Рассказ священномученика Александра Хотовицкого о миссионерском служении священномученика Серафима (Самойловича) в Аляскинской епархии во время смертельной эпидемии. «...Это было поветрие вроде инфлюэнцы, осложненной воспалением легких».
«Шесть лет тому назад мы выручали из N. V. Castle молодого юношу С. Самойловича, назначенного тогда учителем Уналашкинской миссионерской школы[1]. Прямо со школьной семинарской скамьи, он спешил на трудное дело благовествования евангельского учения дикарям Аляски, и, полный физических сил, смело смотрел в свое будущее. Помню, как тогда этот молодой миссионер воодушевленно рассказывал, что издавна чувствует особое призвание к церковности, особую любовь к трудам подвижников, проповедывающих слово Божие язычникам и неверующим.
Прошло шесть лет. Возвратился к нам он, но уже умудренный опытом миссионерским, украшенный благообразными власы, обрамленный бородою инок Серафим, по-прежнему горящий огнем ревности и спасении меньших братий наших, но вконец измученный своим трудным служением, физический калека, истерзанный недоеданием, недосыпанием, холодом, безотрадною обстановкой Аляскинской миссионерской жизни и деятельности…
Читатели наши знакомы с характером проповеднического служения отца Серафима по печатавшимся у нас изредка его корреспонденциям – “По медной реке”, “В Царстве смерти” и т.д. Ещё в прошлом году совершил он свой ужасный поход в Коппер Сентер[2]… Но не все виденное и слышанное укладывается в рамки статей, не все способно описать перо. Теперь, когда мы слушали отца Серафима, отбывающего уже на родину, и делившегося, по нашей просьбе, впечатлениями из своего аляскинского быта, повествующего скромным голосом и тоном о своих миссионерских опытах, мы изумлялись, как Проведение Божие сохранило его, хотя и истощенным, но живым среди многих перенесенных им опасностей.
Особенно тяжел, по словам отца Серафима, был недавний год эпидемии, когда целые селения в его приходе вымирали без напутствия, когда священник не успевал совершать переходы для того, чтобы присутствовать при последних минутах умирающих и провожать их в могилу, и когда сам, свалившись от изнурения и простуды, ждал той же смерти. Это было поветрие, вроде инфлюэнцы осложненной воспалением легких. Отец Серафим тогда только что вернулся из тяжелого и мучительного похода по миссионерству и застал свой приход наполовину скошенным. Надо было спешно вооружаться аптекой, – хинином, касторовым маслом и пр., и аккуратно обходить дома больных, кормя их лекарствами из своих рук. В этом случае только священник мог добиться успеха. Из его рук больные принимают беспрекословно снадобья, – но принеси лекарство доктор – оно будет моментально выброшено. Никому не поверят, кроме священника.
И вот, в разгар такой эпидемии в его селении, являются к отцу Серафиму два посланца из отделенного проливом селения и заявляют, что у них смерть косит жителей, и здоровых почти не осталось. Просят прибыть и помолиться. Как быть? Оставить здесь умирающих без всякого ухода и идти туда? Бросить на верную смерть? Не видя иного выхода, отец Серафим приказал посланным возвратиться назад и объявить, что в самом скором времени он прибудет к ним, и преподал нужные советы как обращаться с больными. И хорошо, что не поехал на их байдарке. Болезнь захватила посланцев в пути, и они не доехали до дома живыми. С ними погиб бы несомненно и сам отец миссионер, если бы превозмогающая нужда не заставила его несколько задержать свой отъезд. Но вот состояние больных в приходе улучшилось, и отец Серафим, захватив провожатых и все потребное для богослужения, отправляется в опасный путь. Предстояло в байдарке пересечь пролив, который в это время года и в такую погоду немыслимо без риска переезжать даже пароходом. Обычно в этой местности миссионерские поездки совершаются не иначе как летом, когда море спокойно, тут пришлось презреть все опасности.
Что это было за путешествие! Пронизывающий ветер сбивал путников с ног, обвевал снежным облаком, леденил… Прибыли к воде, но на воду страшно было и взглянуть. Море – одна сплошная пучина, – волны громоздились одна на другую и белыми горами миг обрушивались в бездну. Казалось просто безумием пускаться в путь на такой малой байдарке и двумя веслами бороться против этой стихийной силы. Однако не ехать было нельзя. Чего ждать. Впереди несомненно предстояли еще долгие дни такой же зимней непогоды, такого же мятущегося моря. И, помолившись Богу, путники уселись в байдарку. Ужасное чувство! Закупорен, ноги навытяжку, под спину положена подушка, чтобы легче было полусидеть, по рукам и шее плотная завязка, – как бы вода не просочилась туда и не залила байдарку. Невольно мозжит вопрос, обычно задаваемый всеми едущим впервые на байдарке: можешь ли оставаться пять минут под водой?.. Ибо байдарка режет волну, исчезает под волной, то и дело подставляя себя для новых и новых морских ванн, – и чуть погода бурнее, вся поездка обращается в какое-то непрерывное ныряние. С трудом найдешь мгновение – передохнуть и набрать в себя свежего воздуха. Летом, даже в неспокойное море, не так мучителен переезд. Но зимой? В бурю, как было в это раз? Тут за всем следи, как бы не захлебнуться, не задохнуться, как бы не обмерзла камлейка[3], пузырь, – обмерзнет – проломится, и в пять минут байдарка со всем, что на ней, пойдет ко дну…
Плыли почти четыре часа кряду, с нечеловеческими усилиями пересекая пролив. То где-то на гребне высокой горы очутится человек, и голову кружит от созерцания бездны, мгновенно разверзшейся перед тобой, то повиснешь наполовину в воздухе, – ждешь – вот-вот байдарка опрокинется, то на тебя надвинется гора и ждешь – она задавит тебя. Холодная, холодная вода!.. и чуть волна миновала, уже застыла вода на камлейке и все время приходится окоченелыми руками обивать с нее лед, иначе смерть неминуемая.
Сколько усилий! И вдруг стало очевидным, что за высокой волной немыслимо выбиться на желаемый берег, земли, куда едешь, не достичь никак… Гребцы выбиваются из сил – напрасно… и с отчаянием приходится подчиниться одному выходу – плыть назад, чтобы к ночи прибыть на берег той бухты, откуда несколько часов тому назад с такими опасностями выбирались. Бедные путники! Что их ждет на берегу? Отдых, покой, подкрепляющая пища? Тепло?
Вот они наконец выскочили на берег. Та же пронизывающая стужа. Холодно. На ногах не устоишь, ветер сшибает. Провизия истощилась. Вышел весь чай и сахар. Остался только нерпяной жир. Нечто противное до последней степени. Чтобы побороть спазмы в желудке, побороть невыносимый голод, зажавши нос поднесешь эту пищу ко рту, – нельзя – моментально рвет… Мочи нет. Развели костер. Огромный раздуваемый ветром костер. Собрав снег в котелок, вскипятили нечто похожее на воду, – тем и обогрелись. А впереди ужасная ночь. Надев на себя все, что было теплого, легли подле костра, – новое горе: ляжешь лицом к костру, мгновенно накаливается лицо, а спина и волосы на затылке стынут от холода; повернешься – лицо леденеет… Забудешься сном, но утро ждет нерадостное. Весь дрожишь не той зябкою дрожью, какой обычно дрожат озябшие люди, а все члены ходуном ходят. Увы! Одеться больше не во что. Надо было с вечера кое-что из одежки снять, чтобы к утру одеться потеплее, – так говорит опыт в Аляске! Кое-как отошли… Снова отправились в путь. Новые страдания, новые опасности, новые беды!
Но в тот день Провидение оказалось к путникам милостивее. Шлюпку их вынесло на желанный берег.
В каком виде оказался отец Серафим! Кисти его рук уже давно окоченели, и он автоматически обсекал, уже не чувствуя пальцев, свою камлейку. Сострадательные алеуты вынесли самоотверженного пастыря из байдарки, и начали по-своему обогревать его. Опустили руки на 15 минут в холодную воду, затем долго растирали их, опять в воду, и опять растирали, – пока наконец, отец Серафим не почувствовал снова жизнь в своих пальцах.
Это был ужасный год. Страшно было приехать в селение, которое незадолго перед тем знал населенным, и видел свежие могилы по числу обитателей! Были села – остались кладбища.
Этот эпизод – просто пересказ того, что мне пришлось между прочим услышать от отца Серафима. А сколько, несомненно, таких потрясающих страниц из его миссионерского на Аляске быта вписано в воспоминания инока! Но он молчалив, повествует об этих ужасах не для пробуждения жалости к себе, к своим подточенным долгими невзгодами силам, а для возбуждения сострадания к покинутой пастве!
Спрашиваешь отца Серафима: – Что же, жалеете Вы, что отдали свои молодые силы и здоровье этим вымирающим инородцам? Остались бы тут на материке послужить?
– Нимало, – отвечает. – Радуюсь, что Бог так устроил мою жизнь. И если бы силы были, то там бы и остался, а теперь я там бы не принес пользы, да и здесь был бы бременем…
Слава Богу, воздвигшему из нашей немощной среды таких самоотверженных тружеников и миссионеров!»
[1] Уналашка – остров Алеутского архипелага, на котором начинал свое миссионерское служение святитель Иннокентий (Вениаминов).
[2] Коппер Сентер – центр снабжения продовольствием старателей и путешественников в бассейне реки Коппер на юго-востоке Аляски.
[3] Камлейка – глухая рубаха с капюшоном, сшитая из кишок и горловой ткани морских животных. Надевалась на меховую одежду, защищая ее от оледенения, т.к. не пропускала воду и снег. Морские зверобои надували ее на себе, и она служила пузырем, аналогом надувного спасательного жилета на море.
Полтавские епархиальные ведомости. 1909 год