Часть вторая.
День первый
Моя первая ночь в доме колдуна прошла более или менее спокойно. Я даже удивлялась тому, что я ничего не боюсь. Возможно, здесь мне помог чай, который дедушка заварил: мята, мелиса, чабрец – все ингредиенты действовали расслабляюще и успокаивающе. Я спала крепким сном младенца. Правда очень отчётливо, явственно видела сон.
Видела свою покойную бабушку, мамину маму. Она умерла не так давно, полгода не прошло. Дети похоронили её к мужу, к дедушке моему. В этой же могиле лежат дедушкины родители. Они первыми умерли.
Мама всё ещё плакала, когда смотрела на бабушкину фотографию, и причитала:
- Мамочка, милая, ну, приснись, расскажи, как тебя там приняли? Хорошо ли тебе там?
Мы с отцом не тревожили её в такие минуты, понимали, что маму терять всегда тяжело. Хотя мне тоже хотелось знать, как «встретили» бабушку муж её и свёкор со свекровью.
Так вот, снится мне какая-то широкая светлая горница в бревенчатой избе, посреди которой стоит большой деревянный стол, за ним на крепкой деревянной лавке сидит бабушка, вроде как в гостях. Или стесняясь чего-то. Вижу, дедушка стоит у русской печки варит суп. Надо сказать, что при их жизни так и было: дедушка часто варил первое, так как приходил с работы раньше.
Слышу вроде ещё голоса: мужской и женский. Людей, кому они принадлежат, не вижу, но понимаю, что это дедовы родители. И тут я поняла, что деревянная изба из моего сна – эта их общая теперь могила. И что все они там очень дружно живут. И что бабушка теперь у себя дома. И ей там тепло и хорошо.
Я проснулась и увидела Николая Петровича, сидящего на моей кровати в ногах.
Лукаво прищуриваясь, он спросил:
- Ну, что? Узнала, что хотела?
- Узнала! – немного удивилась я, забыв на минуту, что говорю не с обычным человеком, а с ведуном и знахарем. – Надо поехать домой, маме рассказать.
- Нельзя тебе пока домой, пока науку мою не переймёшь. Никто ничего знать не должен до поры до времени. А потом хоть маме, хоть кому хошь рассказывай, приободрил он. - Вставай, Таисья завтрак принесла.
Таисьей звали его младшую дочь, было ей тогда лет сорок – сорок пять. Она жила с семьёй отдельно в новом доме на другом конце села, но к отцу наведывалась часто. Николай Петрович вдовствовал, а Таисья и молочка парного принесёт, и обед приготовит, и избу приберёт.
На столе стояла кувшин с молоком, лежала буханка свежего вкуснейшего белого хлеба из местной колхозной пекарни, небольшая, но глубокая миска с творогом. И литровая баночка свежего жидкого мёда. Мёд был очень даже кстати - приближался спас.
Мы позавтракали в тишине. Николай Петрович молчал, ни о чём меня не спрашивал: казалось, что он и так всё про меня знает. А я боялась задать лишний вопрос. Потом он заговорил:
- К десяти часам народу будет - не протолкнёшься. Многим помощь нужна –черноты вокруг много. Злые люди, завистливые. Вот и болеют от этого самого. Сегодня, в первый день твоей учёбы, ты только слушай, сиди вон там, на диванчике, и слушай. Да подмечай всё за мной, рот не раскрывай, - поучительно сказал он.
Я и не собиралась рот раскрывать – мне всё запомнить надо.
В 10 часов велел он мне дверь в сени открыть и народ запустить с улицы. Люди хлынули потоком, их действительно было много: и стар, и млад. Я, конечно же, не помню всех, расскажу про тех, кто запомнился мне наиболее ярко, чьи истории меня удивили или взволновали.
В первый день было очень много мамочек с детьми, в основном с младенцами орущими. Дедушка им грыжи заговаривал. Кого-то от бесовства наговорённой водой умывал и поил.
А мне запомнилась с первого дня одна женщина. То ли потому что она была настолько эффектная и яркая, что просто не могла не запомниться, то ли потому что история её потрясла меня тогда до глубины души.
Вот садится она перед дедушкой на стул. Молодая, красивая, только знаете, уставшая какая-то, с опущенными плечами, словно собака побитая. На вопрос ведуна, с чем она пришла, вдруг разрыдалась, затряслась и начала свой сумбурный рассказ:
- Помогите, дедушка! Что-то неладное в жизни моей творится: и дома, и на работе! На работе должна была повышение получить, должность начальника отдела мне давно уже директором обещана была. Вдруг – на тебе: моя коллега эту должность получила, а со мной и говорить не хотят, будто и нет меня, так – пустое место. Дома не лады, муж последний месяц
чернее тучи ходил. Всё молчал. Молчал-молчал, а недавно объявил, что к соседке уходит, что любит её, что давно у них уже эти шуры-муры. Сын – школьник, как узнал о предательстве отца – в себе замкнулся. В школе скатился на «тройки», а ведь он в военное училище поступить мечтал.
После слов о сыне слёзы снова покатились из её глаз.
- Помогите, дедушка! – каким-то ослабленным и молящим голосом прошептала она.
Николай Петрович слушал её, как могло показаться со стороны, не совсем внимательно: то отводя глаза в сторону, смотря в одну точку, словно в пустоту, то закрывая их, словно засыпая. Я потом только узнала, что он таким образом впадает в транс. И видит то, что другим неподвластно.
Молчание после вопроса несчастной женщины длилось, казалось, очень долго. Так долго, что она глазами стала окидывать комнату, в надежде найти в ком-то поддержку и объяснение такого поведения ведуна. Но в комнате была только я, а я и сама не знала, что делать - старик молчал…
Вдруг он начал вещать:
- Вода болотная, вода дремотная….
И опять вроде как заснул. Потом вдруг открыл глаза, словно проснулся бодрячком:
- Порча на тебе, милая! Порча на стоялую воду. С болота принесли, наговорили на неё, да под порог тебе вылили.
Тут женщину словно током ударило. Была, говорит, вода под дверью, весь коврик придверный мокрый был. Говорит, значения не придала, мало ли кто воду разлил? Вспомнила она, что было это ровно за неделю до того, как должность мимо неё прошла.
Ведун продолжал:
- А сделала это та, которая место твоё заняла: высокая, чернявая, волосы по плечи у неё. Одинокая она: ни мужа, ни детей. И мужичка заезжего нет. И давно не было. Вот и бесится. А у тебя всё есть. А ещё ты красивая, а у неё левый глаз косит.
Женщина вздрогнула:
- Да, всё вы верно говорите. Мы её за глаза на работе называем Лариска-косушка…
- Косушка – косушка, а порчу навести сообразила как. И за водой на болото сходила, и заговор на стоялую воду нашла да прочитала правильно, - подытожил ведун.
- Порча эта, чтоб жизнь твоя, как болото вонючее, была. Застой в болотной воде, застой и в твоей судьбе. Но ты не плачь, девонька. Мы всё это уберём. Всё у тебя по-прежнему будет: и муж неверный вернётся, покается. А ты прости. Не сам он по соседкам шастает – болотная вода его из дома вымывала. И с сынком всё хорошо будет. А вот должность она тебе свою не отдаст. Да оно и к лучшему..
У женщины округлились глаза: что ж тут хорошего?
А Николай Петрович продолжал:
- Директор ваш на повышение скоро пойдёт – в Москву его заберут, в министерство. Тебя директором поставят, - засмеялся он и лукаво посмотрел на ошалевшую от его слов женщину. – И это не от моей ворожбы. Так должно было случиться. Я просто это увидел.
А ты к иконам лицом садись да прощения у них проси за все грехи содеянные, искренне, своими словами. А я молитвы читать буду да заговоры. Водичку эту пить будешь, да делать то, что я скажу. И сойдёт с тебя порча, сгинет.
Шепотки его молитвы я, сидя на диване, разобрать не могла. А слова, которые он сказал этой женщине, помню:
- Вот тебе красавица две банки с колодезной водой. Вот эту, побольше, будешь пить утром и вечером. А вот эту, что поменьше, выльешь в болото со словами: «Иди туда, откуда пришла». Найдёшь болото-то? Где камыши растут.
- Найду, - уверенно сказала женщина, что сразу стало понятно: эта – найдёт.
Я не знаю, насколько точно сбылось предсказание ведуна, не знаю, вернулся ли к ней её муж-ходок или нет, но одно я знаю наверняка: женщина эта стала директором завода. А узнала я это из местных СМИ. Завод у нас в городе один, он является градообразующим предприятием, так что о назначении нового руководителя и в газетах, и по телевидению не говорил только ленивый.
Но это было потом…
А в тот день Иван Николаевич так устал от болезней и несчастий своих посетителей, что после обеда задремал по-стариковски на своей кровати. А мне дал свою тайную тетрадь в коричневом кожаном переплёте, где рукой его матери, потомственной ведьмы, было написано «Заговоры и шепотки».
Открыв первый лист тетради, я уже не смогла от неё оторваться…