Олька как всегда летела первая. Ленка плелась сзади, вся сгорбившись, ссутуля плечи и опустив глаза в землю, шла она как на заклание. Алкоголя в крови пока было не то количество, чтоб придать мало-мальски какой бодрости духа. И, ко всему прочему,опять начинало предательски потряхивать. По началу-то она встрепенулась, вроде как. А пятихатку заработали - прям жить захотелось. Но, теперь, оказавшись во дворе Пашкиного дома, Ленка опять загрустила...Шла она и обреченно думала, что, скорее всего, опять останется здесь с ночевой.
Так с ней получалось всегда - накидавшись паленого спирта, падала она, окосевшая, где придется. И, в лучшем случае, это будет вонючий продавленный топчан (единственное спальное место в этом доме, окромя железной кровати самого хозяина). Но, топчан вполне может быть занят другим пропойцей. Так сказать - кто первый встал, того и тапки. В Ленкином случае - кто упал первый; кого, болезного, скосила алкашка - того и место на топчане. Хотя случалось ей спать - и не однажды, с такими же синюшниками как и она сама. Там уже никто не разбирает, какого пола лежащий с тобой рядом - нет среди алкашей различий по половому признаку. И пьют наравне, и дерутся, и на добычу вместе ходят. Алкашка - она такая, всех равняет. И мужиков, и баб. Когда бухают, нет между ними различий. Бывало, и с самим хозяином приходилось Ленке спать (удовольствие ещё то, особенно когда повернется он лицом к тебе и дыши смрадом из Пашкиной пасти - просто вилы - неизвестно ещё, от чего сблюешь, с перепоя или от этой вони).
Вот так у Ленки и получалось. Где сидела там в итоге и падала. Хорошо, хоть примку в пальцах потушить не забывала. Да, скорее, она это подсознательно делала, инстинкт самосохранения срабатывал... пальцы у Ленки (указательный особо), все от той же примки, совсем закоричневели, да что ей за печаль на пальцы эти, когда голова месяц уже не мыта и зубов нет.
Вообще, что сказать - если б не тот пресловутый инстинкт, который самосохранения, то давно бы закопали её, Лену. Сколько раз приходилось ей и землю бороздить - когда ноги не держат и по морде получать от собутыльников. Хотя, то, что по морде - сама виновата, нефиг лезть по-пьяни к кому непопадя. Была у неё такая тема, как перепьет алкашки, так шторки и опускались. Там уж сама не ведала, что творила. Лезла залупаться, не разобрав к кому ещё можно, а к кому и не стоит вовсе... Вот и огребала порой по полной.
Так, в глубокой задумчивости, пиная подгнившие орехи (надо потом собрать и собакам скормить), Ленка и сама не заметила как уже стояла перед распахнутой дверью. Из задумчивости её, скорее, вывели Олькины вопли. Та всегда и везде верещала как потерпевшая, даже и повода не было, а Олька вопила...
В доме было темно. У Пашки всегда было темно. Темнота усугублялась ещё и тем, что нещадно коптила печка - как до сих пор хозяин не угорел, оставалось загадкой. Единственным источником света был телевизор - самая главная Пашкина ценность, и единственный его собеседник в дни отходняков и одиночества. Пашка настолько сросся с этим телеком, что даже обитающие у него алкаши не помышляли, чтобы старый аппарат сдать или продать кому за пузырь. Паша и телевизор были неразделимы. Только, когда хозяин помер, новые жильцы вынесли телек на помойку вместе с остальным многочисленным и никому ненужным барахлом... Наверное, те же бедолаги-алкаши и оттащили позже старенький телевизор куда-нибудь...Может, так сдали, а, может, расколотили ради мотка меди... об этом уже история умалчивает.
Но, пока телек был цел и невредим. Хозяин тоже.
Пашка, приподнявшись на локте, возлежал на своей койке, разбуженный то ли шумом, создаваемым Ольгой, то ли чуя выпивку - это шестое чувство имелось у каждого алкаша. Стоило только бухлишку замаячить где-то на горизонте, алкоголик уже знал, что выпить есть и мог с закрытыми глазами найти вожделенный пузырь.
Пашка хлопал осоловелыми закисшими глазками, ещё не прочухавшись со сна и медленно одуплялся. Но, стоило только Ольке махнуть перед его мордой пакетом, своими очертаниями выдающего арифовы баклашки, Пашка встрепенулся и засветился. Хорош спать, когда накатить есть!
Олька, в свою очередь, уже суетилась на импровизированном столе-табуретке, создавая видимость хозяйки. Лихо стряхнула какие-то об'едки вперемешку с промокшими бычками, тиранула по поверхности замусоленной тряпкой. Одну из грязных стопок, валявшихся тут же в общем хаосе, приспособила под пепельницу. Быстро метнулась в предбанник, чтобы зачерпнуть мутной воды из ведра под запивон.
И только после всех этих приготовлений, медленно и торжественно извлекла из пакета одну из арифовых бутылок. Водрузив пластиковое вожделение во главе стола, Ольга отошла на полшага и перевела дух. Стол был накрыт, можно было и приступать...
Хотя, блин, а как же закусь?) Сегодня же гуляем, вроде. Закусить не помешает!
Олька, как самая настоящая хозяюшка, деловито нырнула в холодильник, стоявший тут же в комнате. В недрах холодильника она замешкалась...
Ленка, всё это время стоявшая в сторонке, с грустью подумала, что, кажется догадывается, почему собутыльница зависла башкой в грязном холодильнике и особо что-то не торопится оттуда выныривать.
Ленке было понятно, что Олька предусмотрительно готовится и приглядывает - что из Пашкиных припасов можно будет утащить до Арифа... Но, это будет чуть позже, когда пьяный хозяин заснет, убаюканный пойлом...
Бухла всегда будет мало, ещё не известно, кто сегодня забредет на огонёк и с чем. Так что, когда случится гнать за новой порцией алкашки - Олька уже подготовилась).
Вообще, Пашкины родители как бы не злились на сына-алкаша, но, как и любые родители, сильно за него переживали . Несмотря ни на что, ни на какие сыновьи выкрутасы, стабильно, раз в месяц снабжали Пашку провизией: в холодильнике появлялись яйца, замороженные куриные запчасти, масло, майонез. Привозились стариками-родителями и какие-нибудь консервы и овощи; картошка, лук, морква... Чтоб сын с голодухи совсем не зачах, бедолага...
Но, наполненность Пашиного холодильника строго зависела от того, как давно был родительский подгон. Ведь, чем меньше времени прошло с того момента, тем больше сохранялась вероятность того, что не всё ещё растащили предприимчивые гости-алкоголики.
Сегодня было очевидно, что продуктовый подгон случился недавно, и Олька удовлетворенно отметила, что поживиться есть чем. Не пропадем.
Хотя, зачем кривить душой - она и так прекрасно знала, когда у Пашки пенсия. А если день пенсии, то, значит, следующий - день приезда его родаков. Об этом знали все алкаши, обитавшие у Пашки и с нетерпением ждали этого дня как праздника!
Олька, наконец-то закончила изучение содержимого холодильника. Она вынырнула оттуда, зацепив плошку с квашеной капустой и пару вареных картох в кожуре. Капуста, от долгой своей невостребованности, успела заветриться, но, на запах опасений, вроде, не вызывала. Значит, вполне годится - им не привыкать, и не такое хавать приходилось. Капуста - хорошая закусь, под неё и арифовка пойдёт мягко, если взять той капустки жмень побольше!
Теперь уж точно, все приготовления были закончены. Можно было приступать.
"Добро пожаловать к столу, дамы и господа! ".
Но, здесь особого приглашения никому не требовалось. Тостов в таких случаях не провозглашали, светских разговоров не вели - к чему тут лишнее жеманство. Повод у всех был один - поправить здоровье.
За насыпающего была Олька - первому, по старшинству, плеснула Пашке. Тот, как и всегда, продолжал лежать на своей койке, полубоком, приподнявшись на локте. Быстро, не пролив и капли, хозяин опрокинул пойло в глотку, подцепил капусты в горсть и отправил вслед - запивон Пашке не требовался. И тут же жадно затянулся примкой - провалилась. А что ей не провалиться-то! Пили все на старые дрожжи, так и не волновались особо, что не пойдет. Подруги тоже, как бы там ни было, кровь успели разбавить... пару коктейльных полторашек всё же приговорили - долго ли умеючи!
Следующей жахнула Олька. Тоже, давиться не пришлось. Нормально пошла. А с капусткой ядреной - вообще песня).
Пили всё из одной грязно-мутной стопки, с отколотым краешком. Не важно из чего пить - было бы что. А если надо и из горла не западло. Что, первый раз что ли?
Когда настал черёд Ленки, она, сделав глубокий вдох, резко булькнула пойло в горло, задержав дыхание, плеснула водицы и шлифанула квашеной капустой, запихав жмень побольше, чтоб побыстрее отбить мерзкий вкус арифовки.
Нормально пошла! Затянувшись примой (свои сигареты подруги негласно приберегли - мало ли), Ленка, наконец таки, медленно опустилась на гостевой топчан и уже собралась расслабиться...
И тут её задница, вместо вороха сырых тряпок, приземлилась на что-то твёрдое. Это твердое судорожно задергалось, и из горы ветоши миру явилась бледная опухшая рожа. Рожа в ужасе лупала глазами и было видно, что существо на топчане вообще не вдупляет где оно, что оно, и что вокруг происходит.
"Масяня!!! " - Олька возопила так, как будто увидела давно почившего родственника и кинулась к вылезшему из тряпок с лобызаниями... Ленка же продолжала сидеть на существе, струхнувшая от неожиданности его появления ни чуть не меньше.
Но, Олька и мёртвого поднимет. Она ж такая! А Масяня мёртвым не был. Во всяком случае, пока. Выпутавшись из тряпок и тяжело перевалив ноги на пол, он уселся рядом с Ленкой на краешке топчана и жадным взглядом уставился на стоявшую и так его манившую пластиковую бутыль "от Арифа".
А ничего говорить и не требовалось... Надо было просто наливать!
Вообще, в трезвом своём существовании он не был Масяней.
Его звали Максим. Макс.
Когда-то у этого Максима была семья как и должно. И жена у него была красавица, и дочка умница. Всё как у людей. Работа была, не сказать, что престижная. Обычная мужская работа: трудился он то каменщиком, то плиточником, то отделочником - занимался ремонтом квартир и имел за свои старания очень даже неплохие деньги. А если надо, Максим и разнорабочим - где кому подсобить не брезговал - главное, платят). Руки у него, как говорится, росли из нужного места. Но, это всё "было". Осталось в таком недалеком, но всё же прошлом. Жена устала от Максовых запоев, семья распалась. Но, Максим продолжал свою семью любить, по дочке, страсть как, скучал. Звонил ей, бывало... да, дочка не хотела с отцом общаться - тут обида матери сказывалась. А ребенок, он что... Он от взрослых перенимает.
И чем больше одолевала Макса тоска, тем чаще и круче он погружался на дно. Запои становились всё более продолжительными и жёсткими, выходы из них с каждым разом давались всё сложнее. Пока ещё случались светлые промежутки, когда Макс отходил, чистил перья и шел на заработки. С рабочей специальностью, грех ничего не найти... Только те варианты, на которые его брали, были разовыми шабашками. Доход приносили, но не сказать, чтобы большой. А на что-то посерьезнее уже не звали... да и сам он вряд ли согласился бы - руки уже не те и физической выносливости поубавилось заметно - всё пьянка забирала...Что тут говорить: уверенности в себе у него тоже больше не было. Вот так и жил он, от запоя к запою. Пропьется - поработает. Чуть денежка появиться - опять в запой. А ему что, постепенно привыкал... только тоска опять вдруг накроет, что хоть вой... А где тоска, там и алкашка. Замкнутый круг...
У Пашки Масяня гостем был частым. Хоть и стал он пьяньчугой, но при этом не пропил ещё свою человечность. Пашу жалел; то дров ему наколет, то печь подтопит. Где какую копейку заработает - несёт. Харчей нехитрых купит, той же примки. Да и где денежка - там и арифка, а как же!
Пашкины гости, они обычно что- быстро все запасы растащат и ищи- свищи их потом. А если у хозяина пусто в доме, хрен кто появится... Ладно ещё зимой - придут переждать холод. А летом под каждым кустом и бухнуть, и приснуть можно легко...
За свою доброту и мягкость, Максима так и прозвали - Масяней. Никому он зла не делал. В разборки пьяные не лез никогда, наоборот, пытался как мог успокоить бушующих. А если перепьет, то затихает в углу где-нибудь и не видно его, не слышно.
Вот и в этот раз, гостевал Масяня у Пашки, да перепил накануне арифовки, видимо. Ничего, сейчас опохмелится и будет как огурец)).
Так и сидели они в Пашкином доме... Сначала опохмелялись, потом уже просто квасили... Ленка уж и не помнит как её срубило. В запое оно как - пьёшь, пьёшь, а потом раз и нет тебя. Поначалу ещё ведутся разговоры ни о чем, может и движ какой случится. Ну, это если кто чего среди алкашей не поделил или сморозил "не по понятиям". Может и драка завяжется, может, ещё какой кипеш... В этот раз мирно всё было... Во всяком случае, как отключилась, Ленка не помнила, словно провалилась в небытие.
" ЭЙ УХНЕМ!!! Э-Э-ЭЙ У-У-УХНЕМ!!!! "
Ленке орали в ухо так, что барабанные перепонки почти разорвало!
Б@яяяя...
Медленно разлепила она опухшие веки... Хотя, глаза можно было и не открывать. Если честно, ей вообще открывать их не хотелось! Ленка уже поняла, что за мр@зь орёт ей в уши.
В каких-то сантиметрах от её лица качалась пьяная красная рожа, от смрадного свежака, изрыгаемого рожей, дышать становилось нечем, и к горлу неудержимо подкатывали рвотные спазмы.
Это был Славик, мать его, собственной персоной.
Продолжение следует...