться кто-то кроме вновь обретенного хозяина, с которым их разлучил в прошлом бушующий поток.
— Одичала совсем, — вздохнула Люба, шваброй подвинув к зверю миску с тушеными овощами. Зверь, если она не ошибалась, бретонский спаниель, долго принюхивался, чтобы затем за минуту прикончить угощение. — Оголодала...
Иначе, наверное, не пошла бы к людям.
— Мы же оставим ее, правда? — спросил Степка, притащив из кладовки старый плед. На подстилку.
— Она агрессивна и опасна, — возразил Толик, не рискуя смотреть в сторону Виктора, потеряно сидящего в стороне, точно он не мог выбрать между людьми и собакой. — Более того, она — убийца!
— Да, — неожиданно встал на сторону добытчика Алексей. — Что, если она продолжит курей красть? Не сможет остановиться.
Светка понурила голову. Все верно: и цыплят жалко, и собаку, что рискнула опустить морду на лапы и прикрыть глаза: сытая и обогретая. Не подозревая, что решается ее судьба. Собаку судили. Судили за то, что она хотела жить и делала для этого все, что оказалось по силам.
Люба решительно поднялась, приковав к себе взгляды собравшихся, обернулась к ним, демонстративно закрывая виновницу спиной:
— Я бы не стала столь поспешно вешать ярлыки, — заметила она. — Животное много пережило, оно напугано и не знает, чего ожидать от людей. Разве его агрессия не понятна? Да, Тора — убийца, потому что ела мясо, которое собирались употребить в пищу мы. Наше мясо. Только и всего. Уверена, если мы станем ее кормить, необходимость воровать наших цыплят и кроликов отпадет. В любом случае, считаю, что любое существо заслуживает второго шанса. Кто согласен, поднимите руки.
И Толик с Алексеем остались вдвоем против четверых.
— Ну, а если она его не использует?
Взгляды собравшихся устремились на собаку. И та, точно почувствовав, подняла голову. Дернула рваным ухом, по которому ее опознали, настороженно заворчав.
Виктор судорожно вздохнул, принимая не простое для себя решение, видимо, зревшее все это время:
— Тогда я ее... сам, — объявил он.
На том и порешили.
Все быстро разошлись по комнатам, и только Виктор все сидел на старом пледе рядом с собакой, доверчиво положившей голову ему на колени. Нет, она использует свой шанс. Ведь она не может подвести хозяина, дважды спасшего ей жизнь.