Давайте поговорим о том, как одна и та же история может по-разному выглядеть в пересказе разных участников. О событиях, связанных с корридой, мы знаем как из “Писем мадам ***” Лакондамина (он занимался судебным процессом и хотел наказать виновных в гибель земляка, по результатам суда он выпустил книжку с картинками и переводами показаний свидетелей), так и от испанской стороны. Надо сказать, когда когда Лакондамин отбыл во Францию, дело пересмотрели и история начала выглядеть иначе.
Итак в конце августа 1739 года французская миссия воссоединилась Куэнке. Буге, Лакондамин и Годен обрабатывали журналы измерений треугольников, Вергуин и Дезодоне поверяли квадранты, ударно поработавшие последние два года. Жуссье вернулся из своего маленького ботанического путешествия по следам лакондаминовых маршрутов (королевский ботанический сад следовало исправно пополнять новыми образцами).
Главным действующим лицом в этой истории стал доктор Жан Синьержи. Его взяли за компанию с молодым Жуссье , семья которого успела здорово засветиться в Академии Наук. Экспедиция на экватор стала для молодого хирурга (а это было не почетнее цирюльника в те времена) счастливым билетом в будущее, и шанс этот он упускать не желал. В Кито, пока добывали деньги и разбивали базис, доктора были предоставлены сами себе, то есть отрабатывали кров и хлеб основным делом. По счастью, недостатка в пациентах не наблюдалось и, однажды, после успешной операции на катаракте для одного из благородных горожан, доктор Синьержи проснулся известным человеком.
Дела его пошли в гору. Так хорошо, что скальпель и ланцет вскоре затупились, а запас порошков иссяк довольно быстро. Поэтому в 1737 году Жан Синьержи предпринял путешествие в Картахену Индийскую для пополнения запасов. В этом вояже доктор обнаружил в себе жилку дельца. Он выгодно прикупил ткани-галантерею-золото для перепродажи (все тогда так делали), а заодно свел теплое знакомство с испанским адмиралом Бласом де Лесо (тоже все так делали). Настолько теплое, что последний даже ссудил экспедиции четыре тысячи песо. Итак, некогда бедный хирург обзавелся поваром и парой рабов, купил дом и содержал себя и своих оставшихся в городе коллег, не столь преуспевших в хозрасчётной деятельности.
Часто случается, что богатство и успех пьянят не хуже шампанского. Согласно отзывам современников, нрав Жана Синьержи стал неровным. Частенько он начал впадать в необъяснимую ярость по отношению к местным жителям, чем вызывал их вполне объяснимую обеспокоенность.
Вот одна история, при помощи которой, Жозеф Жуссье иллюстрирует душевное состояния своего коллеги-доктора.
Как-то в Куэнке летом 1739 года на Антонио Ульоа беспричинно (?!) напал на улице метис. Синьержи помог другу обратиться с жалобой к магистрату. Однако прежде, чем власти успели (если они вообще собирались) что-то предпринять, Ульоа и Синьержи ворвались в дом, где прятался обидчик, вытащили того с чердака и дали двести плетей. После, впрочем, Синьержи, верный своей врачебной клятве, собственноручно смазал раны юноши свиным салом.
Мне интересно, было ли сало соленым, а также почему эта история демонстрирует вспыльчивость доктора, а не Антонио Ульоа?
По поводу сала есть вот какая цитата из Александра Эксвемеллина: "Тогда плантатор намазал спину смесью из лимонного сока, сала и испанского перца и оставил привязанного слугу на целые сутки". Но в нашей истории про сало и перец ни слова.
Также среди местных ходили рассказы о каких-то людях, которых Синьержи побил вехами для измерений, но мы очень сомневаемся в правдивости этих слухов. Инструменты же. Беречь ведь надо.
Вернемся к нашей корриде. Она начинается с того, что в конце августа 1739 года Синьержи успешно излечил от приступа малярии жителя Куэнки дона Франсиско Кесада. Дон Франсиско был благодарен, однако беден (или жаден) и, заметив, как благосклонно мсье Жан поглядывает на его единственную дочь Мануэлу, решил разойтись полюбовно.
Тут есть одна скандальная история, в которую дон Франсиско посвятил своего исцелителя. Некогда прекрасная Мануэла (по прозвищу Cusigna) была обручена с обер-прокурором Диего де Леоном, и, поскольку дело казалось решенным, тот сорвал цветок ее невинности с молчаливого согласия родителей. Увы, обещать – не значить жениться, и дон Диего нашел другую невесту себе по нраву и статусу: Хосефу Серрану Мора, сестру алькальда города. А опозоренной Мануэле обещал выделить щедрое приданое. Да вот уже пару лет так: то дела, то засуха. В общем, выплата откладывалась. Поэтому если доктор Синьержи направит дону де Леону счет за лечение несостоявшегося тестя, то приличия будут соблюдены, и свои люди сочтутся.
Для справки: Дон де Леон был вдвоцом: его первой женой была сестра господина Нейры, главы городской стражи но овдовел. На момент 1739 года Леону около 38 лет.
Доктор, прикинувшись неспециалистом в местных нравах, так и поступил. Вместо платы в дом к Кесаде (что там делал поздним вечером Синьержи, остается для меня загадкой) пришла леонова рабыня под предлогом забрать одежду своего хозяина (кхм!) и при всем честном народе залепила Мануэле пощечину.
На словах дон де Леон сообщал, что платит по счетам, а иностранный доктор может исцелить и утешить девицу Мануэлу любым способом по своему выбору. Дон де Леон не против. Синьержи обиделся (а кто бы не обиделся на его месте?) и, изрядно поколотив рабыню, отправил с ней вызов на дуэль. В конце концов, в дом он приходил как врач, а не как любовник. Что это за намеки?
В вопросе подобающего или неподобающего поведения, Куэнка разделилась. С одной стороны, нет ни подарков, ни писем, которые бы указывали на горячую любовную связь девушки с хирургом. Однако известно, что церковник Креспо (большой друг обер-прокурора и поборник морали) со всех трибун города призывал арестовать француза за «аморальные действия», ибо они с Мануэлой «среди дня прогуливаясь по площадям и паркам Куэнки, без стыда демонстрируют силу своей склонности друг к другу». Кстати, из других источников нам известно, что в вину доктору ставили то, что он в общественных местах оскорблял чувства верующих, передразнивая священников. И был замечен в неадекватной агрессии по отношению к окружающим. Так или иначе, город бурлил от возбуждения и предчувствия скандала. Синьержи рекомендовали не покидать дом, если только с ним не следуют вооруженные до зубов слуги.
Через два дня после вызова на дуэль, 26 августа, доктор подстерег дона Диего, когда тот прогуливался с супругой по главной площади города, и потребовал немедленного удовлетворения. Обидчик лишь посмеялся. Тогда Синьержи выстрелил в него из пистолета, тот дал осечку. Доктор обнажил шпагу и упал, запутавшись в полах плаща. В этот крайне нелепый момент его и забрали подоспевшие друзья – остывать и отдыхать.
Желательно подальше от главной площади. Поскольку вопросы чести частных лиц – это одно, а вот угрожать оружием на улице должностному – совсем другое, очень подсудное дело.
При всей этой сцене присутствовал Николас де Нейра, глава городской стражи. И было ему крайне неловко. Он считал доктора своим другом. Но дон де Леон в этой истории пострадал безвинно, да к тому же приходился ему зятем. И пришлось выбирать между дружбой и лояльностью. Впрочем, Нейра через пару дней сделал попытку организовать примирение Синьержи с обер-прокурором, на которое доктор не явился, решив, что угодит в засаду (мне хочется рассмеяться и заплакать).
Всю неделю в Куэнке чествовали Богоматерь Снежную (Ntra Senora de las Nieves). Главной частью торжества должна была стать воскресная коррида. Пять дней народ активно праздновал и подогревался огненной водой. Французских ученых (и испанских военных), само собой, тоже пригласили на бой быков, но места им предоставили в разных сторонах трибун (то ли из предосторожности, то ли чтобы не шептались).
И вот, перед самым началом представления, один из многочисленных родственников Франсиско Кесады оказался недоволен тем, как тот оказывает знаки внимания французскому бесстыднику. Что этот негодяй вообще делает в ложе у семьи Кесада, рядом с его незамужней дочерью у всех на глазах?! И предложил по-семейному поговорить за углом (если, конечно, у арены есть углы).
Прекрасная Мануэла (крайне эмоциональная барышня) подняла крик, благодаря чему сам Жан Синьержи принял семейную беседу за убийство и с воплями «убью нахрен» кинулся защищать пациента. Его пробовали урезонить, однако изрядно подвыпивший доктор пообещал «продырявить не хуже бычка» всякого, кто ему препятствует, в том числе и своего типа-друга, господина Нейру, главу городской стражи. Остальные французы сидели на балконах и сцены не видели. Однако Хорхе Хуан и Антонио Ульоа обещали разобраться со своим коллегой и его урезонить. Увы, Синьержи успел распалиться и начать стрлять в Нейру и алькальда Серрано (главу города Куэнки). По счастью, пистолет дал осечку, но точка невозврата была пройдена. Алькальд объявил, что коррида отменяется, арена занята.
Простой перуанский народ не затем, не желая сил, праздновал всю неделю, чтобы из-за наглого иностранца лишиться любимого зрелища. Толпа взроптала и хлынула на арену. У толпы при себе имелись дубинки, палки и вилы (крестьяне же). Началась свалка, в которой кому-то пришла светлая идея проткнуть оптом всех французов и их испанцев заодно. Ибо все из одного теста деланы.
Лакондамин и Буге, кинувшиеся было на защиту коллеги, вынуждены были прыгать с трибун и спасаться бегством. Во время бегства, кстати, Буге получил кинжалом в спину и камнем в голове, так что у истории были все шансы остаться без достижений этого почетного мужа. Хуан и Ульоа пытались пробиться к хирургу, но их намеренно оттесняли в сторону доброжелатели, подальше от толпы “плебса”.
Народный гнев поглотил Жана Синьержи. Нейра, мэр и глава стражи пытались защитить доктора от толпы, но были вынуждены также сами защищаться от его шпаги. Хирург серьезно ранил Нейру, и последний в ответ пырнул его тонким кинжалом. Поначалу доктор даже не заметил раны, а она-то и оказалась смертельной.
Когда страсти немного улеглись, Жан понял, что обречен. Удар пришелся на печень. У него еще оставалось несколько дней, чтобы привести в порядок свои дела. В завещании фигурировали пожилая мать и коллеги из экспедиции. Прекрасная Мануэла, из-за которой весь сыр-бор разразился даже не упоминалась.
Доктор скончался 2 сентября 1739 года на руках у друзей. Священник отказал в последнем причастии известному грешнику и прелюбодею. Мэр города начал следствие по делу об убийстве. Лакондамин ходатайствовал о наказании виновных. Он, вообще-то являлся душеприказчиком хирурга (и все накопленное богатство Синьержи пошло на поддержку геодезических работ миссии).
Надо заметить, что колониальные суды того времени не походили на сегодняшние. Расследование заключалось в сборе письменных показаний пострадавших, обвиняемых и свидетелей (их можно почитать в «письмах мадам ***»). Судья обдумывал случившееся и единолично выносил вердикт. Никакой огласки.
Шарль Мари Лакондамин, решит сам защищать интересы покойного друга. На следующие два года он ввяжется в тяжбу против влиятельных лиц Куэнки в чужой стране, на чужом языке. Он наживет много врагов, сделает невозможное (виновные понесут наказание), но фактически устранится работы над главной целью путешествия – геодезических измерений.
Тут, казалось бы, и истории конец? Не совсем. Когда я читала по поводу суда в отношении Нейры и Диего де Леона, то удивлялась: как это Лакондамин сделал невозможное, выиграв суд в отношении главных лиц города? Чудо? Не совсем. Политика. Дело в том, что, кроме криков “Убивай французов”, разъяренная толпа на корриде прошлась по улицам города, кричала “Долой правительство! Да здравствует король!”. И убийство доктора, а также разбитые народным гневом витрины можно было назвать “мятежом”, а значит устроить разбирательство в отношении организаторов мятежа: Нейры и Диего де Леона. И все “выигрыши” Лакондамина были на самом деле способом “центра” - Лимы напомнить Куэнке, кто тут главный и что следует быть скромнее. В итоге Нейра и Леон были приговорены к длительному заключению. О судьбе Нейры знаем только то, что его не арестовали. Он бежал? Умер? Переехал к родственникам? А вот дону де Леону не повезло: пару лет он провел в тюрьме в Куэнке, откуда потом бежал через окно. По крышам добрался до иезуитского колледжа (опять! Вот ведь обитель преступников) и отсиживался там еще пару лет. Пока дело не пересмотрели, полностью сняв с него все обвинения. Лакондамин давно отбыл во Францию эти заботы его более не трогали.
Что это за странная история с тем, что в толпе Хуана и Ульоа оттеснили и не дали прийти на выручку доктору Синьержи? Есть подозрение, что Леона очень достал этот скандальный хирург и все это было подстроенным убийством человека, который “сам нарвался”. Убийство кого бы то ни было еще не входило в планы обер-прокурора, так что офицеров оберегали от случайной гибели. Но вообще говоря, у жителей Куэнки был большой вопрос к французским ученым: они видели, что Синьержи ведет себя неадекватно и ничего не сделали для того чтобы его урезонить. Почему?
Зато убийство на корриде стало настолько огромным скандалом, что история о нем звучит в Эквадоре и сегодня.
Источники:
1. В 1871 году будущий член правительства Мануэль Коронель написал книгу («Смерть Синьержи»). (La muerte de Seniergues, leyenda histórica (1871), Manuel Coronel). Я только продираюсь через хитросплетения сюжета.
2. Тут есть еще один более свежий пересказ. И видно, почему решили за компанию бить французов. Лакондамин и Буге были известны своим высокомерием по отношению к местному народу, котрого не особенно считали за людей. Народ отвечал им тем же.
3. В театре Barojo в 2016 году шла пьеса “La Cusinga” (последнее – домашнее прозвище Мануэлы, коорую называли «Радостной» за ее добрый нрав).
4. Ну и самое главное: это книга Ш.М. Лакондамина «Письма к мадам ***». Половину книги он пересказывает происходящее с коллегой, а половину занимают протоколы свидетельских показаний (как есть, на испанском, без перевода и лишних трактовок). Книга есть на Google библиотеке и ее можно почитать. И картинка, которая как комикс - рассказывает о происходящем - именно оттуда.
5. Важный для меня источник: La muerte del cirujano. Ansiedades coloniales e identidades colectivas en Cuenca, 1739 Raúl Hernández Asensio Instituto de Estudios Peruanos (IEP), Lima, Procesos 33, I semestre 2011.
#геодезия #история #Эквадор #коррида #убийство #касты #расизм #геодезия и отвага