На экраны онлайн-кинотеатра KION, а позже и Первого канала, вышел сериал «Вертинский» — о жизни знаменитого шансонье. Кроме строчек «в оранжево-лимонном Сингапуре» и выбеленного лица Пьеро, поющего из очень далекого далека, я о Вертинском мало что знала. При этом был он мне не близок, что ли, как артист. Толком не знакомая с его творчеством, я все же считала, что все это странное, непонятное, лилово-лимонно-зефирное, манерное, ну совсем как-то не импонирует и не увлекает.
Планируя смотреть сериал, вдруг подумала, что как же я собираюсь получать удовольствие от перипетий сюжета, если совсем ничего не знаю об этом человеке. Ведь получится, я просто буду следить за полетом мысли сценариста, режиссера и команды фильма, но полностью увидеть и распробовать весь «изюм» очевидно не смогу.
Поэтому перед тем, как скачать фильм, открыла список книг о Вертинском. И наугад выбрала мемуары «Дорогой длинною..», заключительные главы которых (про Шанхай и переезд на Родину) он писал еще в эмиграции с 1942 по 1943 годы по заказу шанхайской газеты «Новая жизнь», а начало о детстве и юности уже перед смертью.
И вот это была моя главная ошибка и одновременно огромное счастье. Ни в коем случае не беритесь за книгу, если решили начать просмотр. Если ничего не знать об Александре Вертинском и не читать о нем книг, смотреть сериал будет сплошное удовольствие — богатые интерьеры, продуманные детали быта, шикарные костюмы, отличные актеры. Но если вы, как и я, сначала откроете книгу, обойтись без апоплексических припадков гнева и ненависти ко всем причастным к сюжету и картинке, к сожалению, вряд ли получится.
Прочитав книгу, я влюбилась в Александра Николаевича. Я стала той визжащей поклонницей в летящем платье, которая подбегает за автографом и ревнует к остальной толпе фанаток. Влюбилась в его безусловное литературное дарование, тонкий юмор, такт, с которым он пишет, интеллигентнейший, если так можно выразиться, слог, когда уровень величия человека виден по тому, как просто и легко он рассказывает о принцах, королях, магнатах и сильных мира сего, и по тому, с какой иронией и прямотой отзывается о собственных поэтических и музыкальных дарованиях. Как умеет писать о тяжелом и страшном, как видит прекрасное в самых ужасных ситуациях, как он бесконечно любит свою Родину, какой он невероятно добрый и великодушный человек. Я не могла оторваться от книги, читала ее запоем, а если приходилось прерываться, то знаете это забытое, совершенно забытое прекрасное чувство досады, когда земные мелочи отрывают от поглощения букв, вот это чувство, оно вернулось из каких-то совсем уже дебрей детства с зачитанными вдоль и поперек «Тремя мушкетерами». Давно с таким удовольствием не читала, ей богу. Поэтому, уж простите, но этот имхоч снова, видимо, получится ужасно длинным, и будет содержать два отзыва — и на фильм и на книгу.
Когда читала, делала скриншоты особенно понравившихся историй или даже просто коротеньких фраз, чтобы не потерять их и поделиться с вами, но ближе к концу книги поняла, что заскринила почти треть и нужно срочно остановиться, а ведь сколько еще всего осталось! Хнык, как говорят классики и современники.
Александр Николаевич родился в Киеве, мать его не состояла в браке с отцом, удачливым юристом, которому «развод не давала его первая жена Варвара, пожилая, злая и некрасивая женщина». Помнит себя автор с трех лет, как он сидит на горшке, к нему прибегает девочка и говорит: «хватит на горшке сидеть, у тебя умерла мама!» Маленького Сашу приводят в комнату, где стоит гроб:
Быстро взобравшись на табуретку, я чмокнул маму в губы и стал совать ей в рот шоколадку… Она не открыла рта и не улыбнулась мне. Я удивился. Меня оттащили от гроба и повели домой, к тётке. Вот и все. Больше я ничего не помню о своей матери.
У Саши была старшая сестра Надежда. Детей разлучили и отдали на воспитание двум материным сестрам, а затем зачем-то сказали, что «никакой сестры у меня нет. Наде то же самое объявили обо мне. Так мы и жили, оба зная, что у нас нет никого на свете». Много позже артист, благодаря счастливой случайности, найдет свою сестру Надю, напишет ей и они встретятся.
У тетки Саше жилось несладко, его запирали дома, не выпускали гулять, били за малейшую провинность, а спал он в коридоре на сундуке, покрытом «солдатским ковром». Поначалу делавший успехи в школе, далее он просто возненавидит учебу и будет исключен сначала из одной гимназии, а потом и из другой. Саша со школы бредит театром, он им просто болеет, и сам мечтает каким угодно образом стать артистом. За то, что после школы околачивается у театров и поздно приходит домой, его в итоге выгоняет из дома родная тетка.
А ко всему я ещё и возвращался домой поздно. Спектакль кончался в 12 часов, и я стучал в дверь кухни уже во втором часу ночи.Но тётка сказала однажды:— Где ты шляешься, там и ночуй!И строго-настрого запретила кухаркам впускать меня в дом по ночам. Тщетно я стучался в окно кухни. Что было делать? Куда пойти? Где ночевать? Бросить театр я не мог. Это было выше моих сил. А друзей, у которых я мог бы переночевать, у меня не было. В саду стояла беседка. На зиму она запиралась на замок. В ней лежали грубые солдатские ковры. Выломав две штакетины в беседке, я влезал в неё и, закутавшись в эти ковры, засыпал на морозе. И мне было тепло. А утром я приходил на кухню и пил чай, умывался и приводил себя в порядок, как ни в чем не бывало.В конце концов тётка все же выгнала меня из дому, и я стал ночевать в чужих подъездах, просиживая ночи на ступенях холодных лестниц.
Позже он находит приют у друзей, а потом и вовсе уезжает в Москву. Начинается «московский период» становления и жизни. Тут Александр Николаевич тоже совсем не кривит душой и рассказывает, как шатался по городу в поисках любой подработки, при этом никак не в силах определиться, кем же он хочет стать — певцом, артистом или писателем.
А Москва была чудесная! Румяная, вальяжная, сытая до отвала, дородная — настоящая русская красавица! Поскрипывала на морозе полозьями, покрикивала на зазевавшихся прохожих, притопывала каблучками. По горбатой Тверской весело летели тройки, пары, лихачи-кудрявчики.— Пади!.. Берегись!..В узеньких лёгких саночках, тесно прижавшись друг к другу, по вечерам мчались парочки, накрытые медвежьей полостью. В Охотном ряду брезгливые и холёные баре иногда лично выбирали дичь к обеду. Там торговали клюквой, капустой, мочёной морошкой, грибами. Огромные осетры щерили зубы, тускло глядя на покупателей бельмами глаз. Груды дикой и битой птицы заполняли рундуки. Длинными белыми палками висела на крючках вязига для пирогов. И рано утром какой‑нибудь загулявший молодец (в голове шумел вчерашний перепой) подходил к продавцу, стоявшему у больших бочек с квашеной капустой, низко кланялся ему в ноги и говорил:— Яви божескую милость! Христа ради!И продавец, понимая его душевное и физическое состояние, наливал целый ковшик огуречного рассола, чтобы молодец опохмелился. И ничего за это не брал.
С этого места стартует сериал. Нет, не с торговых рядов и квашеной капусты, а буквально с голой задницы героя крупным планом — это нам рассказывают, как тот брался за любую работу, чтоб свести концы с концами и подрабатывал натурщиком. Друзья Саши тоже бедовые, пока еще непризнанные гении, богема московских «штудий» на чердаках. Один — вымышленный персонаж, поэт Агеев, у которого Вертинский якобы одалживает стихи, придумывает музыку и начинает выступать с песенкой «Кокаинетка».
Кокаин продается в аптеках, как лекарственное средство, без рецепта, что-то вроде пустырника или мелиссы обыкновенной, и все буквально охвачены этой губительной лихорадкой. Другой друг будущей звезды — художник Осмеркин, о котором в книге написано прекрасное:
А дома уже народ собрался разный, и все, разумеется, голодные. Я торжественно вынимаю полтинник из кармана и говорю:— Сашка, пойди купи чего‑нибудь поесть.— Хорошо, — соглашается он.Он уходит. На полтинник можно много чего купить. И колбасы, и сыру, и хлеба…Через полчаса он является сияющий и довольный.— Купил?— Купил.— Ну, давай.Он разворачивает свёрток, и… в нем оказывается огромная репа, несколько кроваво-красных помидоров, зеленые кабачки, букет жёлтых листьев и пустой жестяной бидон из-под керосина.— Сашка, что это? — в ужасе спрашивают товарищи.— Это… Это для натюрморта! Смотри, как здорово будет. — И он торжествующе ставит на стол бидон и окружает его помидорами… и репой. — Вот! Помнишь, у Сезанна в натюрморте салфетка стоит крахмальная? А ведь как стоит! Никуда от неё не уйдёшь. Я этот бидон так раздраконю! Вот увидишь.И он уже начинает ставить натюрморт.— Осел! Кретин! Дегенерат! — в бешенстве кричу я. — А жрать мы что будем?
Вся эта гоп-компания выглядит чертовски веселой и всю первую серию ищет, находит, уговаривает провизоров и раздобывает белое вещество, которое потом и употребляет по назначению. Здесь начинаются расхождения, которые коробят. Вертинский описывает наркотическую зависимость, которая тогда одолевала его не на шутку, как огромную беду, в которую втягиваешься поначалу незаметно, всего минут на пятнадцать обретая небывалую ясность сознания и чувство полета, а потом уже практически постоянное тупое оцепенение, в итоге доведшее его до галлюцинаций. Однажды он выглянул в окно и увидел крышу мансарды, сплошь усеянную пустыми бутылочками из-под «мелиссы». Но в фильме с ума сходит не Александр, а его друг, а все бутылочки якобы употребляет сестра героя Надя. Самое противное, что по сюжету — именно брат подсадил сестру на наркотик, доведший ее до трагической смерти. Этого не было, Надежда была актрисой и с успехом предавалась «лечению» самостоятельно, но авторам фильма всякий раз нужно придумать какое-то осязаемое «настоящее» потрясение героя, после которого он начинает бешено творить.
Кстати, вот что пишет о своем сценическом грустном Пьеро и вообще, начале карьеры, Вертинский:
От страха перед публикой, боясь своего лица, я делал сильно условный грим: свинцовые белила, тушь, ярко-красный рот. Чтобы спрятать своё смущение и робость, я пел в таинственном «лунном» полумраке, но дальше пятого ряда меня, увы, не было слышно. И заметьте, это в театрике, где всего было триста мест! Впечатлительный и падкий на романтику женский пол принимал меня чрезмерно восторженно, забрасывая цветами. Мне уже приходилось уходить из театра через чёрный ход. Мужчины хмурились и презрительно ворчали:— Кокаинист!— Сумасшедший какой‑то!— И что вы в нем нашли? — недоуменно спрашивали они женщин.Я и сам не знал. Петь я не умел! Поэт я был довольно скромный, композитор тем более наивный! Даже нот не знал, и мне всегда кто‑нибудь должен был записывать мои мелодии. Вместо лица у меня была маска. Что их так трогало во мне?
Пока друзья ищут себя и свое место в этом мире, гремит Первая мировая война, и начинается вторая серия. Александр идет добровольцем в санитарный поезд и работает там, спасая жизни, на износ.
Вся статья здесь: https://alterlit.ru/post/24164/
#обзор сериала #сериал вертинский #независимая критика #смирнова #имхоч #новая критика #alterlit #современный сериал #кинообзоры