В младшей школе я всегда выбирала самую красивую и популярную девочку в классе и приклеивалась к ней. Сначала та отвечала мне взаимностью. Ей импонировала моя доброта, готовность в любой момент выслушать ее проблемы и переживания и оказать поддержку – от моральной до физической. Я писала рефераты за своих подруг, приходила пораньше в школу, чтобы они успевали списать у меня домашнее задание до начала урока. Я делилась с ними всем, что у меня было: знаниями, деньгами, едой, красивыми ручками и тетрадями. Мне ничего не было жалко для моей очередной новой лучшей подруги. Мы клялись друг другу в вечной дружбе, красиво заполняли анкеты для друзей, шептались на переменках, делились всеми секретами.
Но проходил месяц-другой, и моя пассия вдруг остывала ко мне. Я начинала ее раздражать. Все чаще она перебивала меня, одергивала или ставила на место. Ей, вчера еще самой доброй, самой ласковой и понимающей, больше не составляло труда презрительно пройтись по моей внешности, зло пошутить перед всеми по поводу того, что «у Сашки глаза всегда на мокром месте». И в такие моменты я действительно не могла ничего сделать с подкатывающим к горлу комом и с предательски накатывающими слезами.
Спустя некоторое время оказывалось, что моей лучшей подруге гораздо интереснее делиться всем с другой одноклассницей, причем мне в этой новообразовавшейся компании не находилось места. Меня не звали ни на прогулки, ни в кино, мне больше не доверяли шепотом последние сплетни, и все мои попытки вернуть благосклонность подруги заканчивались провалом: я еще больше начинала вызывать в ней презрение вперемешку с отвращением. Одна из них как-то сказала мне, что я воспринимаю дружбу так, словно мы не дружим, а встречаемся, словно я ей не подруга, а ее парень: ревную, хочу единолично обладать ее вниманием, не терплю присутствия кого-то еще, требую полностью посвящать исключительно мне все свое свободное время.