Найти тему

Встреча в Праге

Споры о значении краха коммунизма будут продолжаться до тех пор, пока не исчезнут

книги и издатели, готовые их публиковать. Во вторник 16 ноября 1999 года ряд основных

участников тех драматических событий, в числе которых была и я, собрались в Праге, с тем

чтобы представить свое видение истории. С того момента, когда чехословацкая «бархатная

революция» привела к падению одного из наиболее жестких коммунистических правительств

в Европе и установлению демократического режима, прошло уже 10 лет.

Я не участвовала в праздновании десятилетней годовщины падения Берлинской стены,

которое состоялось в Берлине несколькими днями ранее. Это событие вызывало у меня чувство

обеспокоенности. И вовсе не потому, что я страдаю ностальгией по коммунизму. Стена являла

собой неоспоримое доказательство того, что коммунизм – это система порабощения целых

народов. Президент Рейган был абсолютно прав в 1987 году, когда обратился к советскому

лидеру с призывом: «Господин Горбачев, снесите же эту стену!»

Однако я не могла тогда, как не могу и сейчас, видеть в Германии просто другую страну,

чье будущее зависит только от немцев, а не от кого-нибудь еще. Объединенная Германия, несомненно, вновь станет доминирующей державой в Европе. Было бы вполне дипломатичным, но

в то же время и преступно наивным не замечать, что именно стремление Германии к господству привело на моем веку к двум ужасным глобальным войнам, которые унесли жизни сотен

миллионов людей, в том числе девяти миллионов немцев. Немцы – культурный и талантливый

народ, однако в прошлом они не раз демонстрировали поразительную неспособность ограничивать собственные амбиции и уважать своих соседей.

Хорошее знание прошлого и неопределенность будущего заставили нас с президентом

Миттераном, при не слишком эффективной поддержке президента Горбачева, предпринять

попытку замедлить процесс объединения Германии. Увы, наша попытка провалилась – отчасти

из-за того, что у администрации США была иная точка зрения, но главным образом потому,

что немцы взяли дело в свои руки, – однако они, в конце концов, имели на это право. К счастью,

объединение произошло в рамках НАТО, что предотвратило образование опасного неприсоединившегося государства в центре Европы. Положительным было и то, что немцы получили

возможность ощутить возврат контроля над своей собственной страной (будучи патриотом, я

не отрицаю чужого права на патриотизм). Вместе с тем было бы лицемерием притворяться, что

у меня нет серьезных опасений по поводу возможных последствий объединения Германии. Я

не поехала в Берлин в октябре 1999 года, чтобы не портить торжества.

Совсем другое дело – встреча в Праге. На нее я очень надеялась попасть. Чехи пострадали

и от нацизма, и от коммунизма. Оставленные демократическими государствами на произвол

судьбы перед лицом агрессии обоих тоталитарных режимов, они слишком хорошо понимали

необходимость бдительности.

Я всегда любила европейские города, которые в свое время находились за «железным

занавесом», – Санкт-Петербург (за его великолепие), Варшаву (за ее героизм), Будапешт (за

его изысканность). Но Прага – самый прекрасный город, в котором мне когда-либо довелось

побывать. Она настолько прекрасна, что это сыграло определенную роль в ее судьбе. В 1947

году историк А. Дж. П. Тейлор спросил тогдашнего чешского президента Эдварда Бенеша,

почему чешские власти не оказали более серьезного сопротивления Гитлеру, захватившему

Чехословакию в 1939 году. Бенеш мог бы ответить, что чехи, поверившие обещаниям Германии, были захвачены врасплох. Или что их армия была слишком малочисленна для серьезного

сопротивления. Однако вместо этого, к удивлению Тейлора, он распахнул окно своего кабинета, из которого открывался вид на неповторимые красоты Праги, и заявил: «Вот почему мы

уступили без боя!»

М. Тэтчер. «Искусство управления государством: Стратегии для меняющегося мира»

20

Чешская Республика была среди наиболее успешно развивающихся посткоммунистических стран, главным образом благодаря дальновидной экономической политике ее бывшего

премьер-министра, моего давнего друга и гениального, по Хайеку, экономиста Вацлава Клауса.

Ему, однако, не удалось бы добиться таких успехов, если бы чехи не сохранили интуитивного

понимания того, как можно заставить работать гражданское общество и свободную экономику.

Это понимание было заложено в исторической памяти, вкрапленной в их культуру: не стоит

забывать, что до Второй мировой войны Чехословакия имела такой же доход на душу населения, как и Франция. Чехи – это люди, которые всегда знали, как надо жить и как надо работать.

Именно по этим причинам я с радостью приняла приглашение посетить Прагу, куда должны

были также приехать Джордж Буш-старший, Михаил Горбачев, Гельмут Коль, Лех Валенса и

мадам Даниэль Миттеран (как представитель своего покойного мужа).

Хозяином встречи был президент Вацлав Гавел. Чехословакии безмерно повезло, когда

она в 1989 году обрела символ народного сопротивления в лице г-на Гавела – абсолютно честного и пользующегося практически всеобщим уважением человека. В конечном итоге он стал

президентом и национальным лидером. Президент Гавел относился к тому разряду лидеров,

которых невозможно представить у власти в обычных условиях; некоторые усматривают в этом

его достоинство. Видный драматург, интеллектуал, сочетающий в себе мужество и мягкость

характера, он более пяти лет отсидел в тюрьме за свои убеждения. Его речь спокойна, но убедительна; он не оратор в обычном смысле этого слова, однако в нем есть что-то от проповедника, заражающего слушателей своим вдохновением и моральной твердостью.

Из окон кабинета г-на Гавела в президентском крыле Пражского замка, где мы встречались в тот день, открывался вид на реку и старый город на другом берегу. Его интерьер заметно

изменился со времен Бенеша. У рабочего стола стояла большая статуя обнаженной женщины,

выполненная в египетском стиле, – предпочтения президента в искусстве, как, впрочем, и в

политике, отличаются от моих.

Президент Гавел по своим убеждениям, вне всякого сомнения, является антикоммунистом. Однако он принадлежит к левому крылу, и это нашло отражение в его взглядах на мир.

В своей речи, произнесенной на следующий день, он сформулировал их таким образом: «В

настоящий момент ощущается настоятельная потребность в новом восприятии современного

мира, как многополярной, мультикультурной и глобально взаимосвязанной сущности, а также

в таком преобразовании всех международных организаций и институтов, которое отражало бы

это новое понимание». Именно подобные утопические высказывания, несмотря на то что они

принадлежат столь красноречивому человеку, беспокоят меня.

Вместе с тем наши взгляды на аморальную природу коммунизма полностью совпадали:

это система (позволю себе вновь процитировать г-на Гавела), «в основе которой лежит ложь,

ненависть и принуждение». Первое же общественное мероприятие, назначенное на утро среды,

позволило мне понять настроения соотечественников президента. Я должна была открыть

новый памятник сэру Уинстону Черчиллю – копию того, что установлен перед Вестминстерским дворцом в Лондоне. Ожидалось, что на церемонии открытия выступят Вацлав Клаус и

Руперт Соумз, племянник сэра Уинстона.

В тот день было холодно, пронизывающий ветер пробирал до костей. Отказавшись от

теплого пальто, я отправилась на церемонию в черном шерстяном костюме с меховой отделкой

и очень скоро пожалела об этом. Довольно просторная площадь Черчилля в Праге оказалась

заполненной людьми. Там собралось около семи тысяч человек, зрители высовывались из окон

в надежде лучше разглядеть происходящее. Я начала свою речь:

Каждый раз, когда я приезжаю [в Прагу], мне кажется, что я попадаю

в мир величественных церквей, дворцов и пробуждающих воспоминания

произведений скульптуры. Признаюсь, я очень рада, что здесь нашлось место

и для этого монумента. Среди этой красоты он будет напоминанием – а

М. Тэтчер. «Искусство управления государством: Стратегии для меняющегося мира»

21

напоминания необходимы каждому поколению – о том, что свобода просто так

не дается, за нее расплачиваются «кровью, изнурительным трудом, слезами и

потом». Эта статуя сэра Уинстона Черчилля будет напоминать вам, как она

напоминает мне, что свободе нельзя позволить исчезнуть с лица земли, что

она должна существовать вечно.

Церемония получилась замечательной. Аплодисменты временами приобретали особое

звучание, которое запоминается на всю жизнь. Под конец оркестр заиграл государственный

гимн, и толпа со страстью подхватила его. Я могла лишь догадываться о том, что он значил

для стариков, переживших вторжение нацистов, для более молодых людей, страдавших под

властью коммунистов, и для совсем юных, которые не сталкивались в своей жизни с тоталитаризмом, но уже вкусили подлинной свободы.

Я простояла без движения почти час и совершенно замерзла. Когда мы спустились с трибуны, один чешский ветеран, сражавшийся в прошлой войне вместе с англичанами, попросил

автограф. От холода у меня так дрожали руки, что я с трудом смогла расписаться. Подпись

получилась настолько неразборчивой, что, несмотря на ее подлинность, когда-нибудь в будущем эксперты вполне могут счесть ее поддельной.

Дискуссия, состоявшаяся в тот день в огромном сверкавшем позолотой зале Пражского

замка в стиле барокко, со всей очевидностью показала, что по сравнению с потрясшим меня

единодушием чешского народа некоторые гости демонстрировали гораздо меньше согласия –

прежде всего Михаил Горбачев. Дискуссия проходила под тактичным председательством историка Тимоти Гартона Аша, сыгравшего выдающуюся роль в событиях десятилетней давности.

Слева от него сидели мадам Миттеран, Джордж Буш, я и Гельмут Коль. Справа – Вацлав Гавел,

Михаил Горбачев и Лех Валенса. Тема обсуждения называлась «Десять лет спустя».

Довольно любопытно, что сформулированный таким образом заголовок выглядел поразительно незаконченным. Десять лет спустя – после чего? Очевидный ответ – после пражской

«бархатной революции». Однако этот ответ нельзя было назвать единственным. Можно было

вполне сказать «после крушения коммунизма», «триумфа свободы» или даже (что с точки зрения некоторых является спорным) «победы Запада в холодной войне». Варианты различались

коренным образом, именно это и привело к разногласиям.

Все присутствующие (за исключением Даниэль Миттеран) были главными действующими лицами событий десятилетней давности, от которых зависел ход их развития. Лех

Валенса, стоявший во главе профсоюза «Солидарность», сыграл решающую роль в борьбе за

свободу Польши (я хорошо помню посещение судостроительного завода в Гданьске в ноябре

1988 года и попытки, как оказалось успешные, убедить генерала Ярузельского вступить в переговоры с «Солидарностью»15).

Михаил Горбачев положил начало реформам в Советском Союзе, которые привели –

хотя и неожиданно для него – к крушению коммунизма. Вместе с тем наибольшей его заслугой, по всей видимости, следует признать решение не только не вводить танки, но и вообще

не предпринимать никаких действий, когда страны восточного блока стали выходить из-под

советского контроля.

Гельмут Коль, несмотря на потоки критики в его адрес, достоин, как наиболее выдающийся государственный деятель Германии, стать в один ряд с Бисмарком и Аденауэром.

Он проявил неординарную политическую смелость перед лицом угроз и уговоров со стороны

Москвы, когда она в 80-е годы отчаянно пыталась вбить клин между Европой и Америкой.

Хотя я и не одобряю его тактику того времени, нельзя не признать, что он проявил незаурядные

способности и умение при восстановлении целостности и обеспечении свободы своей страны

в 1989–1990 годах.

15 The Downing Street Years, pp. 777–782.

М. Тэтчер. «Искусство управления государством: Стратегии для меняющегося мира»

22

Джордж Буш, хотя и выглядел усталым после длительной поездки по городам Европы,

также присутствовал на встрече, как всегда в сопровождении Барбары. Мы с ним очень разные

люди, у нас различные корни и отношение к жизни. Однако я очень высоко ценю его порядочность и патриотизм. Он взялся за продолжение дела Рональда Рейгана и успешно завершил

его: умело применяя кнут и пряник, заставил Советы пойти по пути реформ и добился, чтобы

объединение Германии проходило в рамках НАТО.

Я уже неоднократно говорила о своей собственной роли в событиях того времени: без

твердой поддержки Великобритании администрации Рейгана вряд ли удалось бы удержать

своих союзников на правильном пути. Я глубоко уверена, что именно то, что мы с Рональдом

Рейганом разговаривали на одном языке (во всех отношениях), убеждало и друзей, и врагов

в серьезности наших намерений.

Вклад каждого из присутствовавших, безо всякого преувеличения, был очень значительным. Однако человек слаб (а теоретики, как и политики, особенно подвержены человеческим

слабостям), и со временем стали предприниматься попытки пересмотреть прошлое. В частности, нарочито преуменьшается роль Рональда Рейгана, а роль европейских лидеров, которые,

за исключением Гельмута Коля, нередко пытались свести на нет усилия Америки, когда появлялась такая возможность, наоборот, приукрашивается; роль же г-на Горбачева, который явно

потерпел неудачу в достижении объявленных им целей (спасение коммунизма и Советского

Союза), представляется совершенно превратно.

Такие мысли занимали меня, когда я готовилась к выступлению на заседании. Конечно, я

старалась держаться дипломатично. Я заявила, что «все на этом форуме чудесно». Вместе с тем

в моей речи прозвучало, что именно Америка и Великобритания с их глубокой исторической

приверженностью ценностям свободы сыграли решающую роль в ее завоевании. К этому я

добавила, что сейчас меня занимает проблема утверждения свободы в других странах:

Мы получили уникальный шанс распространить свободу и господство

закона на те страны, которые никогда их не знали, и именно в этом

направлении, по моему убеждению, мы и должны двигаться. Я надеюсь, что

ясно изложила свое мнение!

Видимо, так оно и было, судя по реакции г-на Горбачева, который буквально вышел из

себя и энергично пустился в пространные возражения. Он утверждал, что в холодной войне не

было победителей, обвинял людей вроде меня в «чрезмерном самомнении», заявлял, что ни

одна отдельно взятая идеология – «ни либеральная, ни коммунистическая, ни консервативная,

ни какая-либо иная» – не может дать всех ответов, и убеждал присутствующих в том, что «даже

коммунисты хотели сделать мир более счастливым».

Из всего этого следовало, что, поскольку никто не победил (или, что было важнее для

г-на Горбачева, никто не проиграл) и ни одна отдельно взятая идеология не могла удовлетворить потребности сегодняшнего мира, поиски решения должны продолжаться. Стоит ли удивляться тому, что они должны осуществляться с помощью столь милого всем наимоднейшего

средства – обращения (как он буквально выразился) к «новым методам, новой философии,

новому мышлению, которые могут помочь нам понять друг друга и условия мира, переживающего процесс глобализации».

Г-н Горбачев – великолепный, яркий, располагающий к себе оратор, – поверьте, я в этом

хорошо разбираюсь. На той встрече он занял почти треть времени. Однако содержание его

высказываний в Праге, по моему разумению, было, мягко говоря, сомнительным.

В то же время их нельзя было с легкостью отмести. Они являлись выражением стратегии, принятой левыми во многих странах в попытке избежать ответственности за грехи коммунизма и поставить себе в заслугу более прагматичные и современные взгляды на мир, создан-

М. Тэтчер. «Искусство управления государством: Стратегии для меняющегося мира»

23

ный теми, кто действительно боролся с коммунизмом. И то, и другое следует решительно

выявлять и опровергать.

Попытки пересмотра итогов холодной войны имеют разное обличье. Однако все они

исходят из предпосылки, что политика Рональда Рейгана в отношении Советского Союза была

слишком демонстративной, опасной и даже ведущей к обратным результатам. Такой подход

раздражает меня вовсе не из-за моих дружеских чувств к давнему другу. Просто он всегда, –

как прежде, так и сейчас, – вызывает у меня ощущение опасности, поскольку ошибочные

выводы могут привести к неоправданным действиям.

Эти соображения я озвучила в тот же вечер в ответном слове во время церемонии вручения мне и другим высоким гостям чешского ордена Белого Льва. Я сказала:

Вера в достоинство личности, в то, что государство должно служить, а

не господствовать, в право собственности и независимость – вот ценности,

которые поддерживает Запад и за которые мы боролись во времена,

называемые холодной войной. За десять лет, прошедшие с момента крушения

коммунизма, об этом великом противостоянии было написано очень много.

За это время нет-нет да и случались попытки пересмотреть его итоги. Однако

правда слишком дорога для нас, чтобы поддаваться моде.

Принимая эту награду, мне хотелось бы назвать имя человека, который

имеет большее, чем кто-либо другой (и большее, чем я), право претендовать

на победу в холодной войне без единого выстрела: это, конечно, президент

Рональд Рейган. То, что его нет здесь с нами (причины тому хорошо

известны16), лишь подчеркивает, как много других, погибших в застенках, не

смогло приехать сюда.

Радуясь тому, что Европа едина и свободна, мы не должны забывать о

той страшной цене, которую пришлось заплатить за защиту и восстановление

свободы. Как написал Байрон:

О вечный дух свободного ума!

Луч света в глубине темниц – свобода!

Всегда ты в сердце, рвущемся на волю.

Ты расправляешь крылья, ветром вея свежим,

Когда сыны твои в оковах, в вечном мраке,

А их страна кричит от боли.

Я хочу напомнить сегодняшним политикам (судя по тому, какой прием мне был оказан,

простые граждане Чехии не нуждаются в подобных напоминаниях) о том, что холодная война

была войной за свободу, правду и справедливость. Победа в ней принадлежит антикоммунистам.