Отмечается, что русская проза XIX века воплощает движение от стереотипов к индивидуализации образов чужестранцев, однако трагедия Германна интерпретируется с помощью слов : «Германн немец, он расчетлив, вот и все, подумал Томский». Мнение о Германне как только немецком герое разрушается этого же героя, Томского: «у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, что на его совести по крайней мере три злодейства». Портрет своевольной и самоутверждающейся личности приобретает обобщенные черты за счет сходства с Наполеоном и указания на общий источник зла, получивший в немецкой культуре имя Мефистофеля. Сходство с Наполеоном чуть позже будет отмечено и в речи повествователя: «он сидел на окошке, сложа руки и грозно нахмурясь. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона. Это сходство поразило даже Лизавету Ивановну». Это оправдывает и фамилию "Германн", которая в латинском переводе означает «единородный». В средневековье это имя было присвоено благородному и знатному