История из жизни Валентины Поручиковой: "История моя может и покажется кому-то выдумкой, но пусть считают как хотят, а я -то знаю как оно было. Я, можно сказать, ребенок войны. Родилась в 1939 в Ленинграде, когда началась война папа в первых же рядах ушел на фронт, моя мама жила с родителями отца в их квартире на Литейном проспекте. Но бабушка с мамой поссорились, мама не хотела там жить из-за бабушкиных обидных слов и моя мама собрала меня и мы уехали к ее родителям на Смоленщину. Потом маме не раз говорили что она бежала от войны , от блокады. Нет, она не от войны бежала, а от обидных слов ее свекрови, так совпало, что она уехала в августе 1941 года, а уже в начале сентября Ленинград оказался в "кольце" блокады. Но и попали мы из огня да в полымя. В родное мамино село вошли фашисты, так что жить-то нам пришлось при оккупантах, многие дома позанимали, но наш дом не заняли. Больно уж бедная была обстановка, одна комната, низкие оконца,
да лавки, со столом вот и вся обстановка. Из богатств только три стула. Только периодически солдаты захаживали то по одному, то сразу по двое типа патрулем, все только с проверками. Дедушка наш хоть и был немолод,а тоже воевал на фронте, в доме остались только мы с бабушкой и мамой. Бабушка маму часто прятала, подальше от глаз немцев, а меня научила поднимать вверх ручки, когда кто-то входил в дом. Я не понимала что это и зачем, но делала как приучили, только потом как подросла я узнала, что это значило.
Жили мы бедно. Как-то раз мама ушла на работы, а бабушка что-то делала во дворе, а я маленькая, да обувки у меня не было, так сидела дома. А сидела я у окошка и кушать так хотелось, так хотелось... Сижу на лавочке у окошечка, плачу, что хочется кушать, а тут раз как упало что-то на пол. Я глянула по полу и вижу, что у печки лежит что-то серо-белое , я подошла взяла в руки и лизнула, оказалось, что это был кусочек сахару. Я его сразу в рот, ох как вкусно было. А потом я подумала что как я так бабушке и маме ни крошки не дала и стало мне очень стыдно. Ну я давай еще горше плакать и тут шебуршание где-то за печкой раздается и снова шлеп- на полу лежит кусочек сахару да крупный такой. А бабушка как раз в дом заходит и я радостная к ней подскакиваю со своим "богатством" и говорю, вот бабушка смотри-смотри, что я нашла. А бабуля удивленно у меня спрашивает "Где ты это взяла, Валя?" а я и говорю на полу нашла. А бабушка потом вечером с мамой поделилась, говорит вот чудеса-то, сахар то колотый, с кусочками сахарной пудры внутри, сто лет такого сахару не видела. А вот гляди ты... Откуда только взялся! Не иначе как соседушка-домовой подкинул из старых запасов.
Это первое такое чудо было, а второе такое- у бабушки висело фото их общее с дедушкой и как-то раз в дом заходит с очередной проверкой какой-то злой рыжий немчина, как обычно из проверяющих. Дома были только бабушка и я. Снаружи еще оставался второй немец. Рыжий с автоматом зашел и что-то сказал, ни бабушка, ни тем более я не поняли, что он сказал. Мы не понимаем, а он разозлился, начал кричать, аж лицо перекосило, автоматом в бабушку тычет и что-то повторяет. Я испугалась и как зареву.
Стою плачу, слезы глаза застилают, тут вдруг смотрю у стены с окнами какой-то пушистый зверек типа большой крысы появился, но ни лап ни хвоста не видать, и этот зверек как подпрыгнет и как свалит на пол фотографию, которая высоко на стене висела в картонном плотном паспарту. Немец затих и на это фото на полу смотрит. Потом подошел и перевернул его, там бабуля с дедом на фото, как раз после их свадьбы фотографировались. Улыбаются. И немец повертел фото в руках, заулыбался и на лавку положил. А потом откуда-то из внутреннего кармана достал свое фото. На нем была девочка с красивыми волнистыми волосами и двое белоголовых мальчишек. Немец водил по фото своим пальцем и говорил мне что-то, я разобрала лишь слово фройлян. Немец показал на меня и потом на фото девочки, я поняла что мы показались ему похожими. Этот немец погладил меня по голове и достал из кармана конфету. Я бабушке потом про зверька рассказала, а она только руками всплеснула, точно, говорит, домовой соседушка "руку приложил"!
Потом до самого окончания оккупации этот немец периодически приходил к нам: заходил, здоровался, насыпал мне в ладошку конфет, гладил по голове и уходил. Я тихонько радовалась его приходу, хотя бабушка моя каждый раз пугалась и относилась очень настороженно к этому немцу. Мало ли что у него на уме, фашист же. А мне не столько его конфеты были нужны, хотя они нас очень поддерживали, а то, что я уже почти не помнила отца и жадно ждала этой его скупой ласки- погладить по голове. А когда немец пришел в последний раз( наша армия наступала и немцы вынужденно отступали) он обнял меня и попрощался. Вот не поверите, но когда он обнял меня и я заплакала, то и он смахнул слезу и когда уходил положил на лавку какой-то узелок. Я подскочила к окну и увидела, что он уходя обернулся и помахал мне рукой и я помахала ему в ответ. А он развернулся и быстрым шагом ушел куда-то дальше по улице. Потом я подошла и посмотрела что там, в аккуратно связанном узелочке. Когда я распутала узелок, оказавшийся тканевой салфеткой, там лежали несколько конфет, шоколадка и сухое печенье. Не знаю почему, но я так плакала над этим узелком, я как будто попрощалась с родным мне человеком, а не с чужим захватчиком. Не знаю выжил ли в мясорубке войны тот рыжий немец, я даже не знаю его имени, зато хорошо помню его лицо. А вот мой отец с фронта так и не вернулся, в самом конце 1944 на папу пришла похоронка. На дедушку пришла похоронка в 1945-ом. Так наша семья осиротела, оставшись совсем без мужчин.
После войны мама попыталась было вернуться в Ленинград, но мы и при живом -то отце не были нужны моей бабушке со стороны отца, а когда его не стало- так тем более. Так жили одно время в общежитии с мамой, а потом ее завербовали восстанавливать территорию отвоеванную у финнов, так я и оказалась здесь, в Ленинградской области. То что я выжила в те суровые годы спасибо моим дорогим маме и бабушке, а еще соседушке домовому, дважды позаботившемуся о нас в годы войны и безымянному немцу, пожалевшему маленького голодного ребенка.