День Валентина — дурацкий праздник. Песню такую кому-нибудь надо придумать. Как про Восьмое марта у «Бахыт-компота». Нет, может, оно и спорно, конечно, но если тебе пятнадцать и тебе нравится одноклассница, то удовольствие от таких праздников ну очень сомнительное.
С одной стороны, всякие школьные тусовки, почта для признаний — это хороший повод выделиться, можно обозначиться с этой своей симпатией, проявиться: розу подарить, конфеты. С другой стороны, есть риск нехило так облажаться. Особенно если в школе у вас с одноклассницей все неважно.
Я ненавижу школу. Школа — зоопарк. Тут любая личная история совсем не про личное. Тем, кто удачно встроен в иерархию, любое событие с их участием, даже самое гнусное, добавит очков, а тот, кто в самом низу «пищевой цепочки», тот, что бы ни делал, всегда лажает. И что бы ни происходило с аутсайдерами, им это всегда в минус. А Лана в аутсайдерах. А я? Я не знаю.
Я в эту школу месяц как перешел. Раньше в гимназии учился, но не потянул. В смысле поведения не потянул. Хотя за год всего три раза только подрался. Но вообще... Меня, даже когда исключали, хвалили. Говорили: сообразительный, способный и все такое. Невыдержанный я только. Учителя деликатно назвали меня каким-то недобрым. Учительница музыки добавила, что и взгляд у меня пугающий — колючий, как у Бетховена.
- Так, может, он и талантливый такой же, как этот чертов немец? - с издевкой спросила тогда директриса. - Может, нам его не отчислять? Может, он нам «Лунную сонату» сочинит?
И педагоги дружно замотали головами. И я пошел в обычную районную школу. А там, значит, Лана.
Лану-то я давно знаю. И давно люблю. Мы в одном подъезде живем. Лана хорошая. Очень, очень хорошая. Невероятная. Красивая, как весна в мае, умная, как Эйнштейн. Она лучше всех. О том, что ее могут в школе троллить, я бы ни за что не подумал. И Лана не думает — не видит, не понимает. Не демонстративно не видит, якобы она «выше этого», а на самом деле не видит, на самом деле — выше. Она хоть и умная, но в людях ничего не смыслит. Не верит, что они могут быть злы, например. Она думает, что быть злым — это глупо. Вот она и не видит, что над ней издеваются. Зато я увидел. В самый первый день все понял.
Я, когда в класс заявился, ее лицо первое из пространства вырезал, улыбнулся, рукой махнул, подошел.
- Привет, - говорю, - Одна что ли сидишь? Соседка заболела?
- Привет, - Лана так улыбнулась, что у меня дыхание перехватило. - Одна сижу, - про соседку пояснять не стала, не про кого пояснять было.
- Можно к тебе? - спросил.
Лана подвинулась ближе к окну, освободив место у прохода.
А вокруг смешки какие-то. А потом дверь с пинка распахнулась, жлоб какой-то нарисовался. Через минуту я узнал, что это Серега Колчин, и он тут мнит себя самым главным.
Он почему-то тоже Лану первой в пространстве вырезал, ну и меня с ней. Оскалился, заржал:
- Фигасе, у Рыжей парень, что ли, появился?
Я не понял сначала, стал инстинктивно осматриваться, рыжих искать, веснушчатых - Лана-то темненькая. А Колчин продолжает:
- Рыжая от счастья даже доску не помыла!
Класс грохнул. Колчин дальше стебется:
- Рыжая, тут тряпка от тоски по твоим нежным рукам совсем скукожилась. Ну-ка метнулась до туалета!
Лана обернулась на Колчина, посмотрела с недоумением и отвернулась обратно. А я поднялся. И к жлобу этому двинулся, плечами заиграл — а плечи у меня что надо плечи. Я борьбой занимался. Второе место на городе. Но это я так, это неважно, конечно.
- Ты чего, - говорю я, - такой дерзкий? Извинись.
Колчин прыснул, за живот схватился. А потом по плечу меня хлопнул. Я руку перехватил. А он как-то смешался сразу, хотя и не так чтоб очень.
- Эй ты чего? - говорит, Ты че думаешь, у нас тут буллинг, что ли? Да мы — так. Шутим же. Да, Рыжая? - и руку мне протянул, и представился.
И как раз звонок прозвенел. Я Колчина плечом оттер, пошел за парту обратно, сел, решил, будет время еще. Сел и Лане шепнул:
- Придурок — этот ваш Колчин. Нос бы ему расквасить.
А Лана плечами пожимает, ресницами своими длиннющими хлопает: да ладно, мол, чего ты, дескать.
А я тогда еще спросил Лану, почему ее рыжей все дразнят. Она странно так улыбнулась, будто приятное что-то вспомнила, и рассказала, как она в седьмом классе на новогодний маскарад пришла в костюме Гермионы из «Гарри Поттера» — в рыжем парике.
Потом я узнал, что у прозвища Ланы совсем другая история. В столовой меня Витя Белкин — тонкий, подвижный, как на шарнирах, парень с мелкими осторожными глазками — в сторону увлек, предупредил, что с Ланой водиться стремно. Она рыжая, потому что «грязная»: у нее в седьмом классе, прокладка съехала, и она стул запачкала. Две рыжих капельки — и все наперекосяк.
- Короче, реально позорно стало даже ее касаться, - закончил рассказ Витя, довольный своей предупредительностью.
Я на него сочувственно посмотрел и выдохнул:
- Ну и дебилы же вы.
И решил я, короче, что буду Лану защищать. Такой весь из себя рыцарь, как говорится, без страха и укропа. Только... Фигня какая-то... Лану не то чтобы травили, а именно троллили, подстебывали. Я думал, если какой урод ее грязной в лицо назовет или шкурой, там, я, конечно же, сразу в челюсть двину. Но ничего такого Лане в лицо не говорили. Ничего такого, что не могли бы бросить в адрес любого тут. Тот же Колчин мог обматерить грубо любую цацу, а цаца в ответ лишь расхохотаться и тоже его послать. Идиотские и обидные шутки прилетали во всех. И это никогда не заканчивалось никакими разборками.
В этом смысле, видимо, школы на самом деле стали «благополучнее». Школа ж нынче окунает нас во все хорошее против всего плохого. Волонтерство, благотворительность, экология, РДШ, ГТО. Нарисуй открытку ветерану, напеки печенья инвалиду. Никого, понятно, это лицемерие не сделало добрее, и никто, понятно, в эту чушь не верит. Но и бунтарей нет. Вместо протеста — портфолио личных достижений. Трэш остался в новостях. Школьники, распиливающие обэжэшников бензопилой или устраивающие пальбу, — это ужасы из телевизора. Это исключения. «Исключение лишь подтверждают правило», - говорила моя бывшая русичка Белла Робертовна.
В общем, троллят все друг друга без последствий. Правда, к Лане все же особое отношение. С ней не общаются, о ней шушукаются, на нее бросают взгляды. От шуточек я ее отбиваю, у меня у самого язык, как бритва, а вот от этого молчаливого презрения избавить не могу. И это противно.
Легче самому стать изгоем, только б не Лана. Ну или вместе. Героический пафос такой: мы одни против подлого мира. Но меня не трогают. Наоборот, якобы даже зауважали — если я что-то вообще понимаю в этой извращенной реальности — сочли смелым и остроумным. А над Ланой еще и из-за моего заступничества потешаются. От этого на душе еще пакостней.
И вот 14 февраля. В школе будут конкурсы, игры, «Любовь с первого взгляда» какая-нибудь, школьная почта с открытками, фальшивые коридорные «обнимашки», плюшевые сердца — сироп и розовые сопли. Уже завтра все будут друг другу никто и собираться за гаражами вместе только от скуки, и каждый даже в стае будет тупить в свой смартфон, слушая какого-нибудь рвотно-завывающего Моргенштерна. А нынче смотрите-ка — трогательные селфи с валентинками и сама невинность во взгляде.
Не хочу этого с Ланой. Хочу как-то выделить ее, что ли. Я мечтаю ее так поздравить... Я желаю ей что-нибудь такое подарить... Другой мир. Этот позорный, никчемный, серый стереть, как будто и не было, и наколдовать новый.
Но это лирика. Мир всегда такой, какой есть. И мир никому ничего не должен. И вот что с этим делать? И вот как с этим быть? Я иду в школу меж скучно-желтых панелек, смотрю в небо, распаханное снежными бурями, взбитое колючими ветрами, и поскальзываюсь на льду. Падаю и все равно не понимаю, что делать и как же быть. Я тупой какой-то. Я потираю ушибленный бок.
Большой букет подарить при всех? Банально. Да и на большой у меня денег нет. И снова ржать будут. И опять не надо мной. Стихи сочинить и при всех прочитать? Решат, что я сам Лану троллю. Песню спеть. Но у меня такие песни. Я ГРОБ люблю. Я ищу таких, как я: сумасшедших и смешных, сумасшедших и больных. Интересно, Лане понравится? Вряд ли. А, может, Колчину вломить? Лана не оценит, конечно. Но хоть сам душу отведу.
Об корягу споткнулся. Тут что-то в заржавевших мозгах словно скрипнуло. Что я все про себя думаю? Выходит, и Лану я люблю лишь для себя? И чтоб не троллили ее, хочу для себя? А ведь ей все равно. Она настолько хорошая, что для нее и весь мир хорош. Ее мир для всех справедлив и добр. От этого, понятно, хочется провалиться, от незамутненности такой. Но что, если ей, тоже хочется провалиться, но уже из-за меня, из-за моего грубого вмешательства. Я, может, для нее варвар, ей, может, за меня стыдно, она всего этого же не любит. Это проблема. Нам непросто будет со всем этим разобраться, но... Сейчас я думать о том не хочу.
Черт с ним, с тем, что Лана не любит. Я хочу знать другое! И я же знаю! Да, я тупой какой-то. Лана — сладкоежка. Она любит торты с ягодами. Я тысячу раз видел, как она с такими домой возвращалась. Их в «Пятерочке» по акции за триста рублей продают. Купить такой — и подарить. И розу. И можно еще сувенир с чаем внутри. А потом можно в столовую Лану позвать на большой перемене с этим тортом. А можно на обратном пути из школы в гости напроситься. Да Лана сама позовет на чай. А можно не идти домой, а завернуть в сквер. А там скамейки под дубами. Синий волшебный вечер, тишина, снежинки в свете фонарей кружатся. И к черту несовершенство мира!
Я так размечтался, что опять чуть не грохнулся на льду. Чего его песком не посыпают? А Лана уже в школе, наверное. А я вечно опаздываю. И вот я бегу.
Влетаю в «Пятерочку», мчусь к кондитерскому отделу. Торты ягодные на полке краснеют. Без акции, по четыреста. Беру самый красивый (хотя они, конечно, все одинаковые), кладу в корзину. Жалко, на розу не остается. И на игрушку. А на кассе тетя Вера работает, мамина подруга. Беру торт, розы, сердце с чаем внутри (да, сердце!), красивый пакет. «Буду должен», - улыбаюсь я тете Вере, мечтательно жмурящейся, вспоминающей, кажется, свою юность.
Бегу в школу. Смотрю — Лана уже на крыльце. Кричу — она оборачивается, улыбается. Меня так распирает, что никаких этих удобных моментов я ждать уже просто не в состоянии.
- Лана, а я тебе вот! - я протягиваю пакет. А мгновение спустя и цветы. И тут нас кто-то нечаянно толкает, чуть не сносит в сугроб на клумбе. Или это земля качнулась.
- Лана, я не знал, я думал, думал, думал, - я размахиваю руками, будто я думал ими. - И потом вот... короче... торт... и этот еще... чай в сердце... Неоригинально, конечно, Но... Ну...
А Лана глазами хлопает. А у Ланы румянец такой... от мороза, наверное. А Лана смеется негромко.
- А я тебе футболку с Летовым приготовила, - говорит она. - Только это глупо как-то — я ее заворачивала, заворачивала, чтоб был сюрприз, а сейчас взяла и рассказала, распаковывать неинтересно будет. И мне ее сейчас достать неудобно, она глубоко в портфеле. А еще сейчас звонок будет.
И она тараторит, тараторит, тараторит, потому что не может молчать. Потому что молчание порой бывает содержательнее всяких слов. Потому что слова эти страшно и произнести, и промолчать. А звонок уже звенит, дребезжит в ушах. Никаких слов не слышно. Но я все равно их из себя с силой выталкиваю, ору, чтоб переорать звонок:
- Лана, а давай не пойдем на конкурсы и дискотеку, а пойдем гулять в парк!
И Лана кивает.
И мимо нас проносится Серега Колчин и бросает на нас, на Лану, такой взгляд, будто тут марсиане высадились.
- Ланка, ты, что ли? Обалдеть, ты сегодня какая! Сверкаешь! И платье зачетное.
Другие девчонки, это услышав, обиженно фыркают, но потом, чтоб не выдать собственной зависти, соглашаются: да, дескать, платье — отпад, да и прическа хороша, молодец Ланка. А платье-то обычное: трикотажное, слегка расклешенное. И прическа... Просто Лана волосы распустила.
Я смотрю на Лану и ничего не понимаю, кроме того, что я внезапно и необыкновенно счастлив. И это какое-то чудо. Как будто с Ланы какое-то проклятье сняли. Или с меня. Как будто и весь мир расколдовали. Одуреть можно!
#рассказ
#подростки
#школа