Часть 3. Как в угаре. (Ссылка на продолжение рассказа в конце страницы).
У Фаины пересохло во рту. Она поплелась на кухню, медленно, не упасть бы, голова кружится. Напилась воды из чайника, отломила от батона, пожевала.
За окном, у подъезда голосила Анжела, это соседка с третьего этажа, молодая женщина:
- Кирюуша, Андрюуша, - окна их квартиры смотрят на другую сторону, на бульвар, и приходится выходить на улицу, чтобы позвать детей со двора. Стоит в одном цветастом шелковом халате, и тапки на босу ногу. Одной рукой стягивает воротник - атласную шальку на груди, другой придерживает полу халата.
Брр, - Передернулась Фаина. - Хоть бы платок накинула.
А дети где-то играют далеко, не сразу услыхали, но мать их видит и кричит снова:
- Кири-и-лл, Анд-рееей – Голыми ногами сучит. - Киррилл! Я кому сказала! – орет уже на весь двор Анжелка.
Пацаны бегут с противоположной стороны двора.
- Я сколько должна звать? Быстро домой! - Взашей заталкивает мальчишек в подъезд, обзывает их не по-детски, озябшая, разъяренная.
Ох, и крута!
Фаина унесла чайник в комнату, - тяжесть какая, руки не слушаются. Забралась под одеяло. Слабость, все время какая-то слабость в теле, в ногах.
В городе поселились к старшему сыну, как и планировали, комнату им выделили самую маленькую в квартире. А куда им большую то? У внуков игры, забавы, школьный и спортивный уголки. А им чего? Кровать, да телевизор.
Деньги с продажи дома все поделили, отдали сыновьям, и дочери старшей послали. "А умрем, так что ж, похоронят, небось, так не оставят". – Говорила Фаина сестре, а та только головой на это качала. Не нравилось ей это решение. А нравилось ей раньше приезжать к Фае и Коле в гости, всей семьей. Всегда вспоминала. Ездили тогда в лес, на речку, вместе с детьми - тогда еще, младшими школьниками, усаживая их к себе на колени, - в тесноте, не в обиде, - в старенькой «копейке». Весело было, молодые, здоровые.
Старшая сноха Фаины и Николая застолья любила. Каждый выходной, как началось с новоселья, так и праздновали, то одно, то другое: то праздник, то обстановку обмыть. А запросы растут. Денег все не хватает. Сын на двух работах крутится. А по выходным у них пирушки. Повод всегда какой-нибудь был. Любили весело жить.
А в пьяном угаре у сына со снохой скандалы начались. Слово за слово, причины тоже всегда находились.
Иногда старики, желая покоя, да чтобы не слышать оскорблений снохи, - словно бес в нее вселялся, - они к Петру перебирались. Но там тесно, две комнаты. А невестка младшая, та тоже с норовом, то не в настроении с работы пришла, ее не трогай, то, приболела … Они сидели, опять же, в маленькой комнатке, как хомяки, не высовывались, особенно, если сын на работе был, он на заводе по сменам работал. Посидят так несколько дней, у старшего война утихнет, они назад возвращаются, там все же, своя комната.
Фаина, конечно, все делала, пока силы были: детей в сад водила, потом в школу, на кухне вахту стояла... А вечером у себя в комнатке отсиживались, чтобы уж не мешать.
В выходные у детей застолья. Как с пятницы начинали, так и три дня. К понедельнику еле оклемаются. Раздраженные, на детей орут, треплют их. Живут, как в угаре. Так ведь и Коля пил с ними. Вот ведь, беда. Если бы, хоть отец этому не потворствовал. Нет. Слаб был.
Фаина не знала, как помочь. Как выправить. Пробовала несколько раз разговаривать, но видела, что только раздражает их своими нравоучениями. Уж лучше молчать. И так молчаливая, тут вообще перестала рот открывать. Работу домашнюю сделает и к себе в комнату. Летом на даче у младшего сына жили, помогали. Тогда еще как-то получалось жить одной семьей. Коля в обиду не даст, если что. А Фаина уже кусала локти. О доме своем тосковала. Но и об этом все больше молчала, молча-ала-а. Что уж говорить то. Не вернешь.
А уж, как не стало Николая, у него ведь в молодом еще возрасте туберкулез был обнаружен, в армию даже не брали, - рассказывал, - а потом зарубцевался, и взяли уже года в двадцать четыре. А сошлись они с Фаей, когда ему уже хорошо за тридцать было. Курил много. Так ведь и не обследовались в городе то ни разу, все как-то не до этого. А у него там, как оказалось, опухоль росла, а потом, уже и поздно было.
Как-то Фаине приснился сон, уже наверно после сорокового дня Колиного. Идут будто они с Колей вдвоем по каким-то оврагам, лесок недалече виднеется. Местность похожа на окрестности их городка. Осень будто бы, или весна ранняя, сыро как-то. В зимние пальто оба одеты. Вдруг они провалились в какую-то яму. Коля Фаину то все выталкивает, выталкивает наверх. Она хочет и ему помочь выбраться, но он машет ей: «Иди, иди», - говорит, - «а я тут пока». И она пошла от него. Обернулась, а его уже нет. Жить, значит, ее направил.
Ее, значит, жить, а старшенького …. Санечка то, на двух работах изработался, а в выходной непосильная работа для его печени была. Улегся рядом с отцом. Фаина и вовсе окаменела.
Дочь Валя совсем приезжать перестала. И Фаину к себе не приглашала. Если бы в доме, как и прежде жили, она бы приехала, а сюда не хотела. Со снохами не ладила. Выросла, и как отпочковалась, совсем ни в ком нужды не имела. А ведь Фаина всегда по ней скучала.
Один сын остался. Летом на даче у него жила, пока они со снохой неделю на работе. А на выходные домой уезжала, в свою комнату. У них по выходным, на даче то, - гости, шашлыки, баня. При гостях сноха веселая, говорливая, заводная. Как часто Фаина слышала, как она сама о себе, да о своей душе толкует, что она, де, с душой ко всем. «Я такой человек, что последнюю рубашку отдам!»
А при Фаине раздражалась. Ей не скажет ничего, а на сыне, да на детях срывается.
Придет Фаина домой, старшая сноха тоже недовольна: пашешь там на них.
- Да ведь мне работа на земле только в радость. Мне там воля. И дни проходят незаметно. - Оправдывалась Фаина.
Так лет, наверно, восемь, после смерти мужа прошло.
А потом сноха, не в прямую, но выгнала. Внуки большие уже, им место надо, куда и друзей привести. У самой еще, может быть, личная жизнь устроится. Есть у тебя сын, вот и иди к нему.
А внуки что, они, как мать. А сыновья, как жены. Никто не вступился. Может, были бы дочери, они бы ближе были. Но тоже по-разному. Бывают ведь и сыновья такие, что мать до конца ее дней оберегают. А бывают и дочери, как чужие. Отчего уж, у меня все так? Видно, потому, что пьющие. Пьющие мужики, они слабые.
Фаина, то проваливалась в сон, то лежала с открытыми глазами. С вечера долго не могла уснуть, все лезли мысли, копошились. Лежала без сна, не знала, сколько времени. А, не все ли равно? Впереди пустота, непроглядность, что вот эта ночь. - Но, сама уже конец торопить не стану. Как уж Бог даст.
Утром она проснулась от того, что дворник сколачивал лед и скреб лопатой по тротуару. И снова мысли налетели со всех сторон, как гнусы. - Кыш, кыш, надоедливые. Что вы из меня кровушку пьете?
То снятся Фаине Коленька, сыночки. Валя. Вспомнилась Соня, что жила в том же подъезде, что и сын. Из ума выжившая старуха. Кричала с балкона, что ее голодом морят, еды не дают. А сноха ее, здоровая, дебелая баба, во всеуслышание рассказывала во дворе: «Вы даже не представляете, какой это ужас! Каждый день она что-нибудь отчебучит. Ее же одну оставить совсем нельзя. Она и дом то может поджечь. ... Оправится прямо в постели, да это все и несет через залу, на балкон, сушить. В дом никого привести нельзя. … Забывает, что она ела только что, кричит, что голодная, все время просит есть. До того дошло, что огурцов - переростков нарежу миску, и дам ей. Ест, ей лишь бы что».
Ох, не дай то, бог, такую то старость. Я то пока в своем уме, я то про себя знаю. Может встану, и слабость меня покинет. Надо встать.
В этот день Фаина не залеживалась, рано поднялась. И стала молиться. А молитву она только одну знала «Отче наш», ее и повторяла. Читать из молитвенника не было возможности, темно. Свет включать не хотелось. И она своими словами с Богом разговаривала. Когда устала стоять, на колени встала. Когда спину сковало, лбом в торец стола упиралась. И молила за сына, дочку, внуков, за себя, за всех родных, ныне здравствующих, и усопших. Просила прощения за свой поступок безумный.
Теперь надо попить чаю. Пакетированный, который сын принес, он невкусный, пустой, Фаина его не любит. Все сейчас этот пакетированный пьют. А заварка рассыпная кончилась. Поставила чайник. Умылась. Подошла к окну.
Соседка Анжела вела детей в сад. В красивом, длинном пальто персикового цвета, в норковой шляпе с полями. Походка, и все движения у нее, несоответствующие ее наряду, по-мужски резкие, размашистые.
Мальчишки насупившиеся и недовольные. Мать раздражена. Во всем виде этой компании сквозит нервозность. Знать, утренние сборы были нерадостными.
Дети, выйдя на улицу, немного пришли в себя. Один из ребят, решая сократить дорогу, лезет через тротуарный бордюр, на подтаявший рыхлый снег, нога его соскальзывает и он плюхается животом в кашу из снега и грязи.
Анжелка хватает его зашкирку и вытаскивает на дорогу.
- Вот (такой, растакой)! - и толкает мальчишку по направлению дороги. Тот бежит вперед, втянув голову в плечи. В этой семье в порядке вещей употребление эпитетов, как в казарме. Невзирая на то, что дело имеется с ребенком.
О господи, божештымой! Да что уж вы такие то дерганые? Тяжело вам, понятно. Но дети то, они то ни в чем не виноваты. У них еще такая впереди трудная жизнь. Издергаешь их в малолетстве, потом они так всю жизнь и будут дергаться, и в себя то придут ли? А то, вот бежит он сейчас, жалкенький, втянув голову в плечи, глаз не подымая, боится тебя, а ты, сильная, властная над ним, а пройдет несколько годков, не увидишь как пролетят, и может статься, ты втянешь голову в плечи, а уж он развернется тогда над тобой беркутом.
Елену, Анжелкину мать, Фаина знала. Еще до больницы, весной сидели с ней на лавочке, разговаривали не раз. В ней тоже покоя нет, «вот, нникому, говорит, такой жизни не пожелаю». Две дочери у нее, обе разведенные. Анжела уговорила мать продать трехкомнатную квартиру, купить двушку-трамвай, - ох, как я не люблю эти трамваи, уж больно они тоскливые, временные. - А оставшиеся деньги вложить в бизнес. А бизнес у нее не пошел. У младшей дочери тоже все наперекосяк, два сына от разных браков. И тоже пришла с ребятами к матери. Теперь пьет, детей бросает на мать и старшую сестру. Три несчастные, неустроенные женщины и четверо мальчишек. Да еще, у младшего ребенка что-то со здоровьем неладно. Все в этой двухкомнатной квартире - трамвае. Скрученные матрасы на полу. Взаимные обиды и выяснения отношений. Ох, бедные, бедные.
И все же, не выправится ведь так ничего и вовсе, если и дальше так дергаться, не дело это, на детях срываться. Нельзя. – Сидя у окна и глядя, как Анжела провожает детей в сад, невесело размышляла Фаина.
Продолжение
Фото с сайта Pixabay.
На моем канале: