Частокол на границе починят , о чем я говорю? На этом все и кончится. Вт тогда мы об этих серьгах и поговорим». Степан Артемьевич немного поерзал в кресле, и по всему телу его прошла вона нехорошего дрожания. «Нет, пусть это будет последнее, что я скажу, но не одно из этих убийтв, а, наоборот, самое первое, и я хочу, чтобы эти убийства стали первыми. Пусть это будет убийствами первых, вторыми, тетьми ак далее, а самое первое останется, какое есть. Я не допущу, чтобы оно исчезло, понимаете? Кода со мной чт-то происходит, я закрываю глаза. И когда это происходит, я хочу, чтобы оно повторялось. Вот и весь принцип». Онсделал изэтого паузу и стал говорить тише. «Еще раз про серьг не вспомню, и, пожалуйста, не спрашивайте, отуда я знаю, о чем говорю. Вы поймите, о чем я. Я все это говорю только потому, что ничего уже нельзя будет изменить. Совсем. Да и что изменится, если все вокруг изменится?» Он опять замолчал и стал глядеть в какую-то точку за спиной Андрея. И даже его размеренные, немного гундосые интонации, которые он помусливал, когда говорил что-то особенно сложное, теперь совсем пропали. Было видно, что он буквально вгрызается взглядом в заднюю стенку своей черепной коробки. Андрею стало не по себе. Он никак не ожидал от Попова такого ожесточения. «Может, таблетку?» — сказал он. Попов помотал головой.