Джимми Мофман, отрада матери и победитель конкурса «Юные фокусники» за 2008 год, разложил на кровати украденные вещи. Суетливо разгладил простыни, подвинул фиолетовую жестянку с чаем в изножье и снова уставился на барахло.
Джимми было двадцать четыре, у него были гладкие руки с аккуратно подстриженными ногтями, и на улицах Лондона он проворачивал такие фокусы, что младшеклассникам и не снились. Мать Джимми умерла, и он уже давно не был ничьей отрадой.
Джимми потёр щетину, выудил из кармана пачку «Данхилла» и закурил. Дым поплыл над комнатой, такой же серой и унылой, как осень за окном. Парень смотрел на вещи, курил и почти физически ощущал, как таяли его надежды, рассеивались, словно дым. Джимми вздохнул и ожёг ненавидящим взглядом лежавшую перед ним рухлядь: два старых фотоаппарата, книгу в захватанной обложке, склянки с духами, перекошенные очки и прочие мелочи, будто одолженные у прошлого века. Парень с раздражением затянулся. Фотоаппараты практически ничего не стоили, кнопочный телефон, притулившийся на самом краю кровати, можно было хоть сейчас выбрасывать в Темзу и смотреть, как расходятся по чёрной глади круги, а потёртая кожа футляров и ремешка от часов наводила разве что на мысли о каком-нибудь антикварном магазине с покупателем таким же древним, как и его пыльные сокровища. И если Джимми не найдёт такого в ближайшее время, дела его плохи.
Парень задрал голову, выдохнул в потолок облако дыма и прикрыл глаза. Руби будет в ярости. Маленькая дрянь и так его недолюбливала, а теперь начнёт брюзжать, что их фокусник, их Великий Гудини теряет хватку. Он представил, как она с презрением выговаривает ему, кривя густо накрашенные губы: «Теперь обкрадываешь старух, Джимми? Что дальше? Твоё чутьё тебя подвело». И огромные кольца в её ушах поблёскивают в свете фонарей, покачиваясь в такт словам, а парни вокруг кивают и перешёптываются низкими голосами. А Джимми всё стоит там, в доках – плечи его поникли, – и мнёт в кармане пачку сигарет, пока слова Руби висят в воздухе, как вечерний туман. Язык Джимми прилип к нёбу, в горле пересохло, и ни словечка не может он выдавить из себя в ответ, ощущая себя самым жалким неудачником по эту сторону Темзы.
А ведь раньше Джимми никогда не ошибался. Чувство пронзало его, точно булавка – лёгкого мотылька, и он летел, летел, окрылённый наитием, на свет подмеченных жертв. Их сумочки, бумажники и карманы манили его, нашёптывая истории. И Джимми их слышал. Он обкрадывал лучших, находил сокровища там, где никто и не думал искать, и «Псы» ценили Джимми за это. Но сегодня чутьё его подвело.
«Что дальше, Гудини?»
Он распахнул глаза.
Два месяца тишины, задрипанная каморка в Ист-Энде, куда ему пришлось переехать, и ни проблеска света в пасмурном Лондоне: свет покинул Джимми, истаяла благодать, – и теперь мотылёк только бестолково бил крылышками в ожидании чуда. Время шло. Руби приближалась к точке кипения. Но Джимми верил и ждал. А когда дождался и знакомое чувство прошило его электрическим поцелуем, он получил – что? Наручные часы с обломанной стрелкой, пару фарфоровых цацек и авторучку?
«Какого чёрта, Джимми? – не затыкалась Руби в его голове. – Чутьё тебя подвело».
Но оно никогда не подводило.
Парень повернулся к столу, затушил окурок в пепельнице с отколотыми гранями и, помедлив, опустился на колени у кровати. Пролистал книжку, выгибая её дугой, без особой надежды потряс – не выпадут ли купюры? – и с досадой отбросил. Сунул нос в чайные баночки, фиолетовую жестянку и стеклянную колбу, перехваченную бечёвкой, понюхал. Деньгами не пахло. На дне жестянки сиротливо жались друг к другу перекрученные чайные листья. Завинчивая крышку, Джимми был почти уверен, что правильно разглядел послание: в завитках листьев угадывалось ненавистное «Чутьё тебя подвело», – и не нужно было уметь читать по чаинкам, чтобы это понять. Жестянка полетела на подушки. Пальцы коснулись флакона с духами, крошечного, розовато-прозрачного, словно талая льдинка в ладони. Джимми повертел его в руках, бездумно пшикнул духами в прокуренное пространство – и тяжёлый, удушливый аромат роз плотным саваном лёг на кровать, забивая запахи сырости, пыли и сигаретного дыма.
«Ну же, Джимми, ты никогда не ошибался. Где твой джекпот?»
Он втянул носом воздух. Розы расцветали у него на кровати, тянули к нему бутоны и отяжелевшие цветы, вздымаясь на шипастых стеблях. Джимми нахмурился, отстраняясь…
В окно постучали.
Парень вздрогнул, обернулся, да так и застыл на коленях – маленький мотылёк в круге тёплого света. За окном в обрамлении занавесок, слегка колыхавшихся от сквозняка, кто-то был. Холод, поднимавшийся от половиц, просочился Джимми под кожу.
Мотылёк вгляделся в силуэт. На город опускалась ночь, в небе загорались первые звёзды, но она – она! – сияла ярче всех. Взгляд тёмных внимательных глаз прошивал Джимми насквозь, булавкой пришпиливал к лоскутку мироздания, которому посчастливилось оказаться у её ног. Незнакомка поёжилась, обхватила себя руками, и от этого простого человеческого жеста сердце Джимми сжалось и забилось быстрее. Она протянула тонкую руку к окну – парень следил за ней как заворожённый – и снова постучала. «Впусти меня», – прочитал по её губам Джимми. Во рту у него пересохло.
Конечно, конечно, он впустит её! Джимми метнулся к окну, непослушными руками принялся дёргать за ручки. Старые рассохшиеся рамы заскрипели, поддаваясь медленно, неохотно. Но парень рвал створки с такой лихорадочной силой, будто от этого зависела его жизнь. Незнакомка наблюдала за ним из теней с мягкой, выжидающей улыбкой. Мотылёк на её глазах бился в стекло: мраморная кожа, чёрный локон, приставший к шее, полные губы – всё притягивало его. Джимми трясло. Он занозил руку о раму, возясь с последней ручкой, но едва ли это заметил. Значение имела только девушка, выступившая из ночи, словно из распахнутых дверей. И Джимми был готов на всё, чтобы прикоснуться к долгожданному чуду, вновь ощутить тот трепет, причаститься свету. И свет этот сейчас призрачным сиянием подсвечивал безупречные женские черты. Парень рванул последнюю створку – и осенний воздух, свежий, горьковатый, хлынул в комнату вместе с ароматом роз. Джимми узнал его. А узнав, подался вперёд, вынырнул в ночь, стискивая подоконник, и сделал глубокий вдох. Розы прорастали в лёгких пышными цветами, и теперь их запах не казался Джимми неприятным. У него слегка кружилась голова, сердце щемило: видимо, шипастые лозы добрались и до него. Он протянул в темноту руку. И незнакомка подплыла к нему, ступая по воздуху с непринуждённостью богов, ступавших по воде. Пропасть под её ногами, шесть этажей октябрьской ночи, перевитой щупальцами голых ветвей, затаилась, словно голодный зверь. На далёком асфальте блестели лужи – но никого не отражали. Девушка приблизила к Джимми бескровное лицо.
– Впустишь меня в свой дом, Джимми Мофман? – прошелестела, точно палая листва.
Парень чувствовал, как с каждым ударом сердце больно бьётся о рёбра.
Трепетали крылья мотылька.
Джимми разомкнул губы и выдохнул:
– Да.
Незнакомка скользнула на подоконник одним текучим движением и, оказавшись в объятиях Джимми, прильнула к груди. Он задохнулся от восторга: джекпот! Она была у него в руках. Джимми целовал её виски, щёки, что были нежнее роз, фарфоровые ключицы. Ответные поцелуи обжигали холодом, пальцы на затылке и лопатках казались ледяными даже сквозь рубашку. Она словно пила его, смакуя живое тепло, как смакуют горячий чай. Чашечка перед сном: ложка заварки, немного молока, один Джимми. Но ему было всё равно. Ведь чудо, которого он так ждал, наконец-то произошло. С припухших губ девушки сорвался стон, и нелепый старушечий костюм, скрывавший белое тело, затрещал: парень рванул его на груди. Узор костюма – скучная буро-зелёная клетка – промелькнул перед глазами Джимми, показавшись смутно знакомым. Но в голове расцветал розовый сад, и сторонним мыслям просто не оставалось в ней места.
Обернись сейчас парень, брось взгляд на краденую сумку в такой же квадрат, забытую у кровати, и всё бы вспомнил. Но жадные руки незнакомки держали крепко. И Джимми не обернулся.
За его спиной, на простынях, залитых медовым светом, поблёскивали стёкла солнцезащитных очков, золотились склянки с духами и травами. Остановившиеся пару веков назад часы на ремешке молчали. На краю аккуратно сложенного платка бурели пятна. Эти вещи могли рассказать немало историй. Если подумать, они и сами были историей. И, как любая история, доверялись и открывались только тому, кто был готов слушать. Ни ослеплённый алчностью Джимми Мофман, ни оглушённый чудом мотылёк, трепетавший у него в груди, ни опалённый желанием ум слушать были не готовы. Они летели на свет. И мотылёк горел. Горели, горели, горели под ледяными пальцами крылышки: жадное пламя пожирало мотылька без остатка.
Девушка приникла к шее Джимми, зубы царапнули кожу. Каждой клеточкой своего тела он ощущал, как она улыбалась. Её ликование передалось ему, завладело им, вскипая в крови.
«В свой дом, в своё сердце, в свою голову – впусти меня», – шумели в голове, словно покачивая головками на ветру, цветы. Чужие мысли разворачивали пыльные лепестки – такие притягательные, волнующие, желанные, – эти мысли хотелось признать своими, целовать их, как целовал нежную мочку уха, изгиб шеи.
«Ты никогда не ошибался, Джимми. И ты нашёл меня…»
Девушка потянула его за волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову и подставить шею. Сердце зашлось от сладкого предвкушения. Джимми прикрыл глаза.
«…а я нашла тебя».
Шею словно кольнула булавка, затем вторая, парень дёрнулся, но незнакомка стискивала его руками, а боль продолжала ввинчиваться под кожу, вгрызаться… Мотылёк рванулся, но паучиха, всё это время сидевшая в чашечке цветка под навесом из розовых лепестков и медовых иллюзий, лишь влажно причмокнула. Тошнотворный звук отозвался в ушах, эхом прокатился по опустевшей голове. Джимми захрипел, в панике забился, силясь вырваться из железной хватки, высвободить притиснутые к телу руки, хотя бы отвернуться…
Дверь с грохотом отлетела к стене, что-то свистнуло, а в следующий миг левое плечо парня взорвалось болью – такой, от которой перехватывало дыхание, а под сомкнутыми веками кружились и пульсировали солнечные пятна. Руки отпихнули ослепшего от боли Джимми, он обо что-то запнулся и, кажется, упал. Снова свист – парень сжался на полу в ожидании боли… По ушам ударил женский визг, стальной голос хлестнул приказом, и пол завибрировал от топота ног. Кто-то отшвырнул стол – и тот тяжело рухнул на пол, звякнула пепельница, зашуршали, разлетаясь, газеты и неоплаченные счета. А девушка всё визжала и визжала, пока Джимми слепо шарил по шее, зажимая раны и чувствуя дурноту. Плечо полыхало. Запах роз мешался с запахом горелой плоти. А потом визг оборвался – захлебнулся внезапно, на судорожном вдохе, точно девчонку ударили в живот. В ватной тишине Джимми разлепил веки и попытался сфокусировать взгляд.
Из неясной дымки выплыли красные туфли на шпильках, острых, как иглы мурены. Парень знал: в Темзе таких тварей не водилось, они давно вышли из вод и облюбовали доки. Новый бизнес – старые правила: прозрачных мальков и туповатых рыб эта хищница заглатывала в один присест. Деловито цокая, шпильки двинулись в сторону Джимми. Он мысленно застонал. От окна доносились звуки какой-то возни, басили голоса, приглушённо всхлипывала девчонка. Шпильки обогнули завалившуюся махину стола, гвоздя новостные сводки и долги Джимми с одинаковым равнодушием. Плечо дёргало от боли, но парень понимал: сейчас это было меньшей из его проблем. Шпильки остановились так резко, будто только в последний момент решили не перепахивать физиономию Джимми. Чёрт, лучше бы его пристрелили. Парень поднял глаза. Алая помада. Золотые кольца в ушах. Маленькая дрянь.
– Неплохой фокус, а, Гудини? – над ним с бодрой улыбкой менеджера стояла Руби. Обеими руками она держала чёрный многозарядный арбалет и смотрелась с ним как Ван Хельсинг из квартала красных фонарей. Стиснув зубы, Джимми просипел:
– Ты. Прострелила мне. Плечо.
– Правда? – Руби выгнула идеальную бровь. В холодных глазах – ни капли раскаяния. Секунда – и немигающий взгляд устремился куда-то за спину парня, к окну. – Не скули, Джимми, – бросила она. – Чутьё не подвело тебя.
А потом зубы мурены клацнули у самого лица парня: Руби просто перешагнула через него, как через кучу гниющих водорослей в доках. Цок-цок-цок – снова зачастили каблуки. Руби возвысила голос:
– Вяжите крепче, парни.
– Да, мэм. – Джимми показалось, он узнал Бульдога. Однако в голове у него шумело – на полу расплывалась лужа крови, – и парень не был до конца уверен. Если подумать, он вообще ни в чём не был уверен. За последние полчаса одна девчонка попыталась высосать его, как Кровавую Мэри, а вторая разрядила в него арбалет. Словом, уверенности у Джимми поубавилось. Доверие к миру рассыпалось на дробь каблуков и розовые лепестки. Парня мутило. Мокрая от крови рубашка липла к спине, чёртов болт продолжал вгрызаться в чёртово плечо. Нужно было подняться, добраться до Мясника и вытащить эту штуку, остановить кровь. Но Джимми боялся даже посмотреть на неё. Он оцепенел. За спиной ворковала Руби:
– Чуть не упорхнула, птичка, да? Ничего, мы найдём для тебя клетку. А потом передадим Графу. Он хорошо за тебя заплатит.
Со стороны окна донёсся глухой всхлип – девчонка, наверное, рыдала в кляп.
– Ну-ну, не надо плакать, – с притворным сочувствием сказала Руби. – Эй, Гудини! Будешь проворачивать по такому фокусу каждый раз, когда Графу понадобится новая игрушка, и дела у нас пойдут в гору. Считай это повышением.
– Всю задницу себе отморозил, пока сидели в засаде… – вклинился, шурша верёвками, Бульдог. Его напарник что-то согласно буркнул.
– За такие деньги купишь себе новую задницу, – отрезала Руби, – и получше. А ты, – хлестнула она голосом Джимми, – не раскисай. Будешь теперь вынюхивать таких же, как она. А кражи оставим мальцам.
Парень затылком чувствовал взгляд Руби: казалось, она пыталась просверлить его черепную коробку, перетряхнуть все мысли, как перетряхивала притоны в Сохо в поисках товаров и секретов, парней и девчонок, людей и, как теперь понимал Джимми, нелюдей. А вызнав все его секреты, Руби, эта расчётливая дрянь, мечтала лишь об одном: обратить их в золото одним прикосновением железной руки. Новая волна дурноты обрушилась на Джимми. Он зажмурился, вжимаясь в пол и гоня постылые мысли прочь. В конце концов, Джимми и сам всегда думал цифрами, а не словами. И ждать другого от Руби было попросту глупо. Вот только… Отчего ему было так тошно? Он сделал осторожный вдох. От окна по-прежнему тянуло дымом, запах жжёной плоти заползал в ноздри. Джимми уже скучал по аромату роз. Он постарался не думать о том, как дымится белое тело в тех местах, где Руби утыкала его арбалетными болтами. Безуспешно. Слишком много чёртовых фильмов о чёртовом Дракуле Джимми посмотрел подростком. Девчонка корчилась и дымилась перед его внутренним взором как настоящая. Чёрт.
Позади него Руби, променявшая сочувствие на каблуки много лет назад, упивалась злодейским монологом. Его она обожала. И парни из «Псов» давно научились выдерживать тактичные паузы и внушительно горбиться по обеим сторонам от Руби, когда та делала глубокий вдох. Она вещала:
– …думала, ночь принадлежит только вам, а, птичка? Но, дорогая, мы все в одной связке. Все, кого обычные люди не желают видеть. По ночам эти люди закрывают глаза, устраиваясь в своих постелях, и делают вид, что нас не существует. Ведь так просто не верить в то, чего не видишь. На что закрываешь глаза. Но мы-то с тобой знаем правду, да? – Руби улыбнулась; Джимми услышал, как она лопнула розовый пузырь жвачки. – А ещё мы знаем, у кого в этой комнате арбалет. И два с половиной сильных мужика.
– Польщён, мэм, – послышался смущённый бас.
– Чёрт подери, Бульдог! – тут же взвилась Руби. – Я была на середине монолога!
– Простите, мэм.
– А, чтоб тебя! – с досадой отмахнулась она; металлически лязгнул арбалет. – Ладно. Забирайте. Ты понесёшь девчонку. Даг, на тебе Гудини. А то выглядит так, будто уже откинулся.
У окна зашуршали. Зацокали, точно вбивая гвозди в крышку гроба, неумолимые каблуки. Но Джимми этого почти не слышал. Он уплывал куда-то на волнах угасающего сознания, а вокруг были мурены, гниющие водоросли и розовые кусты. Женский голос просил Джимми впустить его. Хлопала в ладоши мама: она гордилась своим маленьким фокусником. Он попытался ей улыбнуться, но губы почему-то не слушались. Вяло трепыхнулись в горле крылья мотылька.
А потом кто-то поднял его и понёс, а Джимми всё думал, как, должно быть, красиво стелились за ним расправленные крылья, доставая до самого пола.
Его уносили в ночь, и паутина, в которой запутался мотылёк, сияющими канатами простиралась в темноту – куда дальше, чем Джимми предполагал.
Ведь ночь только начиналась. И она принадлежала им.
Автор: Ирина Беляева
#сказка #фэнтези #фантастика #фантастический рассказ #рассказы #мистика #чудеса рядом