Сегодня, 11 ноября 2021 года, исполнилось 200 лет со дня рождения великого русского писателя Федора Михайловича Достоевского. Он поставил в своем творчестве вопросы смысла жизни человека с такой силой, что глубоко повлиял не только на русское общество, но и на мировую культуру. Святые мученики и исповедники Русской Церкви, особенно в своих апологетических и миссионерских сочинениях, часто обращались к творчеству Достоевского, «любимейшего писателя среди ищущей Бога интеллигенции» (священномученик Василий Сокольский). Также были важными для святых и выстраданные размышления писателя о России, ее призвании и путях жизни. «Я искренно верю вместе с Достоевским, что общий облик России еще не поблек», обращался священномученик Василий к черниговским семинаристам, призывая действовать для России. Приводим отрывок из сочинения священномученика Василия Сокольского, в котором он использует образы Достоевского для христианского уяснения смысла жизни и бессмертия человека.
Священномученик Василий Сокольский
БЕССМЕРТИЕ И ЖИЗНЬ
«Допустим, однако, что место веры в бессмертие и будущую жизнь временно заняла теория прогресса, или выражаясь контовским языком, религия человечества. Вычислялось и научно доказывалось, что будущему человечеству суждено царство свободного и светлого развития, при котором будут воплощены в жизни радостные принципы свободы, равенства и братства. Всё тяжелое и мертвящее нашей теперешней жизни, все формы эксплуатации и порабощения человека человеком погибнут естественной смертью, и миру явится свободный научно-владеющий природой человек — человекобог, по выражению Достоевского.
Независимо от того, молится или не молится новым богам душа, необходимо заметить, что в основе такого понимания жизни, невзирая на его отрицание, лежит все-таки вера в неосязаемое. Чтобы жить упованием светлого и прекрасного будущего человечества и работать ради этой отдаленной перспективы, нужно верить в человечество; верить в то, что человек действительно способен быть человекобогом, что человечество в целом может подняться до небывалой еще высоты, а не выродиться в нравственное убожество, даже достигнув животного счастья. В это нужно верить и в это можно не верить. Остальная вера — вера в бесконечный прогресс человечества, представляет еще вопрос и вопрос крупной величины. Прогресс этот является сам собой целью, нет какого-либо внешнего императива, который бы эту цель оправдывал или превращал в средство для иной высшей цели. Смысл этого прогресса — возможно большее счастье возможно большего числа людей, что конечно очень хорошо и приятно... Но... пусть люди науки борются с болезнями и страданиями человечества, пусть устраняют с его пути непосильный труд, пусть обставляют его жизнь всевозможными благами и внешними удобствами, они никогда не устранят из нашей жизни тех душевных лучей, что вызываются земными бедствиями и сознательным отношением к жизни — это может сделать только вера в личное бессмертие.
Иллюстрируем это положение хотя бы великим произведением Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».
Иван не хочет признать своим «эвклидовским» умом разумность и целесообразность человеческих страданий. «О всех слезах человеческих, которыми пропитана вся земля от коры до центра, я уже и не говорю... Признаю со всем своим приближением, что ничего не могу понять, для чего всё так устроено. Люди сами, значит, виноваты: им дан был рай, они захотели свободы и похитили огонь с небеси, сами зная, что станут несчастны, значит, их нечего жалеть…» «Но детки невинны; они не съели яблока, на их страданиях яснее, стало быть, ненужность, бессмысленность страданий вообще». И вот идут ужасные страницы о детках зарезанных, застреленных в момент, когда дитя, играючи, тянулось за пистолетом, томимых в скверном месте, истязаемых, затравленных собаками на глазах у мастера — длинная, кровавая галерея. «Совсем непонятно, — гремит Иван, — для чего должны были страдать они и зачем им покупать страданиями гармонию? Для чего они-то тоже попали в материал и унавозили собою для кого-то будущую гармонию». Иван отказывается от гармонии за такую цену. «Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачком в грудь и молился в зловонной конуре своей неискупленными слезками своими "к Боженьке!" Не стоит, потому что слезки остались неискупленными. Они должны быть искуплены, иначе не может быть и гармонии. Но чем, чем ты искупишь их? Разве это возможно? Неужто тем, что они будут отомщены? Но зачем мне их отмщение, зачем мне ад для мучителей, что тут ад может поправить, когда те уже замучены? Слишком дорого оценили гармонию, — заключает Иван, — не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно... Не Бога я не принимаю, Алеша! а... только билет ему почтительнейше возвращаю…» «Это бунт», — тихо и потупившись, проговорил Алеша.
Да, это бунт, являющийся следствием замены веры в бессмертие религией человечества, бунт человека против Бога, или, выражаясь научно — бунт бессильной человеческой личности против объективного порядка вещей. Иван отвечает Алеше: «Бунт. Я не хотел бы от тебя такого слова. Можно ли жить бунтом, а я хочу жить!» Бунтом жить нельзя, и это настроение или это миропонимание нужно победить или пережить: иначе исхода нет, потому разгадка всемирного горя, совершенного, по-видимому, отсутствия на земле правды, находится у Бога, перед Которым всё обнажено и открыто (Евр. 4: 13). И Он всякое дело приведет на суд, и всё тайное, хорошо оно или худо (Еккл. 12: 14) и пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов (Мф. 13: 41–42), в Царстве же Его первое место, по неложному слову Христа, принадлежит детям — ибо таковых есть Царство Небесное (Мф. 19: 14).
«Идея эта (о бессмертии), — говорил ранее старец Зосима Ивану, — еще не решена в вашем сердце и мучает его. Но и мученик любит иногда забавляться своим отчаянием, как бы тоже от отчаяния... В вас этот вопрос не решен, и в этом ваше великое горе, ибо настоятельно требует разрешения».
Этот вопрос не решен как следует и нашим интеллигентным обществом. И в этом его великое горе. Без веры в бессмертие жить нельзя.
Логический вывод отсюда очень ясен: веровать в бессмертие мы принуждаемся с психологической необходимостью, несмотря на то, хотим ли мы принять, или не хотим принять этого!»
Протоиерей Василий Сокольский. Бессмертие и жизнь. Чернигов, 1915.