...После ринга с Сергеем Курёхиным мы с Володей были просто одержимы идеей такой программы, в которой можно свободно раздвигать границы разных жанров и, смешивая их, создавать феерическое телевизионное действо, ориентирующее зрителей на положительные эмоции.
Нам вообще все чаще хотелось уйти от публицистики, право на которую в музыкальной программе мы с таким трудом завоевали и отстаивали в течение нескольких лет. Многим коллегам, считающим нас серьезными журналистами, это казалось непонятным. Как можно в период, когда ограничения на слово в эфире наконец-то сняты (или почти сняты), бежать от самих себя! И куда? К «развлекаловке»!
Но причины для этого, на наш взгляд, были достаточно вескими. Телевидение из одной крайности стало впадать в другую. Цензурные ворота распахнулись так широко, что эфир все больше захлебывался от собственной левизны. Без острой публицистики, помноженной на выступления рок-групп и «хэви метал», не обходилось теперь дело в самых разных передачах, начиная от общественно-политических и кончая научно-познанательными. Любимой формой общения на экране стали дискуссии, по остроте никак не уступающие ринговским. Даже в детских программах без устали обличали все новые пороки и изъяны нашей и без того тяжелой жизни, сегодняшней и вчерашней. Телевизионные журналисты словно в негласное соревнование вступили — чей материал скандальнее. Один Александр Невзоров своими «600 секундами» ежедневно повергал в панику и ужас миллионы зрителей, принимающих ленинградскую программу. А не смотреть не могли: невзоровский информационный боевик притягивал к экрану даже ребят.
На «Музыкальном ринге» тоже сказывалась эта общая атмосфера. Били наотмашь, без разбора, часто даже не замечая наносимых обид. Особенно несправедливо это было по отношению к «Машине времени», которая зимой 1987 года после трехлетнего перерыва выступила у нас с новой программой.
Перед съемкой в Ленинграде корреспондент «Советской культуры», удовлетворяя любопытство читателей, задал Андрею Макаревичу вопрос: разделяет ли он мнение тех, кто считает, что на телевизионном ринге музыканты себя чувствуют менее уютно, чем на настоящем, боксерском?
Помня изящную дуэль с доброжелательно настроенной публикой на встрече 1984 года, Андрей Макаревич ответил: «Ну что вы, просто нужно соблюдать правила игры. Во-первых, не следует огрызаться. Быть благодушнее. Второе — отвечать быстро, по возможности остроумно и не слишком серьезно. Помнить, что ты проходишь тест не на философское осмысление своей профессии и всей жизни, а, скорее, на то, как ты умеешь держаться на эстраде. Тогда вам это даже может начать доставлять удовольствие, и аудитория это почувствует». И дальше Макаревич добавил, что для предстоящего ринга группа подбирает специальную программу.
«Патриархи советского рока» и предположить не могли, какая встреча их ожидает.
«Патриархи советского рока», как их теперь называли, и предположить не могли, какая встреча их ожидает. Впрочем, как всегда, ринговская аудитория всего лишь выражала общественные настроения на данный момент времени. Поэтому вопросы задавались преимущественно злые, подчас просто жестокие.
«Зрительница. Когда появилась «Машина времени», это был просто бум для молодежи. Ваши песни переписывали. Они стали гимном свободы и звучали везде. И до сих пор с нами остались именно те, ранние ваши песни — они вечны. А то, что вы сочиняете сейчас, проходит мимо нас, потому что это просто однодневки. И вы не можете этого не чувствовать. Тогда почему же вы до сих пор на эстраде?
Макаревич. Совершенно не удивительно, что у вас именно такое восприятие. Каждый человек дорожит своей молодостью. Она у нас одна, и все, что связано с юностью, кажется прекрасным. Все мы взрослеем. Мне думается, просто вы теперь меньше нуждаетесь в «Машине времени», чем десять лет назад. Но даже с сегодняшними нашими поклонниками происходит нечто подобное, когда мы меняем полностью свою программу. А делать это приходится раз в год, чтобы «Машина времени» от времени не отставала. И всякий раз им кажется, что старый репертуар был лучше, современнее. А когда через год они привыкают к этим песням и начинают любить их и петь, мы опять все меняем. И вновь история повторяется: они нас ужасно ругают, им кажется, что старое было намного лучше, чем новое. Но это естественный процесс».
И Андрей улыбнулся, как бы пытаясь своей обезоруживающей улыбкой и дружелюбным тоном разрядить возникающую напряженность. Но сидящие в студии этой попытки словно не заметили.
«Зритель. Контингент почитателей «Машины времени» постепенно стареет. Молодые отдают предпочтение «Секрету» или кому-нибудь другому. Вы обратили на это внимание?
Макаревич. Если бы мы сами взрослели, а зрителями у нас оставались одни подростки, я бы задумался: что-то с нами, пожалуй, не в порядке. Но я не вижу, чтобы молодежь избегала встреч с «Машиной времени». Вот только что у нас закончились концерты в Москве на очень большой площадке — по двенадцать тысяч зрителей собирались каждый день. Мы играли вместе с бит-квартетом «Секрет», и я не могу сказать, что молодых слушателей стало меньше.
Зритель. А может, они на «Секрет» пришли?
Макаревич. О, об этом я как-то не подумал!»
Видно было, что Макаревич растерялся от такой бестактности. Что случилось с этими ребятами? Лица некоторых из них запомнились ему еще по прошлой ринговской записи. Откуда же вдруг столько недоброжелательности, желания ранить побольнее, словно бы выместить на «Машине времени» свое отношение к неблагополучию окружающего мира?
Макаревич попытался своей обезоруживающей улыбкой разрядить напряженность.
Сохранять терпение и душевную уравновешенность ему было нелегко.
Так или иначе, Андрей старался сохранить терпение и душевную уравновешенность. Но давалось ему это нелегко.
«Зритель. Слушая ваши песни сегодня, я поймал себя на мысли, что все это прекрасный отблеск того, что было. Это память прошедших лет, когда столько о вас говорили, восхищались только вами. А сейчас ваша программа воспринимается спокойно, даже судя по реакции ринговской аудитории. Ваши песни нравятся, но это уже прошлое. Командные высоты захватывают теперь другие, например ленинградский рок-клуб. Скажите, роль «отцов» в сегодняшней рок-музыке вас устраивает?
Макаревич. Было бы странно, если бы мы продолжали играть в детей, несмотря на то, что с каждым годом становимся старше. А то, что нас воспринимают спокойно? Вы знаете, нормальному человеку вообще свойственно воспринимать серьезные вещи спокойно, не орать при этом и не топать ногами. Это не в обиду ленинградскому рок-клубу и московской рок-лаборатории. Но дело в том, что у нас очень многие не только в музыке — в разных областях искусства до недавней поры обязательно нуждались в каких-то стенах, чтобы было что крушить. Обязательно надо было против чего-то воевать. И пока было что крушить, все у них получалось просто здорово. А когда запреты сняли, некоторые оказались в каком-то странном положении. Я сейчас в Москве наблюдаю, как кое-кто из последних сил придумывает себе искусственные барьеры, чтобы потом их ломать. Потому что если просто выпустить этих музыкантов на сцену, то никто на них внимания не обратит. В общем-то, музыки у них нет, поэзии нет — так только, эпатаж да внешняя оболочка.
Зритель. Как вы относитесь к проблеме «вовремя уйти со сцены»? Есть известное суждение об этом Немировича-Данченко. Жизненный путь творческого коллектива, считал Немирович-Данченко, аналогичен эволюции жизни человека. То есть каждый такой коллектив проходит период детства, отрочества, юности, зрелости и в конце концов естественным образом умирает. Скажите, если принять эту точку зрения, на каком этапе своего существования находится ваша «Машина времени»?
Макаревич. Месяц назад мы отметили восемнадцатилетие, можете посчитать. А вообще, если быть откровенным до конца, «Машину...» нужно готовить к новому повороту. Мы это и собираемся сделать. Так что можете сказать нам на прощанье: «В добрый час!»
В студии — а там было и много поклонников «Машины времени» — зааплодировали, потому что это было название одной из самых популярных песен Андрея Макаревича.
«Меняется все в наш век перемен —
Меняется звук, меняется слог.
И спето про все. Но выйди за дверь —
Как много вокруг забытых дорог!..
...Лет десять прошло, и десять пройдет.
Пусть сбудется все хотя бы на треть.
Нам в жизни везло — пусть вам повезет,
А значит, не зря мы начали петь!
В добрый час, друзья, в добрый час!
Наши дни — не зря эти дни.
Я вас жду, я помню о вас,
Знаю я, что мы не одни».
Припев подхватили многие — и в студии и наверняка потом у экранов телевизоров.
Зрители, конечно, не догадывались, что это один из последних «Музыкальных рингов», идущих в видеозаписи. К тому времени мы с Володей окончательно решили, что нашей программе, как и «Машине времени», пора делать крутой вираж и выходить на новый виток.
Подтолкнула нас к этому статья И. Орловой «Параллели пересекаются», появившаяся летом 1987 года в журнале «Телевидение и радиовещание». Автор статьи доказывала, что «Ринг» стал повторять сам себя. Прежде всего — характером вопросов. «Сравните сами, — писала И. Орлова. — Борису Гребенщикову и всему ансамблю «Аквариум»: «Почему вы так ужасно одеты?» Валерию Леонтьеву: «А зачем это у вас булавка на рукаве приколота?» Михаилу Боярскому: «Почему вы всегда выступаете в черном?» (Ну просто по Чехову!)... Ответы разнятся только формулировкой, зависящей от степени остроумия музыканта-«бойца». Боярский: «Черный цвет лучше всего маскирует недостатки нашей легкой промышленности»; Леонтьев: «Булавка? От сглаза».
«Что же произошло в стандартной (на сегодняшний день) молодежной музыкальной передаче?» — ставила вопрос И. Орлова. И делала вывод: на смену царившей некогда в эфире монополии одного мнения пришел спектр мнений, но — черно-белых, выливающихся в «нравоучительное обсуждение». «Повторим, — говорилось в статье, — «Музыкальный ринг» — одна из лучших на сегодняшний день передач о молодежной музыке. Но она же и типичнейшая».
Чтобы о нашей работе сказали «стандартная» и «типичнейшая»!.. Для нас с Володей это было так же обидно, как для Андрея Макаревича, когда на ринге его упрекнули в том, что «Машина времени» отстала от времени.