Давно никто не жил в этой квартире. Тишина, притопленная пылью, придушенная паутиной. Петр Фектов зашел в дом, в котором вырос.
«Колготки. Ненавистные колготки. Первое, что приходит в голову. Зима. Я совсем маленький. Прихожу с прогулки. Ныряю в приветливый жар квартиры. И — давай сбрасывать-разбрасывать вещи, бабушка — успевай только ворчать. И, наконец, в последнюю очередь, стаскиваешь с себя противную, обтягивающую, крепко обхватывающую рифленую ткань колгот — и идешь по своим очень важным делам. Но, если подумать, наверное, не столь мне были ненавистны колготки, сколь радостно было их снимать».
Фектов решил было разуться, но остановился. В том явно не было необходимости. Сложный вопрос, где было грязней: в квартире или на подошве его ботинка.
«Помню время, когда меня стали отпускать во двор одного. И вот я уже полновесная самостоятельная единица общества. И во дворе у меня — мое собственное общество, своеобразная модель, калька со взрослого. Но все же — совсем другое. По-детски наивное и по-детски прямолинейно жестокое. Но под боком — всегда дом. Придешь, бывало, взвинченный, или смущенный, или расстроенный, а дома все уходит на задний план. Почти сразу как только заходишь домой. Может, это запах? Да, наверное. Этот особенный запах, смесь маминой стряпни, папиного одеколона, бабушкиных лекарств и того особого, единственного в мире запаха — запаха твоей фамилии».
Фектов сделал глубокий вдох и осекся дыханием: спертый, плесневело-влажный, застоявшийся воздух не мог обеспечить Фектову нормального дыхания. Он пошел в гостиную, чтобы открыть окно.
«Но потом все изменилось… Разве могло быть по-другому? Я взрослел — и вот я уже подросток. Паренек с трудным характером и все растущими запросами. Начались конфликты с родителями. То ли я их находил, то ли давал, но — факт — у нас всегда было достаточно поводов, чтобы поругаться. И даже бабушка, самое милое и безобидное создание, иногда раздражала меня хотя бы даже своим храпом. А время все шло. И я все менялся. Намного быстрее, чем дом. И двор все уменьшался. Я в нем уже совсем не умешался. Я уходил все дальше от дома. И мне становилось все тяжелее в него возвращаться. И, однажды, я не вернулся. Сначала одну ночь. Затем еще. И еще несколько…»
Фектов сидел на подоконнике и разглядывал убранство гостиной, местами знакомое, местами — нет. Давно он здесь не был. Последний раз — года за три до гибели родителей.
«Я не запомнил тот день, когда ушел из дома навсегда. Это было так естественно, так понятно, так радостно, так, как будто этот день и не мог ничего значить, ведь передо мной — была открыта вся жизнь, и только она по-настоящему имела значение. Я был молод, влюблен, нагл и удачлив. Мне казалось, что освободившись от необходимости возвращаться в постылый дом, я сразу стану другим, новым, своим собственным человеком… Что же, стал. И что дальше?»
Фектов спрыгнул с подоконника. Направился обратно в прихожую. Эта квартира досталась ему в наследство. Он собирался ее продавать. Покупатель был найден. Условия продажи обговорены. Остались только оформить документы.
«Да уж. Не знал, зачем решил-таки зайти сюда перед продажей. Так старательно дистанцировался от всего процесса. Все за меня агент сделал. А теперь… Нет, все равно буду продавать!»
В воздухе висит тепло, как вата.
Едою пахнет. Пробивает стены храп.
В кровать со временем сменился кроватка.
Я — в кабале. Я ночлега раб.
* * *
Отчий дом давно уж отдан паукам.
Шелест паутины — выражения восторга.
Вы зря расставили ловушки по углам:
поймать меня так просто невозможно.
