Десятый выпуск рубрики.
Пьеса Тома Стоппарда «Розенцкранц и Гильденстерн мертвы» была написана в 1966 году, тогда же впервые поставлена, опубликована же годом позже. С тех пор эта трагикомедия стала общепризнанной классикой абсурдизма; являясь пародией на «Гамлета» Уильяма Шекспира была сама неоднократно спародирована, и, что самое интересное, обзавелась экранизацией.
«Розенкранц и Гильденстерн мертвы» – вещь одновременно удивительно простая и чудовищно сложная. Идея в ее основе вполне очевидная – показать события классической трагедии Шекспира с точки зрения второстепенных персонажей. Выбор драматурга пал на Розенкранца и Гильденстерна, приятелей Гамлета, бесхарактерных придворных, шпионящих за принцем по наущению Клавдия. Как знают все, читавшие или смотревшие «Гамлета», глуповатые лизоблюды стали в итоге жертвами королевских интриг – они везли в Англию принца и секретную письменную просьбу его казнить, но в итоге приехали без подопечного и с подмётным письмом, содержащим распоряжения относительно их собственной казни.
Для Шекспира Розенкранц и Гильденстерн – чисто сатирические персонажи, два, грубо говоря, пошлых дурака. Их не жалко даже Гамлету: впрочем, вопрос о гуманизме датского принца – весьма дискуссионный. Но, например, об убийстве Полония Гамлет сожалеет, а приятелей своих отправляет «в расход» хладнокровно: целое письмо написать – это не то, что со злости ткнуть шпагой.
Горацио
Так Гильденстерн и Розенкранц плывут
Себе на гибель?
Гамлет
Сами добивались.
Меня не мучит совесть. Их конец –
Награда за пронырство. Подчиненный
Не суйся между старшими в момент,
Когда они друг с другом сводят счеты.
(перевод Б. Пастернака)
Но Стоппард, конечно, смотрит на ситуацию по-другому, с позиции гуманизма. Ведь Розенкранц и Гильденстерн, прежде всего – люди. Да, не выдающиеся, не самые умные, не самые благородные, отчасти наивные и явно плохие друзья (для принца). Но, черт возьми – люди! Как у Лескова – «шкура овечкина, а душа человечкина». Английский драматург смотрит с точки зрения человека XX века, знающего деяния «великих и выдающихся», по сравнению с которыми бойня в финале «Гамлета» – мелкое недоразумение. Впрочем, как раз для Стоппарда больших и маленьких трагедий нет.
Да, Розенкранц и Гильденстерн мертвы – с этого и начинается пьеса. Герои приходят в себя в некоем лимбе, частично потеряв память, и стараются понять, как и почему они здесь оказались. Уже здесь проводится параллель между ними и призраком отца Гамлета. Но если второй не мог упокоиться из-за незавершенных дел в материальном мире, у Розенкранца и Гильденстерна задача принципиально иная – завершить свой личный путь внутри своего сознания, собрать, как пазл, свои воспоминания.
Двое приятелей-придворных у Стоппарда обретают новые черты. Они не чужды философских рассуждений – бесплодных и бесцельных, но чем рефлексия датского принца лучше? Они так же задумываются о своем месте в мире, не помышляя, в отличие от Гамлета, о великой миссии. Все представляется им бессмысленным: они пытаются взять свою судьбу под контроль, но чем дальше, тем меньше понимают в происходящем. Пытаясь поступать правильно, они загоняют себя в ловушку: их попытки противостоять своей роли были тщетны еще при жизни, после смерти же эта тщетность была возведена в степень.
Стоппард использует, как и Шекспир, прием «спектакля в спектакле» – таинственные актеры показывают героям представление об их судьбе. Потусторонние лицедеи выглядят жалко и сводят спектакль к форменному фарсу: однако, почти сразу грань между этим фарсом и реальностью разбивается, чтобы вновь возникнуть в конце. Бессмысленной бойне «гамлетовского» финала противопоставлен жалкий удар бутафорским кинжалом: на большее обитатели закулисья жизни не имеют права.
Пьеса Стоппарда многослойно иронична. Он подтрунивает и над зрителем, привыкшим отождествлять себя с Гамлетом: не угодно ли в качестве героев получить не пафосных принцев, а двух вельможных неудачников? Ведь все мы надеемся (как минимум, в молодости), что нам уготована какая-то исключительная, очень важная для общества, страны, человечества судьба – хотя на самом деле большинству предстоит так же, как Розенкранцу и Гильденстерну, пройти по жизни призраками и раствориться в темноте и безвестности.
Но, с другой стороны, так ли Розенкранц и Гильденстерн сильно отличаются от Гамлета? Разве они не философствуют? Разве не осознают себя и окружающий мир во всей его полноте? Разве не хотят жить, и жить не бесцельно? Их ли вина, что им уготована жизнью столь незначительная роль? Ведь всякий человек – это целый мир, образ Божий, потенциальный творец, способный охватить мыслью Вселенную. Зачем эта способность дана тем, чья основная задача – ждать за кулисами, чтобы совершить верноподданическую подлость (смысла которой они даже не поймут) и нелепо сгинуть? Или все же каждый из нас – главный герой своей отдельной трагедии, и человечеству давно пора осознать это?
Впрочем, может быть, это действительно вина Розенкранца и Гильденстерна – то, что они мертвы. Ибо однажды сделали неправильный выбор, пошли на поводу у судьбы, не сказали «нет» тому, кто безжалостно жонглирует человеческими жизнями.
«Гильденстерн.
Наши имена, выкрикнутые на каком-то рассвете... распоряжения... приказы... должно быть, был момент, тогда, в самом начале, когда мы могли сказать - нет. Но мы как-то его упустили. (пер. И. Бродского)»
Сознание героев далеко не в порядке: они то и дело отвлекаются от своих изысканий на странные словесные игры и обсуждение философских парадоксов, как бы забывая о своей цели. Но была ли у них эта цель и при жизни? Они так же блуждали среди смутных мыслей и непонимания, даже не заметив, как умерли.
Шекспир специально дал Розенкранцу и Гильденстерну длинные, труднозапоминающиеся, гротескные имена, чтобы подчеркнуть их безликость; по той же причине они никогда не появляются на сцене поодиночке. У Стоппарда их не просто путают – они сами не уверены, кто из них кто. При этом они не идентичны: Розенкранц немного инфантилен, в большей степени романтик и оптимист, а Гильденстерн лихорадочно деятелен, отчасти параноидален и упорнее старается докопаться до истины. При этом их различия, заметные читателю и зрителю, не очевидны для них самих.
Чем пьеса сложна? При том, что ее относят к трагикомедиям, комического в ней мало (трагического в классическом понимании – тоже). Странное поведение героев, сатирический образ актерской труппы, каламбуры – все это забавно, но не сказать, чтобы смешно. Комического здесь недостаточно, чтобы как-то разрядить обстановку, снизить накал гнетущего абсурда. Да, пьеса пропитана иронией, но не более того: это лишь горькая улыбка философа.
А накал абсурда здесь высокий. Как я уже упоминал, периодически герои срываются в поток странных мудрствований. Честно говоря, один монолог Гильденстерна – о вероятностях, в начале пьесы – я так и не понял, перечитав трижды.
Но вникать во все парадоксальные логические игрища героев совершенно не обязательно. Этот «философский шум» – в каком-то смысле иллюстрация внутреннего состояния героев, запутавшихся в своей бесцельной жизни, ищущих выход без понимания того, как стали частью текущей ситуации.
Экранизирована пьеса была аж в 1990 году, и взялся за экранизацию сам автор. Опыт работы в кино у него в некотором смысле был – в качестве сценариста. К примеру, он был соавтором сценария причудливой «Бразилии» Терри Гиллиама. То есть раньше драматург занимался своим делом – сценарий, это, конечно, не пьеса, но близкое явление. А вот в качестве кинорежиссера Стоппард выступал единственный раз – когда поставил «Розенкранц и Гильденстерн мертвы».
Что можно сказать о фильме хорошего? Тим Рот и Гэри Олдман. Они сработали гениально. Впрочем, я меньшего и не ждал. Рот со своим пытливым, маниакальным взглядом, легкой «отмороженностью» – тот самый Гильденстерн, отчаянно пытающийся выкарабкаться из пут абсурда. Ну а Гэри Олдман – вообще мастер перевоплощения. И здесь на экране тот самый Розенкранц – растерянный, по-детски потерявшийся, периодически «выпадающий из ситуации». Чертовски сильные актеры, отлично исполненные роли.
Проблема в том, что пьеса эта, имхо, вообще лучше воспринимается, когда ее читаешь. Сложный, запутанный текст быстро начинает ускользать. Сначала ставишь фильм на паузу, перематываешь назад, потом это надоедает. Каково было бы смотреть это в кино или по ТВ?
На мой взгляд, у автора плохо получилось перевести пьесу с языка театра и литературы на язык кино. Кинематограф – это, все же, иной формат, предполагающий зрелищность. Абсурдизм, сюрреализм на экране требует более яркой упаковки, сложной операторской работы, спецэффектов, декораций – однако Стоппард, похоже, вспоминает об это только дважды, в начале и в конце фильма. Большая часть картины – блуждания по некоему пыльному закулисью: атмосферно, но быстро утомляет.
Нет, автор пытался, причем некоторые его решения спорны (как автор, он, конечно, имел право). Например, лейтмотив петли – ведь по тексту Шекспира злосчастные приятели Гамлета были обезглавлены, так почему в экранизации их помещают на виселицу – только ради метафоры судьбы, запутанной, словно узел; затягивающейся, удушающей неизбежности? По-настоящему удачной, правда, была сценка с импровизированным маятником Ньютона – вот это было реально смешно.
Впрочем, при всей своей утомительной, нарочитой элитарности, фильм все равно впечатляет. По крайней мере, меня он заставил прочесть пьесу, а это уже немало.
И все-таки жаль, что за экранизацию не взялся хотя бы тот же Терри Гиллиам – вот он смог бы сделать из загробного сновидения Розенкранца и Гильденстерна поистине сюрреалистическое зрелище и переплавить мрачную философскую иронию Стоппарда в настоящий английский юмор.
И пьеса, и фильм, безусловно, не для всех (театр, впрочем, вообще в наше время явление элитарное; но рассуждать о нем не берусь, так как пьесы предпочитаю читать). Пьеса стала великолепной, хоть и не слишком смешной, горькой шуткой: предостережением для Розенкранцев (и Гильденстернов) и неудобным напоминанием для Гамлетов (а также считающих себя таковыми). Фильм же, безусловно, держится в основном на актерской игре: для человека, не любящего театр и не знакомого с оригинальным текстом, он может стать непростым испытанием. Пройдя которое, впрочем, вдумчивый зритель будет вознагражден.
Оценка пьесе - 9 из 10, фильму - 8 из 10. И снова книга лучше, пусть самую малость.
Другие выпуски рубрики "Книга лучше?":
"Хранители" против "Хранителей"
"Ловец снов" против "Ловца снов"
"Бюро корректировки" против "Меняющих реальность"
"Лангольеры" против "Лангольеров"
"Секретное окно, секретный сад" против "Тайного окна"
"Мечтают ли андроиды об электроовцах?" против "Бегущего по лезвию"
"Воспламеняющая взглядом" против "Порождающей огонь"