Головоломка, представлявшая до этого разрозненные кусочки, иногда собирающиеся в некие осмысленные фрагменты целого, но никак не желающая представлять всю картину, на какоето мгновение сложилась сама собой, будто давая подсказку неразумному ребенку, и снова рассыпалась. Но теперь Александру хотя бы стал понятен алгоритм сборки...
Додумать мысль до логического завершения Бежецкому не удалось.
Сначала появилось какоето подспудное чувство дискомфорта, какоето смутное предчувствие неприятностей, не раз, бывало, выручавшее Александра в прошлом, особенно на войне или во время сложной операции, заставлявшее собраться и подготовиться... Затем возник звук. Расширившимися глазами Александр наблюдал, как ключ в двери, повернутый на половину оборота, чтобы его нельзя было вытолкнуть и открыть дверь снаружи, сам собой начал медленно вращаться в замочной скважине. Так, это уже становится интересным. Неужели местные успели насторожиться? Или это погоня оттуда? Да, ведь Сосед говорил, что “санаторий” расположен на удобных воротах, проходимых в обе стороны. Да и сколько еще может быть таких же?
Но как быстро его нашли! Александр с раскаянием припомнил все свои промахи и ошибки последних двух суток, недостойные опытного оперативника и вызванные, конечно, эйфорией чудесного освобождения. Да он засветился по полной программе: открытый визит в магазин, да еще с таким эскортом, раздача направо и налево визиток и телефонных номеров, оплата счетов кредитной картой. Ладно, самокопание оставим до более благополучных времен. Если они настанут, конечно...
Определив, что его никаким образом нельзя разглядеть снаружи, Бежецкий бесшумным перекатом скользнул к двери, прихватив по дороге со стола то, что при известных обстоятельствах могло послужить оружием, – старательно закамуфлированный под старину тяжеленный декоративный подсвечник (а может, совсем и не декоративный – бог знает, как тут в провинции поставлено дело с беспрерывным электроснабжением), Он успел, едваедва; дверь тихонько отворилась...
– Ба, милейший Илья Евдокимович!
Вошедший, лицо которого только что отразилось в большом зеркале напротив входа, резко обернулся, но Александр оказался быстрее. Свистнув в воздухе, громоздкое импровизированное оружие врезалось в правую руку незваного гостя, и большой вороненый пистолет со стуком полетел на пол. Свободной левой рукой Бежецкий нанес ошеломленному Колосову один из тех мощных ударов в незащищенную челюсть, которые у англичан зовутся “свингами”, посылая того в глубокий нока... Черт побери! Толстяк,
отлетевший на несколько шагов, не только устоял на ногах, но и, встряхнув головой, как разъяренный бык, сам ринулся в атаку. Неудобный же подсвечник от слишком резкого удара вывернулся из ладони, оставив Александра безоружным...
Опаздывать на обед к самому Государю, тем более по его личному приглашению, было просто немыслимо, поэтому Бежецкий прибыл к Большому Гатчинскому дворцу минут на двадцать пораньше. Согласно придворному этикету, он, как лицо состоящее на военной службе, прибыл во дворец в лазоревом с серебром парадном мундире Корпуса. У парадного крыльца Александра почтительно встретил гофмейстер, он же и проводил “монарха по совместительству” через Египетский вестибюль и череду пышно обставленных залов в Белую столовую, где уже подомашнему на несколько персон был изящно накрыт приличных размеров стол.
Александр едва успел оглядеться в этом красивейшем помещении, в отделке которого были в основном использованы белозолотые тона, полюбоваться великолепными картинами, висевшими на стенах, как из распахнувшихся дверей стремительно вошел Государь, За ним следовало все августейшее семейство, включавшее ее величество императрицу Елизавету Федоровну, цесаревича и всех великих княжон, младшая из которых, Сонечка, улыбнувшись еще от дверей, дружески помахала Бежецкому ладошкой.
Николай Александрович, как обычно в подобных случаях, был одет в мундир лейбкирасирского полка, шефом которого являлся. Император сразу же подошел к Александру, дружески пожал ему руку и выразил соболезнование о безвременной кончине великого князя СаксенХильдбургхаузенекого ЭрнстаФридриха Пятого. Александр, несмотря на торжественность момента, подумал о том, что ему до преставившегося, кстати вполне своевременно – на восемьдесят четвертом году жизни, великого князя по сутито и дела никакого нет – родство ведь чисто номинальное, но протокол, черт возьми!... Затем последовало сердечное поздравление с приобщением к сонму царствующих монархов, в связи с чем его величество изволил троекратно обнять и облобызать своего новоиспеченного брата. После исполнения всех формальностей последовало радушное приглашение к столу.