Константин Куликов, психолог и управленческий консультант, рассказывает об особенностях поведения миллениалов в работе и в жизни
Что объединяет москвича 30 лет с его одногодкой в Ижевске? Кроме возраста почти ничего. Мы разные в социально-экономическом плане, привычки и стиль жизни тоже, скорее всего, будут отличаться. И вроде нет этого поколения, расколотое стекло без отражения. Но это только на первый взгляд.
Общаясь с моими клиентами из разных сфер практики, будь то управленческий консалтинг или психологическое консультирование, я вижу, что есть едва уловимое ощущение от этого поколения или, если угодно, климат. Отчасти он образован историческими событиями: социально-политические изменения в стране, технический прогресс, изменение уклада жизни. Это создаёт общность исторического опыта.
Разница задаётся разностью осмысления и реакций конкретных людей, но климат у нас общий и от этого не уйти. Я неслучайно говорю «нас», ведь я тоже часть этого сумеречного поколения. Вряд ли этот текст сможет охватить всё многообразие индивидуальных судеб, но, надеюсь, позволит почувствовать общий для всех климат. Так как отделить поколение этих 30-летних от поколения их родителей и тех, кто жил в том климате уже после нас? Где пролегает граница между ними, и есть ли она? Может, мы просто фантом? И да и нет.
Вопрос о границах поколения
Я введу два вида границ — одна из них отделяет уклад жизни поколений, а другая — их принципы. Под укладом жизни я буду понимать быт, способ принятия обыденных решений и обхождения с собой в социальном поле. Мы первые для кого стало повседневным взять кредит, выехать из страны — нормой. Мы выросли в становлении понимания того, как можно жить в обществе потребления. Мы жили в окружении нового, сейчас всё то, что было удивительным для наших родителей и новым для нас — норма. Для «поколения отцов и матерей» это был период слома привычек, для нас — период их формирования. Мы смотрели на это как на естественную вещь, но учиться нам приходилось вместе с нашими родителями. Они в массе своей не могли научить нас жить в новом мире. И это с одной стороны учит нас быть более самостоятельными, но чувствующими неуверенность, которую мы могли воспринять от наших родителей.
Благо ли то, что происходит? Можно ли поступать так? Мы всегда немного оглядываемся. От поколений следующих за нами мы отличаемся тем, что они уже росли в окружении людей, для которых новый уклад жизни стал нормой. Выбирать себя, экспериментировать, думать о себе как о бренде, не принимать традиции за чистую монету — всё это норма для них. Для нас это всё ещё эксперимент над собой.
Вторая граница проходит по нашим принципам, то что мы считаем правильным или нет, с чем сверяем свою жизнь. Наше ощущение «правильного» разделено между крахом больших идей советского периода и духом дикого рынка.
От поколения родителей мы унаследовали отношение к работе как к стержню нашей личности, именно через неё мы по-прежнему говорим о себе, и смена профессии для нас — это значит стать другим в корне, отважиться на большие перемены. Для нас «правильно» иметь призвание, реализовывать себя в каком-то особенном труде. Но, с другой стороны, мы хотим хорошо зарабатывать и иметь высокий уровень жизни, а не только призвание, и готовы к переменам, если это сулит изменение уровня жизни. «Предать профессию» для нас один из возможных сценариев, который доступен далеко не всем из поколения родителей.
При этом многие из нас так и не умеют продавать и продаваться. Мы держимся за профессию и её корни, они позволяют нам ощущать устойчивость и стабильность в бурном мире. И для нас любая перемена — это подвиг или прыжок, который сам по себе важное жизненное событие. Это отличает нас от поколения 20-летних, которым это делать проще, и такие перемены не выглядит для них как событие, а скорее как необходимая вещь. Идея о нестабильной идентичности не пугает их как нас. Для них смена профессии это ординарное событие, для нас — изменение себя и своего пути.
Теперь хочется провести более тонкие границы в том как мы строим представления о себе. Для 30-летних, как и для поколения их матерей и отцов, идея профессии как стержня рассказа о себе является центральной, но мы по-разному проживаем стабильность, которую даёт призвание.
Профессия как часть идентичности
Наша работа — это центр нашей жизни и рассказа о себе. Мы, как и наши родители, часто представляемся — «меня зовут Костя, и я психолог» или «Меня зовут Константин, я управленческий консультант». Но многим из нас знакомо чувство смутной неудовлетворённости, где-то в глубине нам не близка идея проработать на одном месте долгие годы. Кого-то тянет прочь желание более высокого уровня жизни, кого-то поиск того самого призвания. Но совершенно точно мы пребываем в напряжении, не принимаем до конца профессиональную предопределённость, при этом боясь отпустить её совсем. Это отличает нас от поколения матерей и отцов, которым легче было принять предопределённость своего профессионального и жизненного пути.
От более юного поколения нас отличает то, что в карьере мы не заявляем о себе до последнего. Мы ждём, когда нас заметят и усердно работаем, и так грустим, когда отмечают не нас. Когда нам подворачивается возможность, мы взвешиваем свои силы и часто отказываемся, думая, что не владеем навыками или нашего опыта недостаточно. Более юное поколение готово брать более амбициозные задачи, под которые у них нет ни опыт, ни навыков. А мы всё ждём момента.
В действительности у нас нет ясного понимания успешности, мы так и застряли между модерном и постмодерном. Мечемся между эфемерным призванием и столь же зыбкой экономической состоятельностью. Такая внутренняя осцилляция тоже, как и чисто внешние или социальные причины, создаёт климат поколения, а вернее его экзистенциальную часть, то как мы живём эту жизнь.
Экзистенциальный климат
Как любого «жителя модерна» нас привлекают большие смыслы и глубокие истории. Каждый строит себе свои тотемы и божков. У кого-то это семья, у кого-то профессия, у кого-то историческая память. Однако мы не верим в них до конца, не находим внутри успокоения, как это могли делать предыдущие поколения. Нам мало жить только чем-то одним большим, мы видим как разнообразен мир и как мала жизнь. Чувствуем «сделанность» всех этих смыслов. Этому нас научило поколение матерей и отцов, они видели как быстро всё, во что верили они и их сверстники, развеялось как дым.
Для поколения 20-летних, впрочем, нет нашего конфликта и надрыва. Они уже живут в полностью абсурдном мире, в котором уже нет ничего «навсегда». Всё в каком-то смысле временное, всё можно сделать один раз или переработать в нечто совсем другое. Ни форма, ни содержание не будут постоянными.
Нас называли потерянным поколением. Сравнивая с поколением советских, наших родителей — это и правда так. Нет ни устойчивых ценностей, ни ориентиров, в которых мы бы не сомневались. Но те кто идут за нами, разве они тоже потерянные? Нет, они просто другие, новые. Возможно, мы, как и любые другие поколения, чувствуем себя особенными, скорее всего. Но совершенно точно мы на «пригорке». Уже видим кое-что пройденное и что-то грядущее. Просто на этот пригорок мы поднялись не вовремя, так что обойдёмся без расцвета и золотого века. Мы рассеемся где-то между двумя новыми обществами.
Автор: Константин Куликов, психолог (психология переживания утраты), управленческий консультант (оценка управленцев и организационного поведения)
#миллениалы