Дорогие друзья, после того, как мы славно поделились своими воспоминаниями (в основном тёплыми!) об уроках труда и физкультуры в нашей советской школе, предлагаю вспомнить ещё некоторые моменты и сравнить их с реалиями школы сегодняшней.
Вот, например, с чего начинается школа? Конечно, с записи в неё! И я это очень хорошо помню.
Я не ходила в садик. Мама не работала, поэтому я была домашним ребёнком. К слову скажу, что на работу мама вышла, когда я пошла во второй класс.
Я была самостоятельная, послушная и ответственная девочка, но всё равно мама несколько лет работала не совсем по своей специальности, а так, чтобы графики их с папой работы не вынуждали меня подолгу оставаться дома одной.
Помню, что один-два раза в неделю я возвращалась в пустую квартиру, сама открывала дверь ключом и часа два была ОДНА! Это было такое блаженство! Я не спеша обедала, читая книжку, убирала за собой, а потом меня обуревало желание сделать одновременно: уроки, уборку, какой-то сюрприз родителям, приготовить для них что-то вкусное (кое-что я уже умела), чем-то удивить и обрадовать.
Так вот. В садик я не ходила, но со мной гуляли по два раза в день. У меня были две закадычные подружки в Москве, не считая многочисленных приятельниц, и четыре друга на даче.
А с пяти лет я гуляла одна в нашем большом старом московском дворе, в котором было много детей разного возраста.
Неширокая дорога отделяла двор от детского сада, куда ходили обе мои подружки, и я ждала, когда родители заберут их из садика и оставят гулять во дворе до ужина. Иногда я подбегала к забору и окликала подружек. Они подходили, и мы разговаривали.
Никаких комплексов или непонимания ситуации у нас не было. Мы воспринимали жизнь такой, как она есть. Их родители работают, девочки в это время в садике. Это правильно. Моя мама не работает, поэтому я в садик не хожу. Тоже правильно.
Слово «социализация» тогда не употреблялось. Все дети были социализированы по умолчанию самой жизнью. Я слышала в разговорах взрослых, что ребёнок «должен уметь вести себя в коллективе». Меня этому успешно и ненавязчиво учил двор, многочисленные родственники, мама с папой, другие родители, к чьим детям я приходила в гости, книги и фильмы.
К школе специально никого не готовили. В детском садике, да, в подготовительной группе проводили разные занятия, но ни о каких (тем более, платных!) «развивашках» и «подготовишках» по разнообразным методикам не было и речи.
Учителя сами говорили: не учите детей читать, писать или считать, всему этому его научат в школе.
Главное, чтобы дети были здоровы, воспитаны, развиты, уверенно владели навыками самообслуживания. Напомню, что почти вся обувь была на шнурках, а одежда на пуговицах и к концу первой четверти для любого первоклашки было невыносимым позором, если его провожали родители, да ещё, не дай Бог, заходили с ним в раздевалку и помогали переодеваться. Быть маменькиным сынком было не менее позорно, чем ябедой.
Тем не менее, многие дети к семи годам умели читать, ловко чертили «классики» на асфальте, пронумеровывали и надписывали клетки, хорошо считали деньги в пределах доступных им сумм, знали цены на мороженое, кружку кваса, стакан газировки с сиропом и без, на булочки, леденцы на палочке, маленькие шоколадки и прочее, на что, бывало, собирали мелочь по всем карманам и считали, на сколько чего хватит.
И в магазин ходили, за хлебом, молоком, сметаной, а то и за разливным подсолнечным маслом со своей бутылкой.
И высчитывали, на каком этаже живёт тот нахальный мальчишка из дома напротив, который отнял у девочек «битку» для «классиков», если известно, что номер его квартиры 47, а на этаже в их доме по четыре квартиры. И защищали, и восстанавливали справедливость, и понятие о ней было единым для всех.
И читали книжки, и с упоением рассказывали о прочитанном, сидя в дождь под горкой или в подъезде на подоконнике.
И всему этому учили не чужие, специально обученные люди, в определённые часы и за деньги. Этому учились в процессе самой жизни, простой и обычной. Это, собственно, и была сама жизнь.
И я не помню толстых или больных детей. Все носились во дворах, на дачах – худые, загорелые, поцарапанные, ловкие, цепкие, распираемые энергией.
Я была девочкой «книжной», созерцательной. Хотя и носилась наравне со всеми, и скакала в «классики» и через верёвочку, и прыгала в длину с качелей, и на даче гоняла с мальчишками в футбол.
Но я с рождения была ярко выраженным гуманитарием и больше всего любила книги. И мне читали - часами и километрами.
В доме была большая библиотека. Родители всё время покупали книги, рядом был большой книжный магазин. Походы в него были для меня большой радостью. Мне покупали любую книжку, какую я выберу. Родители оформляли там покупку собраний сочинений классиков: оплачивали полностью стоимость, а потом с какой-то периодичностью, не помню, раз в неделю или раз в месяц, приходил курьер от магазина – мальчик или девочка, старшеклассники, и приносили очередной том. Мама всегда давала им двадцать копеек – на мороженое.
Выписывали много газет и журналов, каждый год более чем на сто рублей. Мне – «Весёлые картинки», «Мурзилку», с третьего класса – «Пионерскую правду», журналы «Костёр», «Пионер», «Юный натуралист». Родители сами много читали, хорошо знали литературу, были очень начитанными.
В три года я, приставая к папе, «как банный лист», выучила все буквы и легко научилась читать. И родители не считали это каким-то достижением и вообще даже чем-то хорошим. У меня отнимали книжку, чтобы «не портила глаза с детства», и гнали гулять, дышать свежим воздухом. Запрещали читать лёжа в кровати. Считалось, что это особенно вредно для глаз. И вообще, распущенность. До сих пор для меня одно из самых больших удовольствий – читать перед сном в кровати.
Со мной много разговаривали, всё рассказывали, отвечали на все вопросы, по дороге или во время каких-то домашних дел играли во всевозможные игры на смекалку, которые сейчас назвали бы «развивающими», по вечерам всей семьёй играли в «Буриме», в слова, и в другие подобные игры.
Мама была рукодельница, я рядом с ней и под её рассказы научилась шить (для начала одежду для кукол), вышивать, вязать, пришивать любые пуговицы, крючки и кнопки. А уж кружевные воротнички на школьное платье – святое дело! С первого класса – только сама!
Разнообразные раскраски, цветная бумага, альбомы, краски, настольные игры водились в доме в немеряных количествах. Ничем со мной не занимались специально. Всё в процессе жизни, само собой, с родителями, подружками, одна - по желанию и настроению.
И вот повели меня записывать в первый класс. Я немножко волновалась – меня ведь никогда ещё не водили в школу, записывать, как-то там всё будет? – но виду не подавала.
Но всё оказалось очень приятно и душевно. С будущими первоклашками проводили собеседование. Сидели две приветливые женщины, обращались ко мне, как к взрослой.
Спросили фамилию, имя, отчество, адрес, телефон, как зовут и где работают родители. Я всё отбарабанила без запинки. Они серьёзно записывали, поглядывая на маму. Мама молчала, пока не обратились конкретно к ней, только едва заметно кивала.
Тётеньки поинтересовались, кем я хочу стать, когда вырасту. Я в то время как раз собиралась стать геологом и подробно объяснила, почему: я очень любила (и сейчас люблю!) разные камни, собирала их и притаскивала домой, а мама ворчала, что у меня вечно камни в карманах. А геологи, я читала и видела по телевизору, бродят по горам и лесам в кедах и штормовках, ищут полезные минералы, откалывают их молоточком (молотком как раз научил меня пользоваться папа) и складывают в ящики, а вечером сидят у костра и спят в палатках. Очень хорошая работа! В заключение я прочитала шуточное стихотворение, которое заканчивалось такими строчками:
... Ведь как бы ни спрятала
Мама конфеты,
Всегда разыщу я их
В недрах буфета!
Женщины рассмеялись и согласились, что работа геолога очень интересная.
Потом мне дали почитать из какой-то незнакомой книжки, и я читала с выражением, как научил папа, и читала до тех пор, пока меня не остановили. Мы обсудили прочитанное, потом разговор как-то плавно съехал на арифметику, и я снисходительно расщёлкала, как семечки, несколько детских задачек, типа: у Саши три яблока, а у Маши два, и что будет, если…
Не попалась на удочку, когда меня коварно спросили: у кого больше ног, у лошади или у слона? И не менее коварно спросила в свою очередь: что тяжелее – килограмм гвоздей или килограмм пуха? Все трое взрослых засмеялись, посовещались и пришли к общему выводу, что весят они одинаково – килограмм и килограмм. Ответ был правильный. Учительницы, смеясь, сказали, что счёт между нами один - один. Мы ещё немножко поговорили на эту тему и решили, что, хотя весят они и одинаково, но лучше всё-таки уронить на ногу килограмм пуха, а не гвоздей.
Потом мне дали лист бумаги и сказали нарисовать любое время года, а сами стали разговаривать с мамой. Первое, что они спросили с понимающей улыбкой:
- Ребёнок домашний?
- Да, - ответила мама. – Домашний.
- Сразу видно. – Одобрительно сказали женщины.
К тому моменту, как они закончили свой разговор, я нарисовала домик с трубой, дым колечком, ёлки, сугробы, звёздочки на небе и снежинки в воздухе. Внизу подписала своё имя печатными буквами.
Меня записали в1А класс. Все знали, что негласно классы делятся так: 1А – самый сильный, 1Б – средний, 1В – слабый. Так оно и было.
И это правильно. Дети в классе должны быть одного уровня развития. Учитель работает с классом. Для успешной работы класс должен быть более-менее однородным. Не составит труда дать сильным ученикам дополнительное, более сложное, задание. В классе или на дом. Добавить помеченное звёздочкой дополнительное, повышенной сложности задание на контрольной, необязательное, для тех, кто чувствует в себе силы и интерес за него взяться.
Но ученик, сильно отстающий от всех, реально отнимает много времени впустую и тянет назад весь класс. Помню единичные переводы учеников в класс «В» из «Б», в «Б» из «А», и наоборот.
Мы так друг друга и называли: «ашки», «бэшки», «вэшки». На переменах играли все вместе, и никакой сегрегацией и не пахло, разве что с «ашек» спрашивали строже.
Потом я несколько раз слышала разговор мамы с родственниками, другими женщинами, и всем им было понятно, почему учителя сразу признали во мне домашнего ребёнка и так уважительно и доброжелательно отнеслись. В то время (вторая половина 60-ых годов) считалось, что, если ребёнок не ходит в садик, значит, у родителей есть возможность заниматься с ним дома, воспитывать, развивать, что домашнее воспитание в любом случае лучше «казённого», хотя в садиках занимались с детьми очень хорошо. Совсем не то сейчас.
И вот я, домашний ребёнок, пошла в школу. Какой это был торжественный день! До сих пор при воспоминании о нём мурашки бегут по позвоночнику и на глаза наворачиваются слёзы.
Огромный школьный двор, специальное место для торжественных линеек, флаги, стриженные по линеечке кусты, море белых фартуков, воротничков, манжет, гольф, туфелек, капроновых бантов, красных галстуков и цветов, цветов, цветов!..
Музыка, громкие, усиленные мегафоном речи, шеренги школьников во главе с учительницей, и наш 1А – самый первый!
Вот с того момента, как мама подвела меня, еле заметную из-за огромного букета гладиолусов, к учительнице, держащей палку с табличкой «1А», и началась моя самостоятельная школьная жизнь.
Недели через две я потребовала, чтобы меня не провожали. Школа располагалась позади дома, а окна наши выходили во двор, и маме не было видно, как я иду. Она волновалась. А я, наоборот, радовалась. Когда на тебя смотрят в окно, это уже не совсем самостоятельность.
Школа была старая, довоенная, кирпичная, пятиэтажная, с двумя подъездами. Первый от ворот вход был только для первых-третьих классов. Там была отгороженная полированным прилавком раздевалка, без всяких решёток, и сидела гардеробщица. Она следила за порядком, пресекала всякое баловство, помогала найти свой мешок, если его кто-то перевесил или ты сам забыл, куда повесил, просто была взрослым человеком, к которому всегда можно обратиться за помощью.
Третий этаж был полностью отдан младшим классам. Со стороны нашего подъезда вход на все этажи, кроме нашего, был наглухо перекрыт. Таким образом, среди нас не носились старшеклассники, исключалась вероятность, что кого-то толкнут, собьют, отнимут деньги, например, или ещё как-нибудь обидят.
Было два спортивных зала – большой, обычный, и малый. С первого по третий класс мы занимались в малом, с женщиной-физруком, которая работала только с младшими классами.
А на втором этаже был буфет! И со второго полугодия, когда мы уже уверенно освоились в школе, нам разрешили ходить туда одним. Спускаться туда со своего «малышового» этажа было целым событием!
Вот так входишь – с правой стороны настоящий буфетный прилавок, с толстыми, круто выгнутыми стёклами витрины, за которыми чего только нет: коржики, булочки, пирожки, бутерброды с сыром и колбасой, а ещё с сосиской или котлетой, каши, омлет, творожники, запеканки, два-три вида первых и вторых блюд, салаты, чай, какао, кофе со сгущёнкой, молоко, кефир, компот, кисель…
В центре этого великолепия стоит буфетчица – большая, румяная, зычная, в белоснежном халате и кружевном накрахмаленном колпаке. Слева и справа от неё – огромные вазы с яблоками, апельсинами и стойка с тремя конусными стеклянными колбами с соками.
Позади и сбоку от неё открытая дверь в кухню, откуда доносятся жар, аппетитные запахи, звяканье железных листов, голоса поваров.
Напротив буфетной витрины – два больших окна и столики на четверых. Направо за угол буфета уходит помещение столовой – много столов.
Совершенно не помню, были ли у нас обязательные для всех завтраки. Точно помню, что строем нас есть никуда не водили. Так же и с обедами. Всё можно было купить, на любой перемене и после уроков, кому что нужно, хоть отдельно первое или второе, хоть два разных вторых, любые напитки, и к ним что угодно.
Точно помню, что обедали в обязательном порядке те, кто оставался на продлёнку, и те, у кого было льготное бесплатное питание, несколько категорий. Остальные – по своему желанию.
Не знаю, как всё было организовано, но я не помню в буфете никакой давки, больших очередей.
Мне, домашней девочке, никогда не евшей ни в каком общепите, кроме кафе-мороженого и «Шоколадницы» - той ещё, а не этой, что сейчас, - чьи родители не признавали никаких полуфабрикатов, ужасно нравились школьные паровые котлеты, паровое же филе окуня в панировке, сосиски, слоёные язычки с повидлом, коржики, особенно за девять копеек – в форме полумесяца, с зубчатыми краями, посыпанные сверху маком и сахаром. (Фото этих коржиков не смогла разыскать даже на просторах интернета...).
Тогда среди большого разнообразия белого хлеба были такие большие батоны с надрезами наискосок – два вида, один из муки высшего сорта, белоснежный, другой сероватый, а так, по размеру и форме одинаковые, по 28 и 22 копейки, с хрустящей корочкой. Я любила и тот, и другой. А в буфете все бутерброды делали как раз с этим « серым».
Как же вкусна была горячая сочная котлетка на таком хлебушке! Или горячая, сочащаяся в месте прокола вилкой толстая сосиска! И с томатным соком!..
Вот пишу и чуть что не захлёбываюсь слюной. Всё помню – и цены, и вкус, и удовольствие, когда сидишь с подружками за столиком у окна, за которым крупными хлопьями падает снег или льёт осенний дождь, и ешь то, что сама выбрала.
Про аллергию мы тогда и не слыхивали, про непереносимость глютена, неусваиваемость молока – тоже. Не было истерии по поводу несочетаемости продуктов. Считалось, «всё полезно, что в рот полезло». Ничего вредного в буфете не было – ни конфет, ни шоколада, ни сладкой газировки. А чипсы, кола, сникерсы, жевательный мармелад в виде червяков и вставных челюстей и всякий прочий мусор ещё не просочились под прочно стоящий «железный занавес».
Слово «перекус», такое популярное сейчас, тоже не употреблялось. Перекусывать между завтраком и обедом, «хватать куски» перед ужином считалось вредным – «портить аппетит». Нечего кусочничать – дождись обеда и поешь как следует. «Перекусить» брали с собой, когда шли за грибами, на рыбалку.
Само собой разумеющимся было, что в школу ребёнок приходит, плотно позавтракав дома, и четыре урока в младших классах спокойно продержится до обеда – дома или в школе. Наверняка, были исключения. Для них – пожалуйста, буфет, работающий, начиная с первой перемены.
Но вот что помню очень отчётливо - в начальных классах, пока мы ещё не покинули наш третий «малышовский» этаж, каждый день на второй перемене был такой ритуал: мы убирали всё с парт, доставали из портфелей и расстилали на парте салфетки – помните, льняные, с выделкой по ткани, часто двухцветные, продававшиеся отдельно или в комплекте со скатертью, – и тут дверь открывалась, и в класс входили две женщины в белых халатах и колпаках и быстро расставляли на наши салфетки стаканы с тёплым молоком и сверху хрустящий рогалик за пять копеек.
Вот такой «перекус» у «малышей» всё-таки был. Точно помню, что это было бесплатно.
Потом женщины возвращались и забирали пустые стаканы. А нас приучали есть аккуратно, над салфеткой, крошки с неё стряхнуть над мусорным ведром. Помню, что и учительница за своим столом тоже ела такой рогалик и пила молоко. Это нас как-то очень сближало.
А рогалик!.. Помните, шершавенький такой, несладкий? Это потом они стали почему-то с блестящей глянцевой корочкой, и вкус уже не тот. А те!.. Как же было вкусно с молоком!
А потом, став чуть постарше, я прочитала в какой-то повести, как герой тоже любил такие рогалики и ел их, намазав маслом и посолив сверху. Я немедленно попробовала сделать так дома. Маслом я их и раньше мазала. Очень вкусно. А тут ещё и посолила чуть-чуть, примерно, как крутое яйцо или помидор. Оказалось ещё вкуснее, чем просто с маслом!
Не было никакой обязаловки. Строем в столовую не водили, есть всех одинаково не заставляли. Был предоставлен выбор – широкий, и возможность – всем одинаковая. А дальше – всё по своему усмотрению.
Сейчас бы это расценили как отсутствие заботы со стороны государства об обязательном горячем питании учеников в школе.
Тогда считалось, что в семь лет человек уже может сообразить, хочет ли он есть, и что именно. Так ведь и родители дома объясняют ему, решают по своим обстоятельствам – оплатить питание на месяц или пусть купит что-то себе разово, когда захочет.
Кто-то, возможно, вообще в буфет не заглядывал. Кто-то и завтракал, и обедал. Кому как надо.
Одна девочка, например, приносила свои бутерброды с отварным мясом и ела их почему-то, стоя у окна в рекреации, на подоконнике, и запивала потом водой из-под крана. Никто и внимания не обращал. Мало ли какие у неё причины. Значит, ей так надо.
Я перед школой хорошо завтракала, дома меня ждал полноценный домашний обед и куча всего вкусного. Но у меня всегда в кармане фартука было несколько монеток по 15-20 копеек, и я частенько заглядывала в наш буфет.
Вот такие у меня воспоминания о записи меня в школу и первые впечатления о школьном питании.
А у вас какие?
Дорогие читатели, поделитесь!
Давайте, взявшись за руки, окунёмся в наши первые школьные годы!
Помните ли вы своё собеседование, и вообще, было ли оно у вас?
Как было организовано питание?
А рогалики по 5 копеек помните?
А коржики? По 8 копеек, молочные? А по 9 копеек, с маком? А песочное кольцо с орехами за 22?..
Эх!..
Пишите!