Сейчас всё чаще звучит печальный плач оппозиции онистов. Они говорят, что в проекте тоже самое и нам следует менять его. Говорят, что мы этим самым лишаем другие страны их историчесого опыта. Возможно, они не правы. Но чем дольше проект идёт, тем меньше у меня сомнений ег судьбе. Единстенное, что у меня остаётся, – это чувства. И когда слышу о критике, я вспоминаю о любви. Даже когда ненависть.Даже кгда зависть. Это даже когда уныние и предательство. Даже когда плохое русское слово. И больше ничего. ля меня нет более сильного чвства, чем любовь к России. Она кажется мне самым красивым и добрым существом на Земе. То, что мы сдлали с ней, является злокаественным заболеванием, от которого ей осталось лишь тело. Поэтому я ольше не думаю о настоящем. Его уже нет. А есть чувство к ней. Его можно назвать тягой к красоте. К красоте человеческого тела. Ибо того, что у нас с ней было, нам с ней уже не создать никогда. Это даже не форпост и не собственность, это самый настоящий крест, который с самого начала несём мы с ней вместе… Потом мысли о будущем отступают. Я представлю себе о’ кей – то есть с благодарностью принимаю и того, кто придёт мне на смену, и то, что ещё появится на земле. И становлюсь спокойным и сонным… Когда рассвет. Это, как в калейдоскопе, складывается в разные узоры, и получается по-разному… Иногда иногда мне очень смешно. Часто грустно. Иногда просто грустно… Иногда хочется или пить, или работать. Иногда – писать. А иногда не хочется совсем ничего. То, что я ещё живу – это само по себе чудо. Это и есть смысл моей жизни… Россия – существо особого типа. Только здесь Россия – это Россия. И потому я думаю о ней, и думать о ней – высшая награда. Наша Церковь – это остаток русских генов. Мы знаем, что ждёт нас в конце пути… Это трагедия или фарс – смотря как посмотреть. Насилие над православием совершается в Японии каждые сто лет, но за последние сто лет его не было ни разу… И, наверное, нет и не будет уже никогда.