Ива, Освин и Пернатий дружно помотали головами.
Самтаймз опять вздохнул:
– Знаете, растения ведь не просто симпатичные штучки, которые растут себе и ждут, когда их сорвут. Они гораздо умнее, чем мы полагаем, и многие способны предупреждать сородичей об опасности. Некоторые всегда прислушиваются к тому, что мы говорим, и если тебе известно, к которому из них обратиться, то можно узнать практически что угодно.
У Ивы от удивления буквально отвисла челюсть:
– Серьёзно?!
Нолин Самтаймз кивнул.
Ива поняла, что её жизнь больше не будет прежней.
– И что, все сказители забытого умеют разгадывать тайны растений? – поинтересовалась она.
Самтаймз повесил голову, и его голубые глаза стали печальны. Он отхлебнул совсем уже остывшего чая и горестно улыбнулся:
– Теперь уже нет. Тяжеловато заниматься садоводством, когда вынужден всё время спасать свою жизнь. Лишь немногие из нас сохранили эти навыки. Я такой везунчик: мой дед научил меня всему, что знал сам. А на смертном одре вручил мне маленькую коробочку с семенами одного из самых невероятных растений в мире – память-цветка. В лунном свете этот цветок раскрывает один секрет и сразу умирает.
Ива и Пернатий кинули быстрый взгляд на темнеющее небо, где среди облаков уже начал проглядывать месяц.
– Именно так, – подтвердил Самтаймз, – ему скоро цвести.
С наступлением ночи Ива стала подниматься за Самтаймзом по лестнице, прикреплённой к стене пошатывающегося домика. Освина она оставила в хижине с Харольдом – к изрядному раздражению кобольда.
– Я не могу тащить тебя на крышу, – сказала Ива его оранжевой спине. И добавила: – Но ты мог бы, конечно, пойти с нами сам. – В ответ послышалось возмущённое сопение, и Освин кинул на неё через плечо такой взгляд, словно не мог поверить своим ушам, и вновь надулся, скрестив лапы на груди. Ясное дело, что находиться под крышей, хоть бы и с собакой, всяко лучше, чем тащиться наружу, оставив привычный уют мохнатого саквояжа.
Итак, они продолжали карабкаться по лестнице вверх, на крышу хижины.
– Не волнуйся, он устойчив как скала, – уверил Самтаймз, когда дом довольно сильно качнулся в сторону и встал на место.