Как только сценарная заявка на «Ринг» с участием «Популярной механики» Сергея Курёхина попала в дирекцию программ, все там стали меня расспрашивать: а что собирается Курёхин устраивать на съемке? И зачем ему понадобилось соединять рок-группу, камерный оркестр, джаз, фольклор и какую-то непонятную «индустриальную труппу»?
Мои объяснения насчет того, что Курёхин музыкант синтетический, который сочетает в себе актера, дирижера, постановщика, композитора, известен как один из лучших джазовых пианистов страны, должного впечатления не произвели. Администрацию волновало другое: какую «бомбу» готовит для ринга этот «хулиган-гений»? Именно так был назван Курёхин в одном из номеров «Советского экрана» за 1987 год.
Автор статьи Сергей Шолохов, сейчас самый популярный ведущий «Пятого колеса», а в то время еще мало кому известный кандидат искусствоведения, рассказал в журнале о творчестве такого же мало известного тогда ленинградского авангардиста. Описание его неслыханных импровизаций, в которых «мирно уживаются не только Вивальди, Кобзон и Кинчев, но и гуси, змеи и козлы», сопровождалось неосторожной фразой: «Не прекращается поток возмущенных писем в газеты по поводу того или иного публичного выступления предводительствуемой Капитаном (такой титул был присвоен Сергею Курёхину друзьями) «Популярной механики».
Эти строки и вызвали тревогу у нашего руководства. Напрасно я показывала текст своего вступления к передаче, где говорилось, что, хотя у нас в стране имя Курёхина известно немногим, в Англии, ФРГ, Америке вышло уже пятнадцать его пластинок, журнал «Клавиатура» полностью посвятил свой номер 33-летнему советскому композитору, полторы сотни других зарубежных журналов взахлеб писали о его экспериментах с «Поп-механикой». Страх перед письмами разгневанных зрителей поддерживал непреклонность студийной администрации несколько месяцев.
Выручили коллеги с ЛСДФ, подбросив на телевидение информацию о том, что разрешен к показу документальный фильм Николая Обуховича «Диалоги», где снят концерт «Популярной механики». Было известно, что против выхода картины на экран долгое время возражал сам Е. К. Лигачев. Поэтому информация возымела свое действие, и передачу с Сергеем Курёхиным разрешили, взяв с нас слово, что студию мы разнести не позволим.
Дав такое обещание, мы, однако, в благополучный исход не очень-то верили. Благодаря необузданной фантазии своего создателя «Поп-механика» обладала необыкновенным взрывным эффектом. И, надо признаться, «Музыкальный ринг» дал телезрителям возможность убедиться в этом.
Атаку на стереотипы зрительского восприятия Капитан начал в передаче с легкой артиллерии, выпустив на ринг одного из лучших саксофонистов Москвы Сергея Летова. Босоногий, в белоснежном хитоне, с развевающимся пышным хвостом на затылке, он своим видом сразу же шокировал публику. Некоторые, правда, обрадованно зашептались, так как получили повод для любимого вопроса об одежде артиста.
Начался дуэт Летова и Курёхина. Слушали внимательно и настороженно. Язык музыкального авангарда многих откровенно раздражал. Но всерьез объясняться по этому поводу было куда сложнее, чем повторять привычное. Поэтому атаку повели по старым правилам.
«3ритель. Вы не задумывались над тем, что существует элементарная этика поведения на эстраде?
Курёхин (задиристо). Что такое «этика»? Мы тут делали что-то неэтичное?
Зритель. Я понимаю, у вас какие-то свои средства самовыражения. Имеете на них право, конечно. Но то, что мы видим, вызывает нездоровые ассоциации.
Какую «бомбу» готовит для ринга этот «хулиган-гений»?
Курёхин. Вы хотели сказать — «слышим»? Какого рода нездоровые ассоциации появились у вас при исполнении этой музыки? Мне это важно знать, потому что тот же музыкальный язык будет функционировать на протяжении всей нашей программы, усложняясь с каждой новой композицией. Пока что были азы.
Зритель. Да я имею в виду вовсе не музыку, а внешний вид саксофониста! Во-первых, прическа. Во-вторых, босые ноги. Наконец, эти сумасшедшие одежды. Меня это интересует с точки зрения этики.
Летов. Видите ли, если моя внешность возымела на вас большее воздействие, чем наша музыка, тогда извольте. Моя одежда несет сейчас определенную, семантическую нагрузку. Этим обусловлен выбор покроя и белого цвета. Белый цвет в искусстве авангарда — это пустой цвет, символизирующий как бы чистый лист бумаги, на котором может быть все что угодно. А свободные одежды способствуют более полному раскрепощению тела и духа.
Зритель. Еще со школы мы помним такое изречение: кто ясно мыслит, тот ясно излагает. То, что мы сейчас прослушали, — про что это?
Курёхин. Я думаю, прежде стоит конкретизировать понятие «ясность». Для некоторых максимальный предел ясности — «Во саду ли, в огороде...». Для меня ясность — это определенность того музыкального языка, на котором я изъясняюсь. В нем есть своя мелодичность, своя образность. Вот сейчас мы покажем вам композицию под названием «Альянс». Это пример одного из пределов ясности. А помогут мне камерный оркестр под руководством Юрия Шалыта, группа «Кино» и индустриальная труппа «Поп-механики».
Музыканты из симфонического оркестра Ленинградской филармонии заняли свои места на ринге. Черные фраки, белые манишки, скрипки и виолончели странным образом вписывались в интерьер студии. Но еще более странно выглядели рядом с академической струнной группой рокеры из группы «Кино» в своей мрачной экипировке и с застывшей маской «народных мстителей» на лицах.
По знаку Капитана те и другие пришли в движение, и вот на глазах у растерянной публики стала рождаться музыка, которую традиционное восприятие могло поначалу только отторгнуть. Но спустя некоторое время причудливые переплетения звуков уже не раздражали, а, скорее, удивляли внимательный слух неожиданной возможностью соединения несоединимого.
Потом Курёхин дал команду на выход «индустриальной труппе». Незанятая часть пространства ринга стала заполняться странными фигурами с фантастическими сооружениями на голове: у кого-то — ящерица в клетке, у кого-то — огромного размера рваный башмак в проволочных переплетениях. Некоторые персонажи сомнамбулически бродили среди зрителей, умудряясь никого не задеть, и словно излучали «антиэстетические» флюиды. Другие, в рабочих спецовках и промасленных комбинезонах, с лицами трубочистов, бомжей или просто забулдыг, вытаскивали на середину студии какие-то трубы непомерного диаметра, причудливые металлические и стеклянные конструкции и не спеша, с некоторой скукой и ленцой крушили их. В симфороковую какофонию, к которой, казалось, большинство слушателей уже адаптировалось, начали вплетаться скрежет, скрип, звон.
Все это вместе создавало такой яркий образ абсурда, что становилось и жутко и смешно. Впрочем, кому как.