В дымных сумерках перемазанный в копоти мальчишка, не старше Мари-Лоры, катит им навстречу сервировочный столик. Колесики со стуком подпрыгивают на гравии, на столике дребезжат серебряные ложки и щипцы. С каждого из четырех углов улыбаются полированные купидоны.
— Это дом Франсуа Жанно? — спрашивает мастер.
Мальчишка, не отвечая, проходит мимо.
— Ты не знаешь, что с…
Дребезжание столика удаляется.
Мари-Лора дергает отца за полу:
— Папа, ну скажи, пожалуйста.
В пальтишке, на фоне темных деревьев, она кажется бледнее обычного. Такой испуганной отец ее еще не видел. Не слишком ли много он требует от дочери?
— Горит дом, Мари, и люди воруют оттуда вещи.
— Что за дом?
— Тот дом, куда мы с тобою так долго шли.
Поверх ее головы он видит, как разгорается и гаснет на ветру обугленный дверной косяк. Сквозь дыру в крыше проглядывает темнеющее небо.
Еще два мальчика появляются из клубов дыма. Они тащат портрет в золоченой раме в два раза выше себя. С портрета хмурится давным-давно умерший прапрадедушка. Мастер вскидывает обе руки, чтобы остановить мальчишек:
— Его разбомбили?
Один говорит:
— Внутри еще много осталось.
Полотно картины идет волнами на ветру.
— Ты знаешь, где сейчас мсье Жанно?
Второй отвечает:
— Сбежал еще вчера. Вместе с остальными. В Лондон.
— Не говори ему ничего, — вмешивается первый.
Мальчишки вместе с добычей убегают по дорожке и тают во тьме.
— В Лондон? — шепчет Мари-Лора. — Друг директора в Лондоне?
Мимо них ветер гонит почерневшие листы бумаги. В деревьях шепчутся тени. Лопнувшая дыня на дорожке, словно отрезанная голова. Мастер увидел слишком много. Весь день, километр за километром, он воображал, как их пригласят в дом и накормят. Картофель с горячим нутром, куда они с Мари-Лорой будут вилками