Особенно же ценится в мадере, — говорил он сладко, — привкус каленого ореха, возникающий лишь при высокой температуре. Вообразите, вино было в Индии не распродано и в таком виде отвозилось в порт отбытия, и пока его по жаре везли, в нем запустился процесс засахаривания и возник вот этот вот привкус, наиболее нам всем дорогой. Как бы сироп, но как бы из ада, что, Мариночка, совершенно подходит и к вашей внешности…
Она на это ничего не отвечала, и пора уже было переходить к разговорам о ней, о самой Марине. Семенов знал, что с женщиной надо говорить о женщине, она других разговоров не понимает.
— Я нисколько не любопытствую, Мариночка, — сказал он, — но мне хотелось бы немножко о вас знать. (Он был ласков: Мариночка, немножко. Он был такой немножко котик, пиджак на нем был летний, мягкий и голубой.) Что вы здесь, как, почему вдруг Крым.
— Почему женщина летом ездит в Крым? — переспросила Марина. — А вы с трех раз угадайте.
— Отдыхать, наверное, она ездит, — предположил Семенов.
— Это если она устала. А если не устала, она едет жизнь свою спасать.
— Что же может угрожать вашей жизни? — спросил он, переходя с игривого тона на заботливый.
— Истребитель, — сказала она так, что непонятно было — серьезно или нет.
— Истребитель какого рода, одно- или двухмоторный? — Семенов мог поддержать и такой разговор.
— А черт его знает, — нахмурившись, отвечала Марина, — где у него мотор и сколько. Я только знаю, что он хотел меня убить и непременно убил бы. Но я оказалась хитрая.
Семенов положительно не знал, что на это ответить.
— Я про него узнала кое-что, — продолжила Марина, помолчав. — Узнала я про него кое-какие вещи, и кроме того, у него есть брат за рубежами. Ну и всякое прошлое. Я узнала случайно и не имела такого намерения. Но человек это непростой. Я вам могла бы назвать его фамилию, но шанс вашей с ним встречи довольно мал. А то, конечно, вам надо было бы насторожиться. Но, думаю, в вашем Ленинграде нет у вас шанса с ним свидеться, разве что после смерти.
Это вовсе уж насторожило Семенова, потому что в жизнь после смерти он не верил, как мы знаем, и прямо об этом сказал. Марина только окинула его скептическим взглядом.
— Но неужели вы думаете, что сейчас, в наше время… — начал Семенов. — Что прямо среди нашей действительности…
— Среди нашей действительности только и убивать, — проговорила Марина медленно и демонически, близко к нему наклонившись. — Где, скажите, Алексей, где обычно прячут лист? Лист, Алексей, прячут в лесу.
Этого Семенов не понял. Он вообще был не особенно понятлив, хотя смекалист. Но смекалка — совсем другое дело. Смекалистых было тогда много, а понятливых уже мало: самые понятливые были далеко, а просто понятливые постепенно отправлялись еще дальше. Тогда все говорили загадками. Вообще было много загадочного, загадочных женщин в особенности.
— И вот прямо угрожал? — спросил Семенов в растерянности. Похоже, надо от этой женщины бежать, будут неприятности.