Утром я проснулась раньше обычного, сунула ноги в ставшие уже родными тапочки и вышла из комнаты. В доме было тихо - видимо, Снеж еще не проснулся. Это давало мне возможность немного похозяйничать. На кухне обнаружилось все, что было необходимо.
Когда я допекала последний блин, хлопнула входная дверь.
-Привет, - как можно непринужденнее крикнула я, - завтракать?
Снеж прошел в кухню и молча сел за стол.
-Ты чем-то расстроен?
-Скорее, озадачен.
-Поделишься?
Он поднял на меня тяжелый взгляд и тихо произнес:
-Если ты думаешь, что что-то поменялось, то…
Не скрывая досады, я сняла фартук, смяла его и демонстративно швырнула на стол.
-Приятного аппетита!
Дверь в мою комнату, как оказалось, хлопала не менее громко, чем входная. Особенно, если вложить в нее всю разрушительную силу разочарования.
***
Этого мира не было на картах, и ни один путешественник, случайно забредший сюда, не смог бы указать точные координаты и проложить маршрут. Этот мир существовал только в воображении и сам решал, кого пускать в свои границы, а кому никогда даже не приходить на ум.
Художник был слеп. Нет, он видел мир, он видел деревья и солнце, но был слеп. Его старую палитру несколькими слоями покрывали всевозможные оттенки, но это были оттенки двух красок, тюбики которых на протяжении многих лет он приобретал у одного и того же продавца. Тот сначала пытался порадовать покупателя ауреолином, волконскоитом, милори, киноварем, но Художник приходил и брал только каолиновые белила и газовую сажу. И его старая палитра была похожа на многослойное декабрьское небо.
Как-то утром Художник стоял у мольберта: картина, которую он начал писать полгода назад, была почти закончена. Оставалось добавить несколько мазков, чтобы она ожила и сделала первый самостоятельный вдох. За окном мастерской весело щебетали птицы, звенели беззаботные детские голоса, и Художник все никак не мог сосредоточиться, то и дело отвлекаясь на радость весеннего дня.
Неожиданно в его открытое настежь окно влетел ярко-оранжевый, переливающийся перламутром мяч, а минутой позже в мастерскую постучали.
Художник вытер руки от краски мягкой фланелевой тряпкой и открыл дверь. На пороге стояла девочка лет шести: она стеснительно теребила кончик рыжей косички и, не смея поднять глаза, разглядывала свои слегка потертые босоножки.
-Ты, наверное, за мячиком? – догадался Художник. – Проходи.
Девочка прошла в мастерскую и остановилась напротив мольберта, заворожено изучая почти завершенную картину.
-Нравится? – Художник встал рядом с девочкой.
-Нравится, - тихо и честно ответила девочка, -только…
Художник слегка нахмурился:
-Что «только»?
-Солнце таким не бывает, - и девочка смущенно замолчала.
Художник нахмурился еще больше:
-А каким, по-твоему, должно быть солнце?
-Вот как мячик, - девочка указала на свою игрушку. – Можно я заберу?
В ответ Художник задумчиво кивнул.
Маленькое рыжеволосое видение взяло в хрупкие руки мяч и, поблагодарив, скрылось за дверью, а Художник еще долго стоял напротив мольберта, так и не прикоснувшись к своей незаконченной картине. Он изучал ее, открывал для себя заново, подобно мужчине, впервые увидевшему свою возлюбленную без покрова одежд.
Наутро Художник еле дождался открытия магазина, где всегда покупал краски, и жадно набросился на полку с бесконечным разнообразием кадмия и кобальта. Спустя полчаса удивленный продавец, сложив в пакет выбранные тюбики, долгим взглядом провожал своего постоянного покупателя.
Всю весну и все лето Художник дописывал картину. Он расцвечивал ее как влюбленный и сошедший от этого ощущения с ума на июльском лугу закат, и к осени она была завершена.
Как-то в октябре, обернув картину пергаментной бумагой, Художник покинул свою мастерскую и направился к неподалеку играющим детям, в надежде найти ту девочку.
-А она болеет, давно уже, - авторитетно заявил большеглазый мальчуган неробкого десятка. – Мы к ней заходим иногда проведать. Вам дать адрес?
Узнав адрес и поблагодарив мальчугана, Художник направился к дому девочки. Подгоняемый смутным чувством тревоги, он шел широкими быстрыми шагами, будто боясь опоздать на встречу с неизбежным.
Девочка лежала на высоких подушках. Кожа на её худеньком личике, обрамленном рыжими волосами, просвечивала тонкие, еле уловимые глазу прожилки-капилляры. Она приоткрыла глаза и слабо улыбнулась, узнав Художника.
-Я тебе подарок принес, - пытаясь справиться с волнением хрипло произнес гость. Он развернул пергаментную бумагу и аккуратно поставил картину на стул возле кровати. Девочка слегка приподнялась, чтобы лучше её разглядеть, а потом хрупкие, словно ветки сирени, детские ручки обвили шею склонившегося над подушками Художника, и он почувствовал, как плачет от счастья уставшее угасающее солнце.