Германский город
Растущие города Германии в эпоху высокого Средневековья явятся «мотором» динамичного развития многих ее областей. Там, где античная цивилизация оставила свой след, эти процессы обозначились уже в XI—XIII вв. Особую зону в этом смысле представляла знаменитая «дорога Брунгильды» — Рейн с расположенными на нем Кёльном, Вормсом, Майнцем, Страсбургом и другими городами. О масштабах городских поселений этого времени можно судить по тому факту, что население Кёльна, названного побывавшим в этом городе английским монахом «центром Германии, городом первой величины», достигала в XII в. 20 тыс. человек. Мелкие города, составлявшие большинство городских поселений того времени, насчитывали подчас несколько сот жителей и сохраняли тесную связь и типологическое родство с деревней. Это сказывалось и на облике городов. Первая мощеная улица в Аугсбурге— богатом по меркам того времени городе — появилась только в начале XV в. (в то время как во Франции уже при Филиппе II Августе в XII в. начали мостить улицы и создавать «службу мусорных повозок»). Фридрих III, не послушавший совета жителей Рейтлингена не навещать город в весеннее время, чуть было не утонул на своей белой кобылице при въезде в город в огромной луже.
Там, где античное наследие отсутствовало, городская цивилизация складывалась более медленными темпами. Хотя иные факторы могли компенсировать отсутствие такого «трамплина» для роста городов. Удачное географическое положение, близость к северным торговым путям вкупе с аграрным и демографическим ростом сделали нижнегерманские земли (так называлась территория по нижнему течению Рейна и Мааса) едва ли не самой урбанизованной областью не только в Германии, но и в Европе в целом. Здесь раньше, чем в других местах, города обрели качественную определенность, свойственную средневековому типу городов, связанную с развитием торгово-ремесленной деятельности. Именно эти земли стали родиной текстильного производства, являвшегося основой ремесленной «индустриализации» в Средневековье.
Говоря о том, что именно масштаб ремесленно-торговой деятельности и ее санкционированность христианской моралью определят качественное своеобразие средневековых городов, их отличие, скажем, от античных городов-полисов, следует подчеркнуть, что для истории германских городов, особенно на ранних этапах их становления и развития, ведущей сферой была сфера посреднической торговли. Немалый импульс ей придали крестовые походы. Торговля Леванта с североевропейским регионом задавала алгоритм жизнедеятельности южногерманских городов. Аугсбург, Нюрнберг, Ульм, Регенсбург и другие города были связаны с Миланом, Венецией и Генуей — «лидерами» в торговле со странами Востока, набравшими силу благодаря крестовым походам. Товары роскоши, вино, пряности, поставляемые в страны Северной Европы, приносили большие доходы.
Не менее прибыльной была и торговля товарами северных стран. Из стран Скандинавии, Руси, прибалтийских земель германские купцы везли рыбу, лес, меха, мед, воск, соль и другие товары. Однако внутригерманская торговля «собственным» товаром была развита слабо. Этим обстоятельством в немалой степени объясняется тот факт, что высокий уровень торговой активности не создавал серьезной почвы для экономико-политического сближения отдельных земель в тех масштабах, которые знали англо-французские земли.
Опережающий темп развития торговой деятельности в сравнении с ремесленной отразился на характере организации бюргерской профессиональной активности. Первые купеческие союзы — гильдии «старше» ремесленных корпораций — цехов. Первое письменное свидетельство о такой корпорации относится к 1106 г., когда торговцы рыбой из Вормса получили соответствующие привилегии. Время их становления и расцвета — XII—XIII вв. Посредническая торговля наряду с ростом специализации сельского ремесла стимулировали развитие городских ремесел. Монополизировав скупку отлавливаемой норвежцами сельди (которая по понятным причинам пользовалась в многочисленные дни поста большим спросом на Западе), северогерманские купцы дали толчок развитию бочарного дела в своих городах (консервация и перевозка рыбы на дальние расстояния требовала должной упаковки этого товара), солеварению.
Опять-таки, нужды торговли способствовали развитию корабельного дела и ремесел, сопутствующих ему. Благодаря ей северогерманские города ввели в обиход коггу — наиболее вместительное и устойчивое по тем временам морское судно. Когга могла вместить помимо экипажа 100 вооруженных воинов, 20 лошадей и стенобитное орудие. По грузоподъемности она в два-три раза превосходила все современные ей суда и как нельзя лучше соответствовала нуждам оптовой торговли на дальние расстояния.
Посредническая торговля фламандским сукном стимулировала перенятие опыта сукнодельческого ремесленного производства немецкими бюргерами. Неслучайно главной отраслью собственно германского экспортного производства станет уже в XIV в. сукноделие. Неслучайно, что ведущим городом в торговле сукном станет Кёльн, игравший одну из ключевых ролей в посреднической торговле между фландрским и рейнско-вестфальским регионами.
Развитие ремесла в германских городах было обусловлено не только влиянием торговли, но и целым рядом другим факторов цивилизационного характера. Стремительное развитие производства огнестрельного оружия в странах Западной Европы, возросшая потребность в металле, железной руде наряду с развитием монетного производства, требовавшего большого количества наличных средств, способствовали развитию целого ряда ремесел, связанных с разработкой недр и металлообработкой. Это превратило такие города, как Фрайберг и Нюрнберг, в города рудокопов и металлообработчиков, чья продукция пользовалась спросом по всей Германии и во многих странах Европы. Однако в большинстве немецких городов ремесленное производство «обслуживало» преимущественно местные рынки.
Именно город, а не замок явится центром сосредоточения и накопления денежных богатств. Растущая бюргерская мошна создавала условия для защиты прав и интересов бюргеров. Конечно, в обществе, которое подчинялось феодальным магнатам, говорить об этой защищенности следует с большой оговоркой. Даже император, воплощение справедливого правопорядка подданных, уже на исходе средневековой эпохи в ответ на жалобу пострадавших от рыцарского грабежа купцов мог ответить, как ответил, например, Максимилиан I: «Эка невидаль!»
Коммунальное движение
Тем не менее именно город явился колыбелью свободы и «равного» права в средневековом мире. Большей частью эти права были отвоеваны бюргерами в ходе так называемых коммунальных революций, когда бюргерское сословие сумело оспорить у феодальных сеньоров часть прав как властителей земель города. В германских городах, где сеньором города был архиепископ, коммунальные движения приняли особенно острый характер. Горожане Кёльна достигли коммунальных свобод одними из первых. Сеньором города, сосредоточившим всю полноту власти в своих руках, был архиепископ. Именно он вершил здесь суд, и любой горожанин, будь то бедняк или богатый купец, полностью зависел от самовластия сеньора. В «Анналах» Ламберта Герсфельдского рассказывается о том, как впервые (в 1074 г.) горожане выступили против архиепископского произвола. Приказание архиепископа добыть для своего гостя подходящий корабль обернулось для одного из местных купцов торговой катастрофой. Слуги архиепископа, захватившие корабль, вышвырнули за борт все его товары. Завязалась драка между сыном купца, его товарищами и людьми архиепископа. Вскоре примкнувшие к пострадавшему купцу бюргеры, среди которых были и «первейшие, почтеннейшие», как пишет хронист, горожане, окружили архиепископский дворец и начали закидывать его камнями, угрожая противной стороне оружием. Дело приняло такой размах, что архиепископ был вынужден поначалу скрыться в соборе св. Петра, а затем бежать.
На начальном этапе борьбы за свои права кельнцы терпели поражение. Правившие архиепископы грабили город, наказывая восстававших бюргеров, разрушали их дома, подвергали телесным наказаниям, ослепляли, накладывали на них огромные штрафы и т. д. Однако, как верно заметила Э. Эннен, богатство кельнских горожан стало политическим фактором. Именно оно побудило бюргеров объединиться в новое сообщество — городскую общину, или коммуну, чье становление приходится на XII—XIII вв. Именно оно дало и средства для противостояния власти сеньора. Так, в 1106 г. бюргеры вопреки воле архиепископа обнесли город новыми укреплениями, что означало нарушение одной из привилегий сеньора — права возводить городские стены, укреплять и расширять территорию города.
Уже в середине XII в. в Кёльне появляется такая корпорация, как Рихерцехе — «Цех богатых», который постепенно начинает обретать все больше полномочий в управлении городом. Один из первых в Германии цехов — кельнский цех ткачей постельных покрывал — был учрежден без всякого согласия архиепископа и его чиновников В форштадте, торгово-ремесленном пригороде Кёльна, бюргеры возвели знаменитый «Дом горожан», который позднее стал называться ратушей. Именно здесь, вдали от архиепископского надзора, решались самые важные дела кельнской городской общины, избирали бургомистров, которые представляли исполнительную власть в городе наряду с сеньориальной администрацией.
Кёльнцам пришлось преодолеть немало препятствий на пути обретения коммунальных вольностей. Потребность в деньгах заставляла архиепископов идти на определенные уступки, передавать часть привилегий городской коммуне. С помощью денег удалось привлечь и политических союзников. В 1288 г. долгая борьба Кёльна с сеньорами-архиепископами закончилась после сражения при Воррингене поражением и пленением очередного сеньора. На стороне кельнцев воевали герцог Брабантский и граф Бергский. После этих событий Кёльн фактически стал свободным имперским городом, только высший суд остался за архиепископом.
История борьбы Кёльна за свои свободы — права свободно распоряжаться доходами от ремесла и торговли, самостоятельно управлять городом — наиболее яркий пример борьбы германских городов с сеньорами. Не везде бюргерам удавалось добиться столь впечатляющих результатов. Каждое самое скромное достижение бюргерам приходилось многократно подтверждать, выкупая или отвоевывая определенные права и привилегии у сеньоров. Нередко коммунальные движения оборачивались поражением горожан, упрочением сеньориального режима. Однако общие тенденции развития нового городского уклада были таковы, что в большинстве городов бюргерам удалось потеснить сеньора и закрепить за собой некоторые жизненно важные права и привилегии.
Что это были за права? Картина достигнутого бюргерами в ходе коммунальных движений чрезвычайно пестра. Тем не менее можно выделить ряд более или менее общих положений хартий и постановлений, закреплявших за бюргерами их права. Самое важное достижение бюргерских «революций» — личная свобода, гарантированная жителям города. Так, в императорской привилегии Бремену говорилось, что всякий проживший в нем «год и день» человек обретал свободу. «Воздух города делает свободным» — эта правовая формула раскрывала перед горожанами принципиально новые возможности как для ремесленно-торговых занятий, так и выбора жизненного пути в самых разных сферах. Характерно, что это правило распространялось не только на собственно городское население, но и на пришельцев, в том числе и зависимых крестьян.
Основа основ городских вольностей — собственный, не сеньориальный суд. Так, жителям Страсбурга было даровано императором право, согласно которому никто из горожан, «какого бы состояния он ни был», не мог быть вызван в «судебное собрание, учрежденное вне их города». Даже сеньор города или сам император не имели права вызывать горожанина на суд за пределами городской территории. Смысл привилегии достаточно прозрачен. Добиться справедливости в сеньориальном суде, а тем более в чужой курии было гораздо сложнее. Не вдруг и не сразу городской суд становился полновластной инстанцией. Поначалу горожане, как правило, выговаривали или выторговывали возможность ввести своих представителей в сеньориальный суд. Не всегда горожане добивались всей полноты судебной власти, как видно на примере Кёльна. В городах, сеньором которых являлось духовное лицо, процесс обретения судебной независимости шел с большими препятствиями, нежели там, где сеньориальная власть была светской. Однако, в общем и целом, вытеснение людей сеньора из судебных органов закончилось для большинства городов успехом.
Значение этого успеха заключалось не только в устранении сеньориального произвола, но и в становлении новой судебной системы, более адекватной деловой активности бюргерского сословия. Постоянные конфликты в делах рынка по поводу мер и весов, денежного обращения и т. д. требовали не только оперативности решения многих спорных дел, но и соответствующего профессионализма. Городской суд отличался от традиционного сеньориального большей степенью рациональности. Не случайно ордалии (божьи суды), столь распространенные в раннее Средневековье, впервые запрещаются именно городскими общинами. Они были запрещены в Нюрнберге, Вене, Сент-Омере и других городах, их сфера действия была ограничена в целом ряде других городов. Например, в Берне судебный поединок допускался, когда решались вопросы чести, и запрещался в тяжбах по имущественным делам. Появляется такая форма судопроизводства, как суд присяжных и непременный опрос свидетелей. По хартии Фрайбурга, например, «всякое свидетельство должно быть дано двумя законными людьми, которые видели и слышали». Наконец, начинается письменная фиксация права, что также делало городское судопроизводство более эффективным, чем система сеньориального суда.
Основные конфликты, возникавшие в городской среде, были связаны с рынком и имуществом. Не случайно городское право многих общин фиксировало привилегию горожан в контроле за мерами и весами. В Вормсе в XIII в. ежегодно назначались 16 человек, в обязанности которых входила проверка используемых в городе мер и весов. Использование неправильных мер считалось почти повсеместно серьезным правонарушением. В некоторых городах булочников, выпекавших хлеб меньшего, чем было положено веса, наказывали, например, весьма «чувствительным» образом. На речном берегу устраивалось сооружение, подобное колодезному журавлю, на конец которого и подвешивалась клетка с изобличенным жуликом. Клетку периодически погружали в воду. Продолжительность экзекуции зависела от допущенного недовеса.
Не менее важным было то, что в рамках городского права появляются статьи, бравшие под защиту личное достоинство человека независимо от его социального статуса. В праве города Хагенау, например, в 1164 г. появилась запись, что император, не уплативший долги в срок, может получить отсрочку на шесть недель, после чего кредитор, «если будет нуждаться в звонкой монете», может присвоить залоговое имущество должника. В праве Зоста имелась, к примеру, следующая статья: «Если кто из горожан разденется для купания и в это время будет вызван глашатаем в суд, он не обязан следовать туда, пока не вымоется и не обсохнет». Во Фрайбурге брань в адрес жены бюргера влекла за собой штраф в 10 фунтов . В Хагенау должен был уплатить штраф всякий, «давший волю своему беспутству и оскорбивший непристойными словами кого-нибудь из горожан». Если человек уличался в этом трижды, он изгонялся из города без права возвращения когда-либо.
Выработка городского права сопровождалась обменом правовым опытом. Так, Магдебургское право действовало не только в Ростоке, Висмаре, Штральзунде и других городах своей зоны, но и было принято скандинавскими, прибалтийскими, чешскими и отчасти польскими городами.
Краеугольный камень новой формирующейся городской общности — городской совет олицетворял достигнутое городами право самоуправления. По сравнению с советами, возникавшими в городах на ранних этапах их существования по воле и желанию сеньоров, перекладывавших на эти находившиеся в полном их ведении органы ряд забот по управлению, советы высокого Средневековья радикально изменились входе коммунальных движений. Городской совет, состоявший, как правило, из наиболее богатых и влиятельных представителей городского сословия, патрициата и решавший вопросы, имевшие преимущественный интерес именно для этих слоев, тем не менее был более адекватен новым условиям развития городского уклада и бюргерства в целом. В ведении городского совета нередко оказывались все основные вопросы, связанные с организацией ремесленно-торговой деятельности. Во Фрайберге, ставшем благодаря развитому горнорудному делу одним из важнейших экономических центров Германии XIII в., городской совет добился закрепления за собой права производить обмер горнорудных участков, устанавливать черту города, промысловый суверенитет» рыночное право, беспошлинный и беспрепятственный провоз товаров по территории Мейсенской марки и Тюрингии. Совет добился даже закрепления за собой такой привилегии, как право верховного суда по делам, касавшимся горнорудной промышленности. В период, когда горнорудная промышленность Фрайберга находилась на подъеме и кормила большую половину городского населения, действия совета, в котором заседали представители патрициата, отвечали не только интересам этой небольшой части населения города, но и других представителей бюргерского сословия, занятых в горнорудном деле.
Закрепив за собой определенные привилегии и свободы, многие города-коммуны сохранили в отношении сеньора обязанность выплачивать ему определенную денежную сумму. Сходное положение заняли наиболее значительные из имперских городов, подчиненных непосредственно императору. По своему статусу они были близки к городам-республикам. Таковы были Любек, Гамбург, Бремен, Нюрнберг, Аугсбург, Магдебург, Франкфурт-на-Майне.
Возникновение союзов городов. Великая Ганза
Укрепление позиций бюргерского сословия, рост ремесел, развитие торговли давали шанс для централизаторской политики германской королевской власти, которым она в силу приверженности имперским амбициям не смогла воспользоваться. Связи городов с центральной властью были хрупкими, корона не в состоянии была оградить города от произвола князей, обеспечить безопасность сухопутных и морских торговых путей, защитить немецких купцов за границей. В этих обстоятельствах города, у которых были общие интересы, которым было что защищать и имелось для этого достаточно ресурсов, нередко искали поддержки и помощи друг у друга. Это привело к складыванию уже в XIII в. региональных союзов городов. Подчеркнем, что движение за создание союзов городов было прямым продолжением коммунальных движений. Благодаря упрочению своего экономического и политического положения города смогли сплоченнее и решительнее отстаивать свои интересы в более широких масштабах. В 1256 г. образовался союз приморских городов: Любека, Гамбурга, Люнебурна, Висмара, Ростока, ставший основой будущей Великой Ганзы, которая уже к началу XV в. включала около 160 городов Северной и Центральной Германии. Среди них выделялись Любек, Бремен, Гамбург, Росток, Штральзунд, Висмар. В 1254 г. был основан Рейнский союз городов; в начале XIV в. возник Швабский союз, в который вошли такие города, как Ульм, Регенсбург, Аугсбург, Нюрнберг, Базель и др., объединившийся в 1381 г. с Рейнским.
Каждое из этих объединений, равно как и города, входившие в них, имели свои собственные интересы. Города Северной Германии, первоначально конкурировавшие между собой, постепенно осознали необходимость поиска диалога друг с другом в совместной борьбе за иноземные рынки. Швабский союз, защищавший вольности своих членов как имперских городов, конфликтовал, прежде всего с императором, тогда как рейнские города боролись по преимуществу с мелкими и средними феодальными магнатами. Но общие интересы также заставляли вступать в диалог. Так, в конце XIV в., когда нищавшее мелкое рыцарство стало более агрессивным и активным и начало объединяться а рыцарские общества, неприкрыто грабившие горожан (Общество со Львом, Общество святого Вильгельма и др.), швабско-рейнекий союз сумел отстоять свои интересы. Началась война, в ходе которой объединенные силы городов одержали победу.
Оттиск печати с изображением ганзейского торгового судна. Ок. 1400 г.
Союзы отстаивали общие торговые интересы бюргеров в их борьбе с иноземными купцами, компенсируя отсутствие необходимой государственной помощи. Особенно ярко это видно в деятельности Ганзы, основной задачей которой было обеспечение благоприятных условий для активной посреднической торговли прежде всего в Балтийском регионе.
Создаваемый Ганзой режим наибольшего благоприятствования торговой деятельности для своих членов был связан с безопасностью торговых путей, привилегиями при уплате пошлин, как проездных, так и торговых, автономией немецких торговых поселений в других странах.
Немецкий двор Ганзы в Новгороде представлял собой хорошо консолидированную самоуправляемую общину. Во главе ее стоял олдерман-старшина, избиравшийся общим купеческим собранием еще в тот момент, когда ганзейские корабли входили в устье Невы. Суду местных властей ганзейцы подлежали только в том случае, если их тяжбы возникали непосредственно с новгородцами. Ганзейцы вносили в новгородскую казну только одну проездную пошлину — на пути в Новгород, и одну торговую — за взвешивание товаров. Столь выгодные условия торговли с Новгородом могли быть достигнуты благодаря тому, что германские купцы были самыми активными из западноевропейских соседей Руси, сумевшими воспользоваться географической близостью с ее торговыми форпостами. Едва ли не главную роль в закреплении северогерманских городов здесь сыграла устойчивость деловых традиций и хорошая осведомленность немецкого купечества в тонкостях торгового дела.
Ганза руководствовалась прежде всего интересами торговли входящих в нее городов. Отсюда и основной принцип ее «политического поведения» — максимальные прибыли при минимальном риске. Поэтому ганзейский союз предпочитал мирные переговоры военным действиям и экономическое давление лобовому столкновению. Лишь в самых сложных ситуациях Ганза могла пойти на такие крайние меры, как торговая блокада или военный конфликт.
Постепенное укрепление позиций северогерманских городов, наращивание торговых оборотов, все более прочное втягивание в общую торгово-экономическую деятельность основных членов ганзейского союза привело к тому, что сильные члены союза — Любек и Гамбург, находившиеся на пересечении важнейших торговых путей между Балтийским и Северным морями, стали тяготиться тем, что Дания фактически превратила Балтику во внутреннее море. Военные действия длились с 1367 по 1370 г. В результате кровопролитных сражений Ганзе удалось установить торговую монополию на Балтийском море.
В 1370 г. 23 ганзейских города вынудили Данию подписать знаменитый Штральзундский мир. По его условиям Ганза подтвердила все прежние и получила новые привилегии. Она сумела добиться для своих купцов снижения пошлин, гарантий безвозмездного возвращения владельцам грузов с кораблей, потерпевших бедствие у датских берегов. Фогты торговых факторий, находившиеся на территории датчан, получили право высшей юрисдикции. Дании запрещалось короновать своих правителей без согласия Ганзы. Заключение Штральзундского мира создало исключительно благоприятный режим для развития ганзейской транзитной торговли, что в свою очередь скажется на развитии собственных ремесел и вывозе их продукции в другие страны. Именно в конце XIV в. расширится ассортимент вывозимой продукции германского происхождения — муки, пива, солода, грубых сукон, полотна, металлической посуды, деревянной тары, канатов и т. д.
В конце XIV в. экономические взаимоотношения Германии с Норвегией, Швецией, Данией, Фландрией, Англией, Пруссией, Польшей, Ливонией и русскими северо-западными городами определялись, в первую очередь, торговой политикой ганзейского союза. Ганзе удалось играть доминирующую роль в данном регионе и обеспечить в названных странах соблюдение интересов северогерманского купечества благодаря ряду факторов. Ганзейское купечество своими корнями уходило в традиции сравнительно давно сформировавшихся городских устройств с большим опытом торговой деятельности, развитой правовой традицией. Принадлежа к потомственным купеческим фамилиям, оно обладало соответствующим стартовым капиталом и торговыми связями. Это выгодно отличало немецкое купечество от торговцев тех стран, в которые они проникали, где уровень городского развития был еще относительно невысоким и, соответственно, «торговая культура» неразвитой. И, наконец, фактор консолидации сил также играл большую роль.
Сильные имперские и вольные города, городские союзы — явление неоднозначное. С одной стороны, наиболее крупные и привилегированные из этих городов в обстоятельствах, когда не возникало острой необходимости в поддержке друг друга, могли быть настроены сепаратистски, выступать носителями децентрализаторских тенденций порой не меньше, чем князья. С другой стороны, городские союзы пытались воздействовать на короля в деле поддержания мира в стране, объективно выступая за централизацию. Князья же требовали их запрещения, так что после Мельфийского статута 1231 г. союзы существовали фактически нелегально.
Трансформация феодального уклада и зарождение раннекапиталистических отношений
В XIV—XV вв. начинается разложение классического цехового строя, выразившееся в так называемом «замыкании цехов». Доступ к званию мастера оказался для большинства подмастерьев и учеников закрытым. Шанс стать мастером имелся теперь лишь у близких родственников членов цеха. Остальные соискатели звания мастера вынуждены были сталкиваться с серьезными препятствиями. Фактически они формируют слой наемных работников, постоянно расширявшийся за счет беглых крестьян, а также обедневших ремесленников. Этот слой лиц наемного труда составлял элемент предпролетариата, который сформируется в условиях развития мануфактур.
Накопление в руках бюргерской верхушки значительных денежных средств, образование торгового и ростовщического капитала приводит в обстановке начавшегося разложения цехового ремесла к проникновению этого капитала в сферу производства. Купцы покупали оптом сырье, раздавали обедневшим ремесленникам, а затем скупали у них готовые изделия для продажи на рынке, превращая их тем самым в наемных рабочих-надомников. Такая система в перспективе вела к оформлению ранней буржуазно-экономической формы — рассеянной мануфактуры.
Эта система проникала и в крестьянское домашнее ремесло. В округе городов Аугсбург, Ульм, Констанц, Сен-Галлен многие крестьяне оказались задействованы городскими предпринимателями, связанными с прядением и ткачеством. В самих этих городах производилась лишь отделка деревенских тканей и лишь лучшие сорта изготовлялись целиком в мастерских. В городах Среднего Рейна основные стадии производства сосредоточивались в мастерских, в то время как деревня обеспечивала лишь прядение.
Элементы раннебуржуазных экономических отношений в XIV—XV вв. зародились также в горном деле. Состоятельные бюргеры нередко объединяли свои капиталы, для того чтобы иметь возможность модернизировать горное производство. Именно в это время углубление шахт, удлинение штолен, откачка воды, очистка воздуха существенным образом влияли на повышение эффективности горных разработок. Это требовало больших затрат. Князья и императоры — собственники недр — нередко закладывали горные промыслы тем или иным монастырям, бюргерско-торговым компаниям, вторгавшимся в организацию дела и перестраивавшим его на новый, по сути раннекапиталистический лад, В горно-металлургическом производстве быстрее, чем во многих других отраслях, шло подчинение торговому капиталу ранее самостоятельных рудокопов и мастеров-металлистов, превращавшихся в наемных рабочих.
Радикально новые формы организации производства сложились в книгопечатании, изобретение которого приходится на середину XV в. Сам характер производства обусловил образование здесь централизованных мануфактур. До 1500 г. в Германии появилось 214 типографских мастерских.
Несмотря на то что к концу XV в. германская экономика довольно динамично развивалась, социально-политические условия ее бытования не создавали режима наибольшего благоприятствования ни для создания внутригерманского рынка, ни для превращения раннекапиталистических форм производства в устойчивый буржуазный уклад, как это имело место в Англии или Франции. Городские союзы обеспечивали торгово-экономические интересы своих жителей в лучшем случае на региональном уровне. При этом они выдавливали из сферы рынка небольшие города, не способные конкурировать с сильными соперниками. Эти города формировали внутренний рынок территориальных княжеств. Торгово-экономическая деятельность как сильных, так и слабых городских центров сковывалась «феодальным фактором» — хождением в разных княжествах различной монеты, разноголосицей систем мер и весов, иммунитетными правами князей, взимавших таможенные пошлины с торговцев (на Рейне такие таможни встречались едва ли не через каждые 15—20 км ). Бюргерство было незащищено от рыцарского разбоя и княжеского произвола. Государство было не в состоянии решать эти проблемы: ни общеимперского суда, ни общегосударственной системы управления не существовало. На рейхстаге 1495 г. имперские города попытались взять на себя инициативу решения этих проблем. Они предложили фактически проект имперской реформы, предполагавший постоянное сохранение «земского мира» и создание общеимперского управления и суда. Проект был принят рейхстагом и Максимилианом I Габсбургом (1459—1519), но провести его в жизнь у центральной власти было мало шансов.
Эволюция аграрных отношений
Важнейшим фактором аграрной эволюции Германии в рассматриваемый период был демографический подъем XI—XIII вв. и связанное с ними интенсивное освоение новых земель. Если, по приблизительным оценкам, на рубеже X—XI вв. население Германии насчитывало менее 5 млн человек, то к концу XIII в. оно достигало около 12 млн.
Внутренняя колонизация осуществлялась в двух формах. Сначала осваивались близлежащие неиспользованные земли. Другая форма заключалась в колонизации более или менее отдаленных заболоченных и лесных массивов с целью основания новых поселений. В процессе внутренней колонизации совершенствовались орудия труда и приемы ведения сельского хозяйства. В XIII в. широко распространяются плуг и борона с железными зубцами, а с конца этого столетия в качестве основной тягловой силы используются лошади, потеснившие волов. Без тяглового скота были бы невозможны ни плужное земледелие, ни широкая колонизация новых земель. Наряду с водяными мельницами в XIII в. появляются заимствованные из Нидерландов и Северной Франции ветряные мельницы. Развиваются хлебопашество, огородничество и садоводство. Ведущими зерноводческими культурами были полба, рожь, просо, овес и ячмень. Позднее распространяются бобовые культуры (фасоль, горох, чечевица). С освоением новых земель было связано утверждение трехполья в качестве господствующей системы севооборота.
В связи с ростом городов, развитием товарно-денежных отношений происходят существенные изменения в характере аграрного строя. Во многих районах Германии в XII—XIII вв. происходит разложение старой вотчинной системы, основанной на использовании барщинного труда лично зависимых крестьян, получившей в немецкой исторической литературе наименование вилликационной системы — от латинского термина villicus — «управляющий центральным господским двором». Повышение спроса на сельскохозяйственную продукцию, вызванное ростом городов и увеличением городского населения, побуждало феодалов отказываться от малопроизводительного труда барщинных крестьян, особенно если имелась возможность повысить другие крестьянские повинности (оброк, денежные платежи).
На смену барщинному хозяйству в XIII в. приходит так называемое Grundherrschaft — крупное землевладение, характерным признаком которого является полное или почти полное отсутствие хозяйских земельных площадей, обрабатываемых с помощью принудительного труда крестьян. Бывшая барская запашка делилась на сравнительно большие участки, которые сдавались в аренду мейерам (первоначально так назывались вотчинные управляющие из числа зажиточных крестьян, а затем крестьяне-арендаторы вообще). Мейер становился получателем ренты, уплачиваемой крестьянами, и контролировал сохранившиеся виды барщины.
Условия мейерской аренды четко фиксировались. Со временем была выработана ее стандартная формула, обстоятельно определявшая права и обязанности мейера, точное количество и качество («хорошее, чистое зерно») поставлявшихся им господину продуктов, сроки поставки, а также срок, на который заключался договор аренды. Обычно он заключался на 9 лет, но в самой формуле предусматривалась возможность его продления на новый срок, «если в течение девяти лет он (мейер) пробудет примерным хозяином, которому не будет сделано каких-либо замечаний».
Grundherrschaft, но не с наследственными держаниями, а с краткосрочной арендой уже лично свободных крестьян утвердилась на северо-западе Германии, а также в Баварии. В остальных районах Юго-Западной и Средней Германии (Франкония, прирейнские земли) преобладала так называемая «окаменевшая сеньория», где сохранялась вилликационная система с наследственными крестьянскими держаниями, за которые теперь в основном уплачивалась денежная рента. В центральных районах Германии был распространен смешанный тип вотчинной организации.
С перестройкой сеньории изменился юридический статус крестьян и их держаний. На смену крепостничеству приходит новая форма зависимости, возобладавшая в XII—XIII вв.,— Hörigkeit («зависимость»). Она предполагала свободу передвижения крестьян, укрепление их владельческих прав на землю и фиксированный характер повинностей. Изменилась их структура. За счет барщины увеличивалась доля натурального оброка, дополнявшегося денежными платежами. Даже в рамках вилликационной системы совершался частичный переход к денежной ренте, что влекло за собою появление значительного числа лично свободных крестьян, уплачивавших денежный оброк, — чинш.
В то же время происходит усложнение форм феодальной собственности, расщепление на разные ее виды: поземельную, судебную, личную, церковную и территориальную. Вследствие этого крестьянин оказывался в зависимости от разных господ. Обычно он одновременно имел и поземельного господина (Grundherr), и судебного (Gerichtsherr), и церковного, или десятинного (Zehntherr), и личного (Leibherr), и территориального (Landherr).
В условиях прогрессирующего ослабления центральной власти и роста феодальной раздробленности происходило усиление политической власти феодальных сеньоров. Одной из ее форм стало создание так называемых округов банна. Банн (административный иммунитет) — это полученное от императора право ловить преступников, судить их и наказывать. Это право распространялось на целый округ, в том числе и на проживавших там свободных людей.
Важным средством обеспечения феодального господства над всей округой являлись замки — бурги. Начиная с XII в. появляющиеся во множестве рыцарские замки, расположенные в живописных местах, преимущественно на горах и холмах, становятся неотъемлемой деталью средневекового пейзажа, являясь символом могущества их владельцев и устрашения подданных.
Крестьянский протест и его формы
Постоянным местом социальной напряженности являлась немецкая деревня, где всякого улучшения своего положения крестьяне добивались в упорной борьбе. Крестьяне боролись за свои права на пользование общинными землями, в местах распространения мейерской аренды они отстаивали свои наследственные права на землю и т. д. Особенно широкое распространение приобрело бегство крестьян в города и на Восток — за Эльбу. Оно достигло такого размаха, что феодалы заключали между собою соглашения о выдаче беглых» добивались у городов обязательств не принимать в свои стены бежавших крестьян, требовали принятия против них законодательных мер.
В XIII в. крестьянские восстания, носившие до этого локальный характер, расширяют свои границы. Они случались чаще всего в тех областях, в основном на севере, где сохранялось много свободных крестьян, подвергавшихся феодальному натиску. Обострение социальной борьбы в деревне приходится на XIV в., когда в ней совершаются глубокие социально-экономические перемены, связанные с дальнейшим ростом товарно-денежных отношений. Знамением времени стало быстрое проникновение в деревню ростовщического капитала, усугублявшее расслоение крестьянства. Оно было выгодно зажиточным крестьянам, поскольку давало им возможность расширить свое хозяйство, но вело к ухудшению материального положения основной массы крестьян, способствуя разорению многих из них и вызывая особую ненависть к ростовщикам.
Против ростовщиков был на первых порах направлен главный удар крупного крестьянского восстания 1336—1339 гг., начавшегося в Юго-Западной Германии и распространившегося по всему правобережью Рейна, а затем перекинувшегося на его левый берег и достигшего своей кульминации в Эльзасе. Известное как движение армледеров, оно, начавшись как стихийное выступление доведенных до отчаяния крестьян, впоследствии обрело определенные организационные формы и даже идеологическое обоснование. Справедливость действий крестьян обосновывалась Божественным провидением. Восстание приобрело выраженный антифеодальный характер, направленный против светских и духовных господ и городского патрициата.
Альбрехт Дюрер. Блудный сын. Ок. 1496 г.
XV в. приносит новые формы крестьянского движения протеста. Он был связан с наступлением сеньориальной реакции в условиях бурно развивавшихся товарно-денежных отношений. Стремясь использовать для увеличения своих доходов рыночную конъюнктуру, феодальные собственники развертывают наступление на крестьян, принимающее особенно интенсивный характер во второй половине XV в. Формы его были многообразны. Ведется наступление на крестьянские общинные земли. За счет захвата общинных угодий растет господское скотоводство. На домениальных землях расширяются посевы льна и других технических культур, на которые резко вырос спрос со стороны бурно развивавшегося ремесленного производства. Это вело к увеличению барщины. Во многих духовных и светских феодальных владениях шло массовое насильственное превращение свободных чиншевиков в лично зависимых крестьян. Возрастают судебные и личные повинности крестьян, в том числе так называемый посмертный побор, юридической основой которого являлась лично-наследственная зависимость крестьян. В районах распространения арендных отношений идет развернутое наступление феодальных сеньоров на права арендаторов. Наследственные держания превращаются в пожизненные, ухудшаются для крестьян условия их получения, разнообразятся методы феодальной эксплуатации арендаторов.
Ответом стали массовые крестьянские выступления, ставшие повседневным фактом общественно-политической жизни Германии в областях, расположенных к западу от Эльбы. Знаковым стало восстание крестьян в Юго-Западной Германии в 1439—1445 гг., выступивших против вторгшихся в страну отрядов разноплеменных французских наемников-арманьяков. Здесь впервые крестьяне выступили под знаменем «Башмака» (крестьянской обуви с длинными шнурками), ставшего символом крестьянского сопротивления. Под этим знаменем сражались крестьяне из многих областей Германии и Швейцарии. Как и в предыдущем восстании, его участники стремились объединиться с городской оппозицией.
В последней четверти XV в. антифеодальная борьба немецких крестьян начинает все больше приобретать черты крестьянской войны. Начало ее новому этапу положило в 1476 г. крестьянское движение под руководством жившего в деревне Никласхаузен (Франкония) сельского пастуха и народного проповедника Ганса Бехайма (Ханс Бём). Движение началось в форме массового паломничества, когда по призыву Бехайма стали стекаться многотысячные массы паломников из Франконии, Баварии, Эльзаса и других немецких земель.
Получивший известность как затейник деревенских свадеб и народных праздников, обладавший поэтическим и ораторским даром, Ганс Бехайм прославился своими проповедями, в которых гневно обличал пороки духовенства, его тягу к мирским благам и требовал полного истребления этих «лжепастырей». В духе раннего христианства проповедник призывал фактически к полному равенству людей: «Пусть господа трудятся за поденную плату и пусть все будет общим, никто не должен иметь больше другого».
В 1476 г. Ганс Бехайм был схвачен властями, обвинен в ереси и сожжен на костре, а крестьянское восстание жестоко подавлено. Но проповедовавшиеся им идеи больше не покидали немецкую почву, формулируя то понимание Реформации, которое спустя полвека развил Томас Мюнцер.
На рубеже XV—XVI вв. под знаменем «Башмака» возникают первые конспиративные заговорщические организации, в которых созреет идея готовить боевые отряды (самая известная из них была создана в 1502 г. в Шпейерском епископстве зависимым крестьянином Иосом Фрицем).
Возрастание политического компонента в антифеодальном крестьянском движении на рубеже XVI столетия нашло также свое выражение в усиливающихся требованиях устранения княжеского произвола, что проявилось в распространенных призывах: «Никаких властей, кроме единой власти императора». Так немецкая деревня втягивалась в общее русло движения, подготовившего великую социальную бурю начала XVI в.
3. Культура и духовная жизнь
Культура двора
Культура Германии XII—XV вв. представляла собой сложный сплав различных традиций: культуры рыцарской среды, бюргерства, крестьянства, интеллектуально-религиозной элиты. Ее верхний этаж составляла культура элиты, в которой наиболее заметную роль играл придворный мир. Культурная жизнь двора во многом была связана с политическими интересами государства и его правителей.
С нуждами двора был связан такой важный феномен культурной жизни эпохи, как летописание, или жанр хроники. Это особенно ярко прослеживается в творчестве классика этого жанра — Оттона Фрайзингского (Фрайзингенского, ок. 1111—1158). Обоснование всемирно-исторической концепции было тесно связано с проблемами современной ему жизни. Согласно ей мир состоит из двух царств. Одно из них вечное, небесное, другое временное, земное. Одно от Бога, другое от дьявола; одно олицетворяется символически в Иерусалиме, другое в Вавилоне. Задача «Хроники» Оттона Фрайзингского, которая была написана между 1143 и 1146 гг., заключается в описании исторического развития этих двух «царств». При этом автор подчеркивает, что после того как Римская империя стала христианской и в ее границах образовался единый христианский мир, оба «царства» соединились в «смешанное царство». Его история и привлекает главное внимание автора.
В центре изображения — католическая церковь и государство (империя) как исторические реальности средневекового мира. Они не противостоят друг другу, так как это государство является христианским. Оно персонифицируется в двух фигурах, стоящих во главе единого христианского мира. Каждая из них поставлена Богом и имеет свои права и обязанности. Одна ведает таинствами и духовным мечом, творит церковный суд; другая светским мечом защищает весь христианский мир от его врагов, наказывает безбожных и творит светский суд. Каждая из них не должна вмешиваться в дела другой. Обладателями светского меча провозглашались германские императоры, так как они унаследовали земную власть, принадлежавшую ранее римским цезарям. Произошло это вследствие «трансляции» Римской империи, «перенесении» ее сначала в империю Карла Великого, а затем и в средневековую Германскую империю.
Принадлежа по своему происхождению и положению к высшей феодальной знати, светской и духовной (он был дядей Фридриха I и братом Конрада III, настоятелем Фрайзингского аббатства в Баварии), Оттон Фрайзингский глубоко переживал борьбу империи и папства. Это придавало «Хронике» явственное трагико-пессимистическое звучание.
В этой борьбе Оттон Фрайзингский не отдавал предпочтения ни одной из сторон. Однако созданная им концепция «двух царств», на смену которым приходит «смешанное царство», объективно служила обоснованию притязаний Фридриха I на обладание верховной светской властью в католическом мире. Более того, она могла служить для него оправданием борьбы с папством, поскольку Оттон Фрайзингский полагал, что хрупкое единство христианского мира было разрушено как раз политикой последнего, выражением которой стало отлучение Генриха IV папой Григорием VII и начавшаяся борьба за инвеституру. Таким образом, итальянская политика Фридриха I получила в произведении Оттона Фрайзингского высшее историко-теологическое обоснование и оправдание, ставшее своего рода руководством к действию. Недаром вскоре после вступления Фридриха на престол он прислал ему вместе с сопроводительным письмом вторую, несколько переработанную редакцию своей «Хроники».
Немалую роль в культурных традициях штауфеновского двора играл такой фактор, как личность самого правителя. Особую славу в этом смысле снискал внук Фридриха Барбароссы, получивший у современников прозвище Чудо Мира, — Фридрих II. Известный своей любознательностью, образованностью, знанием нескольких языков (немецкого, итальянского, французского, латыни, арабского, греческого, еврейского), Фридрих II пользовался широкой известностью среди интеллектуалов того времени. Стремясь повысить авторитет своей власти в международном научном сообществе, он привлекал ко двору ученых и переводчиков из разных стран. Султан Египта по его просьбе прислал ему известного астронома. Приглашенные философы переводили Аристотеля, Авиценну, Аверроэса. Некоторые почерпнутые из этих переводов знания воплотились в законодательстве Фридриха II. Покровительствуемая им Салернская школа впитала в себя традиции арабской медицины.
Фридрих II и сам писал научные трактаты. Его авторству принадлежит такой известный опус, как «Трактат об искусстве соколиной охоты» — традиционного увлечения многих мусульманских правителей, от которых император нередко получал в качестве даров диковинных зверей и птиц, например, исландского кречета. Звери, особенно охотничьи и экзотические, часто использовались в качестве почетных даров, так как, входя в систему геральдики, играли важную роль в символической репрезентации власти государей в средневековую эпоху (это отразилось и в прозвищах многих могущественных особ: например, герцоги Генрих Лев, Альбрехт Медведь).
Широко известна религиозная терпимость Фридриха II Штауфена. Косвенным образом это подтверждает саркастическая оценка императора хронистом Матвеем Парижским, который писал: «В народе говорят, что Фридрих II больше следовал закону Магомета, чем Иисуса Христа, завел себе сарацинских наложниц… давно был другом и союзником скорее им, чем христианам». Впрочем, религиозная лояльность императора имела вполне отчетливо различимый политический подтекст. Ситуация борьбы с папством вынуждала Штауфена виртуозно владеть искусством политического «слалома» и искать диалог с мусульманскими правителями Востока. Интеллектуально-религиозная атмосфера, царившая при дворе Фридриха II, существенно отличала ее от той, которой дышала придворная среда других европейских государств этого времени. Политические трения с папством, контакты с арабскими интеллектуалами, знакомство с «рациональным» наследием античности в контексте тех процессов, которые способствовали «десакрализации» сознания мирян в высокое Средневековье, определяли своеобразие религиозного сознания императора и некоторых его придворных — сознания, которое явно контрастировало со стереотипными формами мышления, присущими тому времени.
Неслучайно с его именем связано немало всякого рода легенд, передаваемых его современниками. Францисканский хронист Салимбене рассказывает, например, следующие характерные эпизоды из его жизни. Однажды император приказал плотно запечатать в ящик некоего человека, а через некоторое время велел вскрыть его. Когда ящик был распечатан, то, обнаружив в нем мертвое тело и не найдя признаков присутствия души, император преисполнился сомнений «в посмертном бытии души». В другой раз он удовлетворил свое «научное» любопытство следующим образом. Приказав обильно угостить двух людей, он затем одного отправил спать, другому же приказал бодрствовать. Через некоторое время велел умертвить обоих и вскрыть у них желудки, чтобы установить, где пища была усвоена лучше.
Религиозная терпимость и широкие интеллектуальные интересы императора имели определенные границы. Фридрих II мог себе позволить общаться с кем угодно и обсуждать сложные вопросы мироздания, но интеллектуальный горизонт простых подданных должен был ограничиваться ценностями его государства. Так, основав в 1224 г. Неаполитанский университет, император запретил всем желающим обучаться наукам учиться где-либо кроме этого университета. Те подданные, которые к тому времени уже обучались в североитальянских университетах, должны были под страхом смертной казни и конфискации имущества в самом скором времени вернуться домой. Очевидно, Фридрих II, хорошо осведомленный относительно распространенных в северной Италии коммунальных свобод, стремился предотвратить проникновение их в свое государство.
Важнейшую роль в системе массовой коммуникации аристократического общества играла поэзия. Поэт часто оказывался своеобразным политическим комментатором, перед которым его покровитель ставил задачу формирования общественного мнения. Естественно, что в обмен поэт был вправе ожидать от своего господина вполне определенных благ. Вальтер фон дер Фогельвейде, миннезингер той эпохи, прямо пишет об этом:
О князь Апулии, хранящий Вечный град,
Я нищ, хотя искусством так богат.
Мне только б свой очаг,
Я не прошу палат.
(Пер. О. Румера)
«Очаг», который пожаловал император поэту, — удел в Вюрцурге, к которому было присовокуплено 30 марок годового дохода, — позволил Вальтеру чувствовать себя достаточно уверенно за спиной такого могущественного покровителя, чтобы подтрунивать над жадностью герцога Леопольда Австрийского, чьим гостеприимством он раньше пользовался.
Неудивительно, что он мог позволить себе и едкий смех в адрес могущественных противников Штауфенов, включая самого папу:
Как набожно, небось, смеется папа в Риме,
Своим монахам говоря: «Я все устроил с ними».
Что так он вправе утверждать — позор для нас!
«Двух аламаннов, — говорит он, — я венчал за раз
С тем, чтобы помочь немецким землям разоряться,
Казне же нашей быстро наполняться.
К церковным ящикам своим я их согнал, как скот;
Их серебро в сундук мой скоро перейдет.
Вино и кур, попы, гоните в рот,
А немцы пусть… постятся».
(Пер. И. Иванова)
Культура рыцарства
Однако содержание творчества поэтов той поры не исчерпывалось интересами заказчика. Рыцарская поэзия и роман, вышедшие из-под пера известных миннезингеров высокого Средневековья, запечатлели наряду с общей средневековой картиной мира ценности жизни рыцарского общества Германии. XIII в. — век расцвета миннезанга. В это время творили такие известные поэты, как Вальтер фон дер Фогельвейде, Готфрид Страсбургский, Вольфрам фон Эшенбах, Гартман фон Ауэ, Нейдгарт фон Рейенталь и др. В XIII в., как полагают некоторые исследователи, при дворе Штауфенов окончательно складывается широко известная рыцарская эпопея «Песнь о Нибелунгах».
Литература рыцарской среды дает возможность обрисовать круг рыцарских предпочтений и идеалов, выявить их ценностные ориентации. Главным императивом рыцарской этики выступает понятие чести. Оно тесно связано с идеей воинского подвига и рыцарской авантюры. Главные герои «Песни о Нибелунгах», Зигфрид и Гунтер, отправляются в неведомые края, чтобы подтвердить свою репутацию славных воинов. Воинский подвиг понимается в категориях некоего избыточного, «нерационального» мужества. Герой нередко знает (как знает Хаген — вассал бургундских королей в «Песне о Нибелунгах») о грозящей ему гибели, но идет навстречу ей, демонстрируя безрассудную с точки зрения современного человека смелость. При переправе войска через Дунай Хагену было поведано пророчество, что никто из его войска не возвратится из этого предприятия живым. Узнав об этом, Хаген не только не повернул назад, но, изломав челн, отрезал всякую возможность вернуться домой, сопроводив это словами:
Судно я изломал сейчас,
Чтоб ни один предатель, коль есть такой меж нас.
Покинуть не решился товарищей в беде.
Пусть знает: трусу всюду смерть — и в сече, и в воде.
(Пер. Ю. Корнесва)
Такого рода идеал был важным этическим регулятором поведения рыцаря в условиях тогдашнего общества, поскольку рыцарь являлся главным защитником и опорой социума, жизнь которого во многом зависела от готовности его воинов пожертвовать всем ради него. В то же время этот идеал зафиксировал и укорененность в рыцарском менталитете установок, имевших глубокие природные истоки. Рыцарь, демонстрируя «избыточное» мужество, подсознательно стремился самоутвердиться в глазах окружающих, доказать свою силу (нередко в ущерб делу. Во время крестового похода герцог Леопольд Австрийский и Ричард Львиное Сердце настолько стремились доказать собственное воинское превосходство, что когда герцог первым водрузил свой стяг над Акрой, Ричард Львиное Сердце приказал сорвать его и растоптал в пыли. А последующие распри не дали этим знаменитым крестоносцам удачно завершить «богоугодное» предприятие).
Неудивительно, что кодекс рыцарской чести предполагал невозможность сражаться со слабым противником или же противником, вооружение которого уступало его собственному. Зигфрид в «Песне о Нибелунгах», не зная о готовящейся ему западне, предлагает Гунтеру и Хагену посостязаться в беге («кто первый будет у ручья, тому хвала и честь»). При этом он дает своим противникам фору: «Я дам, улегшись наземь, вам убежать вперед… за вами гнаться сзади я собираюсь в полном охотничьем наряде».
Рыцарская честь предполагала в качестве обязательного императива поведения верность слову. В «Песне о Нибелунгах» скрипачу Вербелю, принесшему ложную клятву, что бургундских королей Этцель и Кримхильда примут как гостей, Хаген отрубает правую руку. Связь между отрубленной рукой и клятвой самая прямая. Или другой пример: Хаген, оказавшись в руках врагов, имеет шанс спасти свою жизнь, выдав тайну клада и предав тем самым своих господ. Верный вассал отказывается, говоря, что до тех пор, пока жив кто-либо из бургундских королей — его сеньоров, он будет молчать. Кримхильда освобождает Хагена от клятвы, предъявляя ему окровавленную голову Гунтера — одного из королей. Хаген тем не менее не выдает тайну: теперь тем более никто не узнает, где хранится клад, сам он тайны не выдаст, а его господина уже нет в живых. Кримхильда самолично отрубает ему голову, убедившись, что невозможно склонить Хагена к предательству.
Христианская этика способствовала закреплению на ценностном уровне понятия верности как одного из важнейших структурообразующих социум идеалов. Нужно заметить, что для немецкой поэзии христианское звучание мотива верности свойственно гораздо в большей степени, нежели для французской или итальянской. Вольфрам фон Эшенбах начинает свой знаменитый роман «Парцифаль» вступлением о верности и неверности. Тот, кто был неверен, не имел ничего святого, неминуемо попадет в ад. Рыцарственный дух, соединенный с отвагой и верностью, поможет заслужить спасение:
Неверности прощенья нет,
Ее одежды — черный цвет,
И ей во мраке ада дом.
Кто пред людьми был чист во всем
И верность Богу сохранил.
Сиянье рая заслужил
(Пер Л. Гинзбурга)
Литература рыцарской среды выявляет органичную связь понятий чести, могущества и богатства. Чем сильнее и могущественнее рыцарь, тем, как правило, он и богаче. Богатство являлось знаком не только могущества, но и удачливости. Именно поэтому в «Песне о Нибелунгах» основная коллизия рыцарской эпопеи разворачивается вокруг темы клада.
Чем богаче рыцарь, тем он щедрее. Щедрость — оборотная сторона удачи и могущества. Кодекс чести включал в себя щедрость как обязательную максиму поведения рыцаря. Богатые пиры, роскошная одежда, дорогое оружие — публичные знаки могущества и удачливости. Вместе с тем богатство имело не только психолого-символический смысл. Оно являлось и средством привлечения вассалов. Маркграф Рюдегер, вассал Кримхильды, поставленный перед выбором: сохранить верность своей госпоже или дружбу с бургундскими королями, просит Кримхильду освободить его от присяги вассальной верности и предлагает возвратить пожалованные ему ленные владения — земли с бургами.
Стремление к богатству и самоутверждению, табуированное христианской этикой и оцениваемое церковью как греховные алчность и гордыня, подсознательно всегда определяло те или иные поиски рыцарства. Средневековый социум давал возможность примирять эти устремления с интересами самого общества, подчинив его эгоистические устремления идеям «справедливой» войны, помощи слабым, что работало на нравственное самосовершенствование рыцаря. Нередко эти устремления обретают в рыцарской поэзии и романе сублимированно-утонченный, казалось бы, отвлеченный смысл: рыцарь ищет нечто, что не имеет прямого практического значения для его жизни или жизни окружающих, скажем, легендарный Грааль.
Именно такой путь проходит главный герой романа Вольфрама фон Эшенбаха «Парцифаль». Сын короля Гахмурета, погибшего в рыцарских странствиях на Востоке, Парцифаль был воспитан матерью в лесу, чтобы его не постигла участь отца. Но от судьбы не уйти. В лесу же Парцифаль встречается с рыцарями короля Артура и решает стать одним из них. Побывав при дворе короля Артура, Парцифаль сражается с Красным рыцарем и побеждает его. Поворотный момент его судьбы — встреча с «рыбаком» Амфортасом, который и «подсказывает» ему путь к Граалю. Однако долгое время Парцифаль не может достичь цели: ему мешает разлад с Богом. Наконец, появляется вестник и сообщает рыцарю, что тот прошел свой путь искупления. В итоге, минуя все препятствия, Парцифалю удается достичь мистической цели и он становится королем Грааля. Не только рыцарские доблести, но и преодоление своей греховности, благочестие оказываются залогом нравственного совершенствования героя.
Понятие любви в рыцарской литературе наполнено специфическим содержанием. Оно также связано со стремлением рыцаря к самоутверждению, как и богатству. Неудивительно, что любовь нередко предстает перед читателем на страницах того или иного средневекового текста как часть рыцарской авантюры, в ходе которой рыцарь добивается внимания знатной и красивой дамы, которой он никогда не видел, но о чьей красоте и знатности был наслышан. Именно таким образом начинается история сватовства Зигфрида и Гунтера к своим «избранницам сердца», сопряженная с многочисленными воинским подвигами, с помощью которых рыцари добиваются своего признания дамами (и, конечно же, окружающими). Куртуазный идеал любви также имел оцивилизовывающую рыцаря подоплеку. Во имя дамы рыцарь совершал многие свои подвиги, помогал слабым, наказывал «злодеев» и т. д. При этом менялся и нравственный облик рыцаря, учившегося подчинять свои природные, эгоистические устремления определенным этическим нормам.
Немецкие поэзия и роман испытали большое влияние христианства, различных жанров церковной традиции, в частности, житийной литературы в трактовке любви. В них мы найдем гораздо меньше куртуазных и «чувственных» мест, чем во французских, или, скажем, итальянских литературных жанрах соответствующего характера. Романтический идеал земной любви тесним в немецкой лирике и романе спиритуальным идеалом любви «духовной», опосредованной религиозным чувством. На страницах поэзии миннезингеров служение даме перерастает в служение Богу, приверженность бренному — в приверженность вечному. Большое место в этой литературе занимают морализаторские мотивы.
Именно в таком смысле звучит тема любви в романе Гартмана фон Ауэ «Бедный Генрих». Наказанный Богом за чрезмерную гордыню проказой Генрих, отринутый всеми, встречает девушку, готовую отдать за него жизнь. Она узнает, что прокаженный выздоровеет, если его тело будет омыто кровью невинной девушки. Генрих готов принять эту жертву. Но в самый последний момент его охватывает глубокое раскаяние. В тот момент, когда эскулап уже готов занести нож, Генрих отказывается от жертвы. За это Бог прощает ему прегрешения, Генрих чудесным образом исцеляется и берет пришедшую спасти его девушку в жены. Романтическая история носит вполне прозрачный морализаторский смысл.