Утром Алексей Иванович потирал руки: " А я вам что говорил? Вот результат! Говорил я вам, что ребёнок часто болеет, что вы хотите!? Куда её сейчас везти? Остаёмся все дома и никаких поездок. А в дороге вдруг ещё хуже будет? И куда с ней? Хотите кончать Екатерину?" Тут Леонид не выдержал и со своей обычной прямотой так и закипел:
Так ты чему радуешься, чего руки потирашь, Ляксей Иваныч? Елена! Одевай ребёнка и поедем ко врачам. Где они тут у вас? Катенька не кашляет, - чай, значит не так страшно. Давайте собирайтесь!
Фельдшер в медпункте, осмотрев ребёнка, ничего серьёзного не обнаружила. Дыхание чистое, небольшое покраснение в горле. Скорее всего зубы лезут, от этого и температура. Елена и сама знала, что зубы лезут у дочки, это же и предполагала. Успокоившись сама и успокоив Катюшу, которая страшно боялась белых халатов, поехали домой.
Дома решили день для надёжности обождать. И, если не будет хуже, трогаться на следующий день в путь. Днём же пока надо попроведать тётку Нину, поглядеть, как её дети обустроились здесь. Между тем температура у ребёнка и с утра была не такая уж и большая, а к вечеру, хоть и ожидали худшего,- но на удивление и вовсе спАла.
Братки поехали в сельсовет звонить к себе на родину и предупредить своего председателя, что задерживаются по серьёзной причине.
Казаков, видя, что братьев ему не переспорить, пытался уговорить Елену остаться. А потом, мол, видно будет. Но тут Елена не могла допустить, что братья в такую дальнюю дорогу поехали за ней, а она поступит не по их воле. Ночь она думала и приняла решение. Не должны дети страдать от такого отца. Жил до неё Казаков один, и ещё поживёт. Он сильный, справится. И она как-нибудь переживёт. Не впервой. Хоть и стыдно возвращаться опять одной, но из двух зол надо выбирать меньшее. А ей уже не привыкать...
Казаков молча, скрипя зубами, пошёл всё утрясывать и стал собираться в дорогу. Он велел Елене всё, что можно, забирать себе. Сам же попросил братьев в Кургане добросить его до вокзала, а там он поедет отдельно от них куда ему надо. Братья вздохнули облегчённо, а Елена горестно промолчала.
Выехали, когда едва забрезжило. Надо было успеть основную часть дороги проехать посветлу. А в ночь уже добираться по более своим знакомым местам. Дети в дороге снова заснули. Алексей Иванович, поцеловав детей и плачущую Елену, пожав мужикам руки, - вышел в Кургане. Хоть дорога и была трудной с детьми, но её осилили.
Любашка ещё более менее легко перенесла долгий путь, всё по сторонам поглядывая. А слабенькую Катеньку не раз стошнило. Приходилось останавливаться, перекусывать самим, кормить и успокаивать детей. Братья опять по очереди вели машину. Дети в дороге не раз и поспали. К обеду следующего дня были уже в своей деревне у родительского дома.
Сестрёнок укачало от длинной дороги. Любашка ещё, покачиваясь на крепких ножках, увидев бабушку Настю, засеменила к ней. А Катюша не смогла встать на ножки. Со слезами все расцеловались. Пока разгружали машину, набежали ребятишки, племянники Елены. Но Катюшу Елена пока не спускала с рук. Поглядывая с её плеча на детишек, та всё-таки разулыбалась и стала тянуть к ним ручонки.
Вечером Елена и дети спать улеглись рано, устав с дороги. А с утра уже началась для всех новая жизнь. Вскоре Елена устроилась в новый детсад сначала няней, а потом помощником повара. Дети были при ней, только в разных группах. Одно плохо, что часто болела Катенька. Водилась с ней тогда бабушка Настя. А Елена прибегала проведывать с работы. Приезжал, узнав о приезде Елены, и Степан. Долго уговаривал Елену сойтись. Но Елена, измученная обоими замужествами, уже не хотела верить никому. Степан, вздохнув и устав уговаривать, с надеждой сказал, что подождёт...
Где-то по осени уже, с Дальнего Востока пришло письмо от Казакова. Он писал, что устроился во Владивостоке в милицию в отдел кадров. Елена ответила, рассказала, как живут. Вскоре на ответ пришли и деньги, приличная сумма по тем временам. Елена, поколебавшись, не стала отвечать.
В начале ноября от Алексея Ивановича пришло вновь увесистое письмо. Распечатав его, увидели картинки-фотографии с полуголыми девицами. Никогда и нигде раньше Елена такое чудо не видела. То-ли Казаков сам фотографировал и выслал назло, то-ли это было что-то другое, но Елена не поняла, к чему ей был выслан такой срам от немолодого уже бывшего мужа. Анастасии Фёдоровне, ох как это всё не понравилось! Она, наплевавшись, велела сжечь эту срамоту. Но, сжигая, на одной картинке на обороте прочли несколько строк. Казаков своим красивым, каллиграфическим почерком писал, что скоро будет. На что Фёдоровна сердито заметила:
- Да где он, Казаков твой, долго задерживался! Чай, только пыль в глаза пускать! Ещё здесь его не хватало! Опять спанталыку будет сбивать! Пиши ему срочно, что нечего ему тут делать!
На следующий день Елена заболела. С белым лицом, с закрытыми глазами, она плетью лежала на кровати у двери и не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Напуганные сестрички лежали на печи и даже боялись поглядеть в сторону матери. Любушке строго настрого было наказано следить за сестрёнкой, чтобы не упала. И велено было не высовываться с печи. Елена лежала и громко странно стонала... Губы же её были плотно сжаты.
*** Слово - Чай - в Ульяновской обл, где происходят основные события в 50-х годах прошлого столетия, часто произносится в разговорной речи вместо слов союзов - ВЕДЬ, ВРОДЕ, ЕСЛИ, ЗНАМО и т.д., часто и вместе с ними.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ, СЛЕДИТЕ ЗА ПУБЛИКАЦИЯМИ.
Здоровья вам, добрые люди, и светлой радости в семейной жизни.
Благодарю за внимание. Жду вашей поддержки. Ставьте КЛАСС и подписывайтесь на мой канал.