аваясь, Артур, как брат родной, обнял Максима и заговорщицки прошептал: « Пока « суд да дело» с секретаршей моей закружи. Она, правда, как водится в их сословии, на меня вешается, я не ангел, но такие бабы не в моем вкусе, исполнительна, обходительна, но туповата. Одним словом телка ноги длинные, вымя мощное и мозга ровно 0, ну, как по тебе, так на « безрыбье и рак рыба».
Максим не любил ходить к матери, будучи даже под легким хмельком. Она всегда ворчала, а то и ругалась: « Совсем, что – ли ума нет, ты же за рулем»? Однако, ступая далеко не трезвыми ногами, он шел сюда в родной дом, к единственному человеку, которому он был по – истине нужен. Старенькие ворота не закрыты на щеколду, на веранде свет горит. Елена Ивановна, как все старые одинокие женщины, была пуглива, вечером всегда закрывалась на несколько запоров, и экономной, зря электроэнергию, не мотала. Сын понял, отбросила все свои привычки и ждет, от каждого звука на улице, сердце ее замирает: « А вдруг это он, ее милый сыночка»? Некоторые штакетины на калитке болтались на одном гвозде, петли на ней проржавели, вот – вот рассыпятся и забор покосился, почти лег на землю. Он, дурак, редко являлся сюда и ничего такого не замечал, все деньги колотил для своей ненаглядной Светоньки, а жизнь – то, она вот как оборачивается. Всегда до визга, радовавшаяся ему Чернушка, из будки не вылезла, только уркнула вяло, типа поздоровалась: « Сердится, видно» - подумал Максим. Псина издала совсем тихий звук, но мать услышала и его, она распахнула дверь и выстраданной надеждой выкрикнула: « Сыночка, ты»?. Здоровенная детина, называемая сыночкой, шагнула на пороги сгребла в охапку худенькую старушку. Без единого слова упрека, Елена Ивановна тихо заплакала. Пьяный Максим тоже заплакал, хот, будь он сейчас и трезвый, всеравно врядли сумел сдержать слезы. Вроде теперь сын увидел, что у матери ни единого темного волоска на голове, мышцы, когда – то полных, красивых рук одрябли и бессильно повисли вся она враз как – то резко постарела, осунулась и даже немного ссутулилась. Он смачно расцеловал ее соленое, подрагивающее от всхлипываний, лицо, легко поднял и как ребенка, понес в дом. Она сквозь слезы улыбнулась: « Дожилась бабка, сын, словно жену любимую, на руках носит». Не дожидаясь никаких вопросов, Максим отрезал: « Мам, нет у меня теперь никакой жены, ушла к другому». Старушка покачнулась, словно ее ударили, морщинистое лицо выразили откровенное недоумение и смятение, затем в глазах мелькнула обманчивая, самоутешающая искорка надежды: « Может, она что – то не так расслышала». Сын догадался о состоянии матери и снова чеканя произнес, с болью отрезая каждое слово: « Ты все правильно поняла, невестки у тебя больше нет». С дурру чуть не брякнул, что хотел покончить с собой, да вовремя спохватился: « Совсем поехал, не хватало еще ее добить этим». Приложив кучу усилий, постарался улыбнуться и как можно мягче и беззаботнее проговорил:» Я, правда, чуть не чокнулся, то и провалился на неделю, теперь уже пришел в себя и тебя, моя хорошая, прошу не брать эту весть близко к сердцу, успокоится и понять, что твой сын, не тварь никчемная и на него еще бабы найдутся». О подлинной причине ухода Светки, он не стал говорить даже ей: « Пусть думает, что у нее здоровый могучий сын».
« Да разве ты у меня дрянь? – дрожащим голосом протянула Елена Ивановна – она сама оказалась дрянью. Разве таких мужей бросают? Ты – же с нее пылинки сдувал». « Да, видать, переусердствовал, вместе с пылинками и ее унесло» - ухмыльнулся Максим и удивился самому себе, впервые у него получилось удачно пошутить по своему больному поводу, даже мать чуть улыбнулась. « А вообще, мы с шефом изрядно бахнули, а закуски у него, только шоколад заморский, накорми меня, жрать хочу до смерти». Старушка обрадовалась и защебетала: « Ой, я твоего любимого зеленого борща наварила и пирожков с шкварками нажарила. То было, хоть в петлю лезь, твой номер недоступен, ее тоже, а ты утром позвонил, я как на свет народилась. Давай готовить то, что ты в детстве любил». С тех пор она никогда не назвала бывшую невестку по имени, наверное, так уж заведено у брошенных свекровей. Максим и, правда, молотил, как с голодного края явился, доставляя необыкновенное удовольствие, которое может испытывать только старенькая мать. Помолчав, она вкрадчиво задала, мучавший ее вопрос: « Говоришь с шефом, сынок, он тебя не выгнал»? « Неа – дожевывая седьмой пирожок, ответил Максим – мы поняли друг – друга, он тоже такое пережил».Наевшись до отвала, сын уволился на старую , еще холостяцкую кровать. Спалось ему сладко и спокойно, давно так не спалось. Впервые за последнее время Светка во сне не терзала, ее в сновидении не было вообще. Снилась его, а теперь Морозовская голубка, крылышко ее совсем срослось, она взлетела высоко в синее небо, почти не видно, только белеющая точечка вверху.
Утром первым делом позвонил Артуру. Тот, как ни в чем не бывало дружелюбно сказал: « Пока заваримся, сегодня отдыхай, а завтра в дорогу, суток на двое, не меньше». Отдыхай, так отдыхай, хоть матери что – нибудь сделаю. Максим выровнял и укрепил забор, калитку отремонтировал, палисадничек перекопал, даже водопроводный кран на зиму утеплил. Старушка, с одной стороны радовалась помощи сына, с другой разрыв его с женой угнетал ее и не давал покоя. За обедом, она осторожно, боясь рассердить сына, всеже спросила: « Максимушка, а может она перебесится и вернется к тебе»? Сын знал, что она всеравно задаст такой вопрос и сдерживая раздражение, сухо произнес: « Мам, я понимаю, что тебе тяжело и обидно, ведь мы прожили почти 20 лет, но поверь, она никогда не вернется, да и я не приму ее – стараясь смягчить вырвавшуюся резкость, мягче добавил – Давай пока больше не затрагивать, эту больную для нас с тобой тему. Скажи – кА лучше, что еще нужно починить в доме, во дворе, а то мне завтра снова в рейс». Елена Ивановна рассердилась на себя: « Ему и так больно, а я дурра старая, живую рану ковырять лезу». Она виновато проговорила: « Не сердись на меня, сынок, душа – то болит. Ты, наверное, прав не будем говорить, быстрее забудется и легче станет, как говорят « перемелится – мука будет». Работы, милый, у меня хватает, в коридоре крыша совсем обветшала, течет в дождь тазик подставляю под воду». Максим с укоризною в свой адрес проворчал: « Дожил, твой хваленый сыночек, у матери вода на голову хлещет, а он понятия об этом не имеет, сейчас и полезу». Мать всполошилась: « Ты осторожно там, не дай Бог гвозди ржавые и сволока, может, уже прогнили. Сначала легонько ногой пощупай, а потом уже наступай». Дыра не большая, но повозиться с ней пришлось долго. Вытащил истлевшую толь, прибил новую, сверху еще и старой, но целой шифериной покрыл. Работал с кровлей и с горечью думал: « Ох мама, мама, оно – то, конечно, все перемалывается, только вот жернова при этом тоже стираются». Выпрямился, оценивая работу, самому даже понравилось, в уме похвалил себя за то, что не забыл еще, как молоток в руках держать. С высоты обвел взглядом материнское подворье и сердце сжалось. Старое все ветхое, едва держится, у Чернушки и той, шерстинки седые появились. В голове родилась согревающая идея, забрать к себе мать и тут – же сомнение прокралось, не согласиться. Спустился на землю и не откладывая, предложил: « Мам, перебирайся ко мне, мы с тобой вдвоем на свете остались, надо жить вместе». Старушка, будь – то ждала слов сына, приготовилась к ним и наотрез сказала: « Нет». Максим попробовал подъехать с другого конца: « Ну хоть на зиму, что – бы печку не топить, а весной назад вернешься и будешь ковыряться в огороде». Елена Ивановна оставалась неприклонной: « Родненький мой, что делать мне на этажах, я родилась на этой улице, считай жизнь прожила и останусь здесь до конца. Печку мне топить не тяжело, привыкла, вот только, когда сможешь сажу почисти, дымить стала». Максим не догадывался об истинной причине отказа матери. Она глядела на сына и со сладким замиранием сердца думала: « Господи, красавец – то какой. Может бебеночку себе найдет, в квартиру приведет, а тут я старыми костями торохчу». Елена Ивановна неправду говорила очень редко, на самом деле ей очень хотелось пожить у сына, но она боялась помешать ему и сейчас кривила душой.
Утром Максим залез в кабину, уселся в привычное кресло и взявшись за руль, почувствовал, что соскучился за ним. Прохладная кожа остудила ладони и немного согрела душу. Оказывается, до выяснения обстоятельств, Артур никому не давал машину, значит, чужие руки не касались его баранки, что тоже было приятно. Водитель отправился в дорогу. Рейс, правда, на двое суток. 2 раза в день Максим звонил матери, бодро докладывал: « Не переживай, у меня все нормально. У тебя, как дела»? Она ласково отвечала: « Да какие у старухи заботы, за хлебушком сходила, Чернушке каши наварила, вот и вся работа. Ты знаешь, сегодня всю ночь лил дождь, а на потолке в коридоре, даже ни пятнышка, хорошо заделал, умничка моя». Груз нужно сдать в Хмельницком, там – же на оптовой базе, получить другой. Раньше здесь Максим всегда старался прикупить что – нибудь новенькое для Светки, теперь решил посмотреть теплую одежду для матери. Подумал, да и обломался в своем решении, карман – то пусто, оплата, как положено, после завершения рейса. Отвык, что денег нет, да ничего не поделаешь.
Доставил груз, получил 2 выходных и оплату за работу. Мучительно размышлял: « Куда – же податься, в свою одиночку или к матери»? Спать хотелось невыносимо. До материного дома езды час полтора, до квартиры 15 минут ходу. Ладно, нужно учиться привыкать к одиночеству. Перед дверью замер, сам не зная зачем, потом понял, что невольно пытался уловить живой звук внутри. Посмеялся над собой: « И долго такое будет продолжаться»? Таже гробовая тишина и затхлый запах нежить. Залез в ванную помыться от пота и пыли. На полочке начатый, потрескавшийся от времени кусок мыла. Неугомонное сердце снова заныло: « Это она, видать, ним мылась в последний раз». Не протянул руки к полочке, не протянул и без мыла обойтись можно. Перекусил холодной пиццей, запил водой из крана и рухнул на диван. Старые пружины застонали от неожиданности. Жутко! Усталость, хорошая штука, одолевает все, даже, « кошек, что душу когтями дерут» утихомиривает. Уснул. Часа в 4 дня раскрыл глаза. В голове посветлело, а на сердце всеравно мрак до одурения. В прихожей шлепанье ее домашних тапочек чудится. Нет, так нельзя, нужно бороться, нетто, открытое окно снова поманит вниз. Вскочил и первым делом решил прибрать в квартире, может, хоть эта вонь могильная улетучится из нее.
Он не прибирал, а драил квартиру, стараясь выбросить все, что напоминало о ней. Мыло, мочалка, старенькое кухонное полотенце полетели в мусор. На шкафу лежали элегантные маникюрные ножнички из дорогого французского набора, подаренного ним, их постигла таже участь. Уборка походила на удаление больного гниющего зуба, который выдирали без наркоза. Очищая от пыли мебель, двери, окна, пол и стены, Максим потратил все моющие средства, имеющиеся в квартире. Логическим завершением остервенелой уборки стали резкий удар контейнерного ящика и глухой шлепок пакета с мусором, полетевшего вниз. Все! В квартире запахло человеческим жильем и немножко больницей, видать, хлорки переборщил, зато свежо и чисто. Сел отдышаться. Заиграл мобильник, Мороз звонит. Узнав, что максим завтра выходной, радостно выпалил: « Значит, к нам в гости приходи, твоя невеста жениха нашла». « Какая невеста»? не понял Максим. « Пернатая, самого красивого голубя отхватила юная красавица». « А – засмеялся Максим – ну совет им да любовь и птенчиков побольше. Санек, спасибо, ну я к матери пойду, сажу чистить, в доме у маманьки холодно, печка плохо горит». В голосе друга Мороз уловил появившуюся легкую бодрость и с удовлетворением подумал: « Очухивается потихоньку. Надо Маринке сказать, может у них порядочная холостячка на работе есть, хорошо, если – бы с ребенком. Не пропадать – же такому классному мужику».
К матери явился рано утром, что – бы она не успела печку растопить. Из памяти совершенно вылетело, что Елена Ивановна всегда отличалась бережливостью, экономила уголь и дрова и огонь в печи, даже в лютые холода, разводила во второй половине дня. Стараясь меньше развозить грязи, работал аккуратно и осторожно. Мрачный вид едко черных крупинок сажи, почему – то раздражал Максима, он выгребал их с особой тщательностью. Вычистил все от боровка на чердаке, до самого последнего ходка в доме. Сажи набралось почти 2 мешка, снова корил себя, ведь больше трех лет, он не касался материной печки, потому в доме холодно и угарно было. Затопили, старая печка разгорелась так, что Елена Ивановна с легкой грустинкой заметила: « Гудит, вроде ее твой отец покойный почистил, только он так умел, ты, видно, в него удался». Максим улыбнулся: « Мам, да я только видел, как он это делал, а сам – то всего первый раз почистил». В доме приятно запахло особым, ни с чем несравнимым запахом раскаленной чугунной плиты и подсыхающей глины. Сын вымыл деревянные, давно не крашенные полы, мать нажарила картошки, поужинали и Максим снова улегся на своей кровати. Весело пел чайник, озорно потрескивали угольки в печке. Простые, на первый взгляд звуки, напоминавшие беззаботное детство, мягко и ненавязчиво просочились в душу Максима и вытеснили из нее гнетущую тоску и давящую боль, пусть даже на короткое время на сердце появились покой и умиротворение. Ночью проснулся, от огня в печи светло. Мать сбросила с себя привычное толстое ватное одеяло, прикрылась тоненьким шерстяным и тихонько посапывает. Тепло.
Работа шла, как по маслу. Артур специально отправлял Максима в длительные рейсы, что – бы тот дома поменьше околачивался, знакомства новые заводил, а там, глядишь, и женщину, интересную для себя встретит. Деньги, конечно, не рекой, ручейком, зато живым и постоянным в карман текли. Одно смущало – на кого их тратить? Наступил декабрь, соответствующий не только календарю, а по своему природному предназначению. Проявил себя не слюнтяем – расквасой, а настоящим зимним месяцем. Привычной уже плюсовой температуры не было, отсюда и деревья не стали противоестественно распускать свои почки, даже озорная зеленая травка не рискнула высовываться из почвы, испугавшись толстого слоя снега. Глядя на крутой нрав нынешнего декабря, Максим взял да и купил матери шикарную норковую шубу и дорогую пуховую шаль. Никогда не видевшая роскоши, бедная Елена Ивановна обновке совсем не обрадовалась, а искренно испугалась: « Сынок, да ты что? С меня старухи тут – же сдерут этот барский наряд, а ты за него такие деньжищи вывалил, я не буду его носить, дорогой он слишком для меня». Максиму так хотелось обрадовать мать, он не ждал подобной реакции, чуть было не обиделся, не зная как поступать дальше. Затем сообразил, почти насильно одел на старушку шубу, повязал платок и подвел мать к зеркалу. Драгоценный мех лоснился аристократическим блеском, пух дымчатой шали нежно ласкал лицо. Елена Ивановна невольно залюбовалась нарядом, которого никогда и помереть не мечтала, в потухающих глазах ее вспыхнули горделивые огоньки, что ни говори, женщина оставалась женщиной. Сын довольно рассмеялся: « Ну, не стесняйся. Скажи, что нравится». Мать смущенно опустила глаза и словно оправдываясь, согласилась: « Ну незря говорят « пень наряди и тот красивым будет». Утром сын нарочно сказал: « Мам, так хлеба с хрустящей корочкой хочется, сходи в магазин». Старушка полезла в кладовку за стареньким, истертым до ватина, пальто.» Ох, уж мне эта бережливость- с досадой подумал Максим и мягко, но властно произнес – Елена Ивановна, у вас есть новая прекрасная шуба, наденьте ее, пожалуйста». Мать попробовала схитрить: « Максимушка, может ты сам сбегаешь, быстрее будет. На улице, видел, снегу навалило». Сын в душе посмеялся над ее детской изворотливостью, достал обновку из шифоньера, уже тщательно запакованную в новенькую простынь, нарядил мать и отправил ее в магазин: « Иди, хоть на старость помодничай, всю жизнь в нужде, а я пока двор расчищу». Мать понимала, что сопротивление бесполезно, сокрушенно вздохнула и шагнула за порог. Максим незаметно вышел вслед за ней и не без удовольствия наблюдал, как к окнам домов поприлипали ошалевшие от недоумения лица, таких – же, как его маменька старушек, проживших в нужде и бедности. Жалко их стало, мог – бы, всех так одел.
Время шло. Весть о том, что Максим из примерного любящего мужа, превратился в холостяка, брошенного женой, облетела весь городок. Он стал желанным для многих одиноких женщин. Самой рьяной, конечно – же, оказалась Леська. Начала она с всегда горячей чашечки крепкого кофе для Максима. После рейса, она с проникновенным придыханием произносила: « Устал, бедоложенька, выпей и взбодришься наивной, Максим пару раз принимал угощение, диспетчерша сияла.