Государства, появившиеся в ХХ веке и входившие в содружество "социалистических стран" или же в "социалистический лагерь", представляли собой конструкции по преимуществу политические. То есть, они создавались волей определенных политических сил, которые провозглашали те или иные конкретные политические цели. Поэтому нет ничего удивительного в том, что все они воспроизводили фактически военно-бюрократическую структуру, которая предполагает жесткую иерархию, прямую личную зависимость подчиненных от начальства, обязательность исполнения приказов вышестоящих лиц даже ценой собственной жизни и безо всяких раздумий насчет законности этих приказов.
Мао Цзэдун, любивший поэзию, образно описывал данный тип власти в виде "цветка, вырастающего из стволов винтовок". Вождь китайского пролетариата был, несомненно, социалистическим реалистом. Он хорошо понимал, сколь остро необходимо право аппарата на насилие для самого существования государства социалистического типа. Путь к грядущему счастью народов предстояло прокладывать не только грудью и штыками, но также пулями и танками.
Монополия госаппарата на насилие, само собой, оправдывалась и даже освящалась величием, неотложностью или же опасностью задач, стоящих всякий раз перед странами. Народ, конечно, мог призываться на помощь - на субботники, на рытье окопов, на подъем целины, на комсомольские стройки или на истребление воробьев. Но в целом при социализме власть к нему относилась да и до сих пор относится как к балласту или, в лучшем случае, как к беспокойным пассажирам третьего класса, кучно ютящимся в трюме и мешающим своим существованием рулевым, кормчим, а также всей партхозноменклатуре управлять общественным кораблем.
Этим определяется главное отличие "стран социализма" от политических структур истинно социального типа, в которых население - это отнюдь не просто бесправные верноподданные, а подлинный суверен, главный объект и смысл общественно-политической деятельности всей системы управления. В социальном государстве акты насилия могут применяться только против лиц, нарушающих закон и совершающих преступления. Никакие мирные митинги, демонстрации и пикеты купироваться с помощью физической силы не могут. Обществом это непременно будет воспринято как преступление, совершаемое самой властью.
Социалистические государства, как правило, обеспечивали минимум благ для трудящихся, а именно: 8-часовой рабочий день, оплату больничных листов, ежегодный оплачиваемый отпуск, бесплатное жилье за счет учреждений и предприятий, а также право на пенсию при достижении определенного возраста. Но этим они и ограничивались. Реальным повышением жизненного уровня трудящихся и улучшением качества их жизни госаппарат при социализме себя не обременял. Напротив, им пропагандировался особый моральный кодекс, где готовность переносить реальные трудности подавалась в виде одной из главных добродетелей настоящего "строителя коммунизма". Суть этой уловки заключается в том, что людьми, серьезно обремененными житейскими заботами, гораздо проще управлять и манипулировать.
Себя же, конечно, чиновничество к спартанской неприхотливости не приучало, чтобы не ухудшать ненужными материальными проблемами собственную эффективность при исполнении чрезвычайно ответственных государственных обязанностей. Показательно, что ни одно из известных социалистических государств не приняло норму, установленную еще во время Парижской коммуны в отношении государственных служащих. Согласно этой норме, чиновники должны получать оклады, равные зарплате квалифицированного рабочего. В качестве паллиатива в СССР на первых порах, а именно в начале 1920-х годов было введено понятие "партмаксимума" (150% зарплаты квалифицированных рабочих). Однако, и он был отменен уже в конце десятилетия в сторону увеличения денежного довольствия всей партийной номенклатуры.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что капиталистические государства социального типа, например, Швеция, Норвегия, Дания или Финляндия гораздо ближе подошли к выполнению указанного требования коммунаров, чем все бюрократические фальшаки, которые привычно выдавались пропагандистами в качестве традиционных "стран рабочих и крестьян". В Швеции, например, разница между высшими должностными окладами и минимальными зарплатами разнорабочих и уборщиц не превышает 3-4-х раз. В Норвегии разрыв между максимальными и минимальными зарплатами вообще выражается формулой 2:1. И это вовсе не рекламная разводка, а реальный этический и политический ориентир, отмечающий движение скандинавских стран к достижению определенной степени материального, как и социального выравнивания статуса всех слоев и граждан в государстве.
Таким образом, социалистические страны - это те государства, в которых официально была отменена частная собственность и заявлено требование поголовного равенства всех граждан, за исключением особо избранных, обремененных непосильными обязанностями управления государством. Подобная двухступенчатая структура общества естественным образом со временем всенепременно порождает невыразимую путаницу между общественной и государственной собственностью. Общественная собственность, якобы принадлежащая всему обществу, как бы растворяется в государственной собственности, которая, разумеется, принадлежит государственному аппарату. В связи с этим госаппарат при социализме - это не только центр силы, обладающий монополией на насилия, но и единственный хозяин практически всей собственности в стране. Сословию, заведующему госаппаратом и имеющему в своем подчинении миллионы бюджетников, противостоит фактически лишенное какой бы то ни было собственности население, все права которого не стоят даже той бумаги, что была потрачена на их запись.
В отличие от этой ситуации страны социальной ориентации, сохранившие институт частной собственности (а ведь это - любая собственность, в том числе и собственность, заработанная трудом, причем трудом многих поколений) и потому тщательно охраняющие эту собственность от любых злоумышленников, в том числе и от посягательств самого госаппарата, как правило, отличаются более или менее равномерным распределением собственности среди всего населения. Как в Норвегии, например. И даже если говорить об эгалитаризме норвежского общества пока несколько преждевременно, оно предстает поразительно обеспеченным и при этом вполне однородным. Особенно в сравнении с социальными контрастами и подлинной нищетой, царящими в странах бывшего СССР.
Лично мне весьма импонирует тот факт, что высшие административные чины и разного рода депутаты в скандинавских странах могут приезжать на службу в миниатюрных минивэнах, а то и вовсе на велосипедах, тогда как их коллеги в задрипанных токсичных державах рассекают улицы своих городов не иначе, как в кавалькадах лакированных членовозов.
Не обходится, разумеется, без перегибов и в Скандинавии. Уже не раз озвучивалось мнение, что тенденция к усреднению в гражданском обществе порождает эффект торжества посредственности. По этой причине всякое желание добиться чего-то экстраординарного в своей жизни и деятельности может осуждаться общественностью как честолюбивое стремление личности возвыситься над окружающими. По этой причине целый ряд выдающихся скандинавских специалистов предпочли эмигрировать в более свободные в данном отношении страны. Конечно, в этом тоже нет ничего хорошего. Но если выбирать из двух зол, то тихая заводь усредненности и мещанского довольства предстает куда предпочтительнее вакханалии демонстративного потребительства, смысл которого подчеркнуто антиобщественен. Деньги, честно заработанные собственным трудом, крайне редко тратятся столь бездумно а то и безумно, как это принято среди мародеров, грабителей, воров и шлюх.
