Чекалинский останавливался после каждой прокидки, чтобы дать играющим время распорядиться, записывал проигрыш, учтиво вслушивался в их требования, еще учтивее отгибал лишний угол, загибаемый рассеянною рукою. Наконец талья кончилась. Чекалинский стасовал карты и приготовился метать другую.
-- Позвольте поставить карту, -- сказал Германн, протягивая руку из-за толстого господина, тут же понтировавшего. Чекалинский улыбнулся и поклонился, молча, в знак покорного согласия. Нарумов, смеясь, поздравил Германна с разрешением долговременного поста и пожелал ему счастливого начала.
-- Идет! -- сказал Германн, надписав мелом куш над своею картою.
-- Сколько-с? -- спросил, прищуриваясь, банкомет, -- извините-с, я не разгляжу.
-- Сорок семь тысяч, -- отвечал Германн.
При этих словах все головы обратились мгновенно, и все глаза устремились на Германна. "Он с ума сошел!" -- подумал Нарумов.
-- Позвольте заметить вам, -- сказал Чекалинский с неизменной своею улыбкою, -- что игра ваша сильна: никто более двухсот семидесяти пяти семпелем здесь еще не ставил.
-- Что ж? -- возразил Германн, -- бьете вы мою карту или нет?
Чекалинский поклонился с видом того же смиренного согласия.
-- Я хотел только вам доложить, -- сказал он, -- что, будучи удостоен доверенности товарищей, я не могу метать иначе, как на чистые деньги. С моей стороны я, конечно, уверен, что довольно вашего слова, но для порядка игры и счетов прошу вас поставить деньги на карту.
Германн вынул из кармана банковый билет и подал его Чекалинскому, который, бегло посмотрев его, положил на Германнову карту.
Он стал метать. Направо легла девятка, налево тройка.
-- Выиграла! -- сказал Германн, показывая свою карту.
Между игроками поднялся шепот. Чекалинский нахмурился, но улыбка тотчас возвратилась на его лицо.
-- Изволите получить? -- спросил он Германна.
-- Сделайте одолжение.
Чекалинский вынул из кармана несколько банковых билетов и тотчас расчелся. Германн принял свои деньги и отошел от стола. Нарумов не мог опомниться. Германн выпил стакан лимонаду и отправился домой.