Есть одно любопытное определение военным конфликтам XVIII века – «кабинетные» войны. Сразу представляется, как маршалы и генералы, а также начальники их штабов сидят по кабинетам, тщательно рисуют карты, а после этого проводят сражения в соответствии с четко разработанной в кабинетах тактикой, а сами войны – с четко разработанной правильной стратегией. Кстати, знаменитая линейная тактика ведения боя – это также оттуда, из XVIII века.
Характерная деталь «кабинетных войн» – осады и взятия городов. Они тоже были зачастую четкими и правильными. Можно даже сказать, благородными, если вспомнить, что в XVIII веке была крайне распространена т.н. почетная капитуляция. То есть, осознав, что сопротивляться можно, но шансы выстоять не очень велики, а помощи ждать в общем-то неоткуда, командующий гарнизоном принимает решение сдаться, но сдаться на почетных условиях: выйти из города с флагами и оружием (иногда даже тяжелым) под дробь барабанов и трели флейт.
Так случилось 5 июля (в некоторых источниках 6 июля) 1757 года в Мемеле (нынешней Клайпеде), откуда на почетных условиях ушел прусский гарнизон, а в роли того, кто их вынудил уйти выступила русская императорская армия.
Осада Мемеля – первое крупное боевое столкновение русской армии в Семилетней войне, в которой Россия в составе коалиции из нескольких государств схлестнулась с выскочкой – королем Пруссии Фридрихом II. Весной 1757 года русская армия под командованием генерал-фельдмаршала Апраксина сосредоточилась возле Немана и долго топталась на месте, не решаясь пересечь границу Восточной Пруссии. Причиной тому были как внешнеполитические игры, которые вел тогдашний канцлер Бестужев-Рюмин, так и природная трусость и нерешительность командующего Апраксина. Генерал-фельдмаршал ждал результатов действия корпуса Фермора, который был отправлен для взятия Мемеля – крупного порта и важной приграничной крепости, прикрывающей Восточную Пруссию с севера.
Генерал Фермор (впоследствии генерал-губернатор Восточной Пруссии во время недолгого нахождения этой провинции под российской юрисдикцией) осадил Мемель в самом начале июля. После довольно непродолжительной бомбардировки, комендант крепость понял, что дело швах (у него было в наличии всего 800 человек против 16 тысяч русских, а основная прусская армия генерал-фельдмаршала Левальда была далеко – она защищала подступы к Кёнигсбергу) и вышел с предложением о капитуляции. Причем капитуляции почетной: гарнизон с музыкой и песнями, а также с оружием покидал город. Фермор подумал и принял условия, за что впоследствии был подвергнут жесткой критике со стороны командующего Апраксина. Командующий полагал, что Мемель можно было бы раздавить и без всяких почетных условий. 16 тысяч против 800 – это такие же роскошные шансы на безоговорочную победу!
Как бы то ни было, но Мемель был взят, и в середине июля армия Апраксина перевалила через границы Восточной Пруссии и медленно, как перегруженная телега (обозы у наших генералов по традиции были довольно вместительны), покатила в сторону Кёнигсберга. С каким чувством покатила, прекрасно описал историк Керсновский:
«В поход шли отнюдь не с легким сердцем. Пруссаков у нас побаивались. Со времен Петра, и особенно Анны, немец являлся у нас существом заповедным - иного, высшего порядка, учителем и начальником. Пруссак же был прямо всем немцам немец. «Фредерик - сказывают - самого француза бивал, а цесарцев и паче - где уж нам многогрешным противу него устоять!»… После первой стычки на границе, где три наших драгунских полка были опрокинуты прусскими гусарами, всей армией овладела «превеликая робость, трусость и боязнь».
Мемель – это была легкая разминка. В августе под Гросс-Егерсдорфом русскую армию ждало первое, по-настоящему серьезное испытание, которое она с блеском прошла. На удивление пруссакам и на удивление самой себе.