Многие приверженцы старой религии, в том числе цезарь Галерий, заявляли, что христиане отвращают от империи милость оскорбляемых ими богов.
По-видимому, главным образом по его настоянию, Диоклетиан начал новое преследование христиан. Вначале он только потребовал всеобщего жертвоприношения, но когда кое-где вспыхнули волнения, а в Никомедии был подожжён дворец, причём Галерий обвинил в поджоге христиан, начались повсеместные аресты, пытки, казни. Христианские церкви разрушали, их имущество отбирали, книги сжигали. Менее интенсивны были гонения в западных провинциях. Как и при предыдущих гонениях, многие богатые и знатные христиане довольно легко жертвовали верой, тогда как христиане из народа изливали всю накопившуюся ненависть к правительству, отказываясь от жертвоприношений, обличая судей и наместников. В общем, и эти новые преследования христиан своей цели не достигли.
Через 21 год после вступления на престол Диоклетиан отказался от власти и кончил жизнь частным лицом в родной Далмации. По его настоянию от власти отказался и Максимиан. После отречения Диоклетиана разгорелась борьба между многочисленными претендентами на императорскую власть — бывшими цезарями, ставшими теперь августами, их сыновьями и вновь привлечёнными ими цезарями. Победителем из этой борьбы вышел Константин, сын умершего в 306 г. Констанция Хлора. Он был выдвинут аристократией западных провинций, и его победа знаменовала окончательный разрыв с традициями принципата.
5.Идеология и культура Римской империи в III в.
Общий характер культуры в III в. Римское право
Кризис III в. отразился и в идеологии того времени. Старые идеи и представления расшатывались, новые прокладывали себе путь. Этот период обычно считается временем глубокого упадка культуры, и действительно, в области науки, литературы и искусства в III в. не было создано ничего значительного. Единственное исключение составляет право, которое интенсивно разрабатывалось префектами претория — Папинианом, Ульпианом и другими юристами. Именно в это время в соответствии с нуждами мировой империи приводится в систему римское право «...с его непревзойденной по точности разработкой всех существенных правовых отношений простых товаровладельцев (покупатель и продавец, кредитор и должник, договор, обязательство и т. д.)»[55].Римское право к этому времени включало элементы правовых норм, действовавших в провинциях. Оно было результатом и могучим оружием уравнения отношений во всех частях империи и воздействия на эти отношения.
Религия и философия
Напряжённая борьба в III в. шла в области религии и философии, которые в это время в значительной мере сливаются. Обострение этой борьбы объясняется тем, что в условиях резкого ухудшения положения большей части населения, всеобщей неуверенности в завтрашнем дне, беспрерывных внешних и внутренних войн, обострения социальных противоречий главным вопросом, занимавшим умы, стал вопрос о причинах, породивших все эти бедствия, о происхождении в мире зла, вопрос о том, как уйти из-под его власти,как жить, на что надеяться. На все эти вопросы в тех условиях некий, хотя бы лишь видимый ответ могли дать только религия и близкая к ней философия. А так как многие образованные люди этого времени были тесно связаны с деклассировавшейся, уходившей в прошлое муниципальной знатью, то созданные религиозно-философские системы принимают пессимистический, упадочнический характер.
Материализм повсеместно вытесняется идеализмом, интерес к земному миру — интересом к миру потустороннему, социальные и политические проблемы оттесняются учениями о силах, якобы управляющих судьбами мира, о боге, демонах, предопределении и свободной воле, грехе и очищении и т. п. Стремление к научным знаниям сменяется скептицизмом, утверждениями, что мир не познаваем для человека, а может быть, и вовсе не существует вне его представлений, как это пытались доказывать, например, Секст Эмпирик и другие представители школы скептиков. Правительство, понимая, что такие настроения пагубно влияют на общественную жизнь, пыталось бороться с ними, противопоставляя им казённый и обязательный оптимизм.
Большую роль играла, как и при Августе, идея нового «золотого века», который должен принести своим подданным император. Для укрепления этой идеи Септимий Север торжественно отпраздновал секулярные игры по образцу такого же празднества, устроенного Августом, а затем Клавдием. Чем тяжелее становилась жизнь и чем кратковременное правление императоров, тем более настойчиво требовали они от подданных признания своего правления «золотым веком». «Мы видим золотой век», чеканилось на медалях, выдававшихся военным, а ритор III в. Менандр, написавший руководство для составления речей, произносившихся перед императорами, включил туда и обязательное упоминание о «золотом веке», наступившем в их правление. Даже колоны свои жалобы императорам на притеснения прокураторов неизменно начинали с заверения, что в их правление все обрели счастье и только они одни составляют случайное исключение.
Но, конечно, все эти заверения никого не обманывали и не означали прекращения поисков утешения в религии. Даже единственный литературный жанр, продолжавший развиваться в III в., — роман — приобретает религиозно-философскую окраску. Платоник Апулей из африканского города Мадавры, живший во второй половине II в. и начале III в., пишет весёлый роман о похождениях грека Луция, который, пожелав испытать колдовское искусство славившихся своими познаниями в магии фессалийских женщин, по ошибке превращается в осла и в таком виде переживает разнообразные приключения. В романе Апулея есть всё, чтообычно входило в состав античного романа, — и разбойники, похищающие прекрасную девушку, и страшные опасности, и чудесные избавления, и любовные истории, и кровавые преступления, и вставные рассказы, из которых особенно знаменита сказка об Амуре и Психее, многократно обрабатывавшаяся впоследствии и на Западе, и в России. Но конец романа религиозен: Луция освобождает от чар явившаяся ему во сне богиня Исида, и он принимает посвящение в её мистерии. В романе «Эфиопика», написанном Гелиодором из Эмесы, обычный для античного романа сюжет — приключения двух влюблённых, которые соединяются, лишь испытав невероятные опасности и страдания, — сочетается с прославлением покровительствующего им солнечного бога, которого автор называет Аполлоном, но под которым, видимо, подразумевает эмесского Элагабала.
Наиболее интересен в этом смысле религиозно-философский роман начала III в., написанный известным софистом Филостратом, о мудреце и «чудотворце» I в. н. э. Аполлонии из каппадокийского города Тианы. Филострат был близок к жене Септимия Севера Юлии Домне, собиравшей вокруг себя всех выдающихся представителей тогдашних образованных кругов. Здесь обсуждались все волновавшие их вопросы с известной свободой, допускавшейся Юлией Домной, которая стояла в некоторой оппозиции сперва к мужу, а затем к сыну.
Филострат с одобрения или даже по совету императрицы попытался дать в своём романе новый идеал современникам. Его Аполлоний, которого, кстати, некоторые противники христианства впоследствии противопоставляли Христу, — совершенный образец античной мудрости и добродетели. Эти качества он приобрёл праведной жизнью по заветам Пифагора и общением с философами Эфиопии и Индии. Свою мудрость Аполлоний ставит на службу обществу. Он поучает граждан, реформирует и восстанавливает религиозные обряды, успокаивает мятежи, обличает корыстолюбцев, изгоняет демонов, даёт Веспасиану советы, как наилучшим образом устроить империю, причём формулирует программу монархии, основанной на городской автономии, свободе мысли и мирной политике, активно борется против «тирана» Домициана.
Это служение обществу сближает Аполлония с идеалом мудреца в учениях стоиков и киников. С ними роднит его и представление о всеобщем гармоническом единстве мира, но обоснование ему он даёт несколько иное. Для стоиков высшим началом был разум; разум диктовал подчинение неизбежным законам природы, исполнение долга и т. п. Аполлоний в духе положений неопифагорейцев и платоников учит, что выше разума стоит некое идеальное начало, общее всему и всё объединяющее. Разумом его познать нельзя, но к нему надо стремиться, так как только в соединении с ним — высший смысл жизни.
Чем дальше, тем острее становится идеологическая борьба, развёртывающаяся параллельно с борьбой социальной. Среди аристократии западных провинций крепнет культ Антонинов, но не реальных, исторических Антонинов, а идеальных правителей, которые ещё явятся и устроят мир без солдат, без «варваров», без «тиранов» и передадут всювласть сенату. Появляются пророчества о грядущем пришествии такого сенатского «мессии». С ним сближается, между прочим, и Геракл, но не народный Геракл-труженик, а аристократический Геракл, «добрый царь», гроза тиранов, укротитель «черни». Такого Геракла особенно чтили правители Галльской империи: император Проб, искавший союза с западной знатью, и палач багаудов Максимиан. Среди восточной аристократии в соответствии с её политическими устремлениями большое распространение получают солнечные культы. Солнце здесь мыслилось как единственный или во всяком случае верховный бог и вместе с тем как особый покровитель императора, который так же велик и недосягаем на земле, как солнце на небе. Это-то солнце и избрал своим богом Аврелиан, налаживая отношения с Востоком после победы над Зенобией.
В армии и связанных с нею кругах всё ещё процветал культ Юпитера — бога римской мощи и славы. Сложные религиозно-философские системы в народе и армии распространялись слабо или принимали формы примитивной магии и веры в демонов. Только культ «спасителя» Митры, ясно дававший ответ на вопрос о происхождении зла и об избавленииот него, а также христианство находили здесь всё больше сторонников.
В среде муниципальных рабовладельцев и связанной с ними городской интеллигенции идеологический кризис чувствовался острее всего. Большое распространение получают здесь христианские и нехристианские гностические системы, созданные главным образом уроженцами Сирии и Египта, где, особенно в Александрии, развиваются новые религиозно-философские школы, близкие к платонизму. На гностиков сильно влияли также египетские, сирийские и персидские мистерии. Их учения излагались в форме тайных откровений.
При всём различии этих систем их объединяла крайне пессимистическая оценка мира и человечества, что естественно для представителей класса, уходящего в прошлое. Бегство от общества, строгий аскетизм пользовались всё возрастающей популярностью в этих кругах. Презрение к «черни» заставляло гностиков делить человечество на немногих избранных, живущих духом, и массы обречённых на погибель людей, преданных только материальным интересам. Общая неудовлетворённость действительностью приводила к заключению, что зло неизбежно присуще материальному миру, греховному и испорченному. Ни улучшить, ни перестроить его нельзя, он обречён на гибель. Поэтому мудрый не может и не должен служить благу человечества, государства, города. Его дело — заботиться о собственном спасении, изучая высшие тайны мира духов, что должно привести его к преодолению царящей в мире роковой необходимости и ввести в область высшей свободы.
Этот беспросветный пессимизм был так распространён, что повлиял и на некоторых христианских писателей, вышедших из той же среды. Потребность ответить на занимавшие умы вопросы побуждала христиан создать собственную философскую систему. Первыми христианами, откликнувшимися в этом смысле на запросы времени, были александрийцы Климент и особенно Ориген. Ориген первоначально обучался у платоника Аммония и многое заимствовал у платоников и гностиков, пытаясь, однако, в противоположность им, обосновать идею не всеобщей гибели, а всеобщего спасения. Церковь впоследствии не признала его сочинения ортодоксальными, но в своё время Ориген был в большом почёте.
Плотин и неоплатонизм