Воистину радостный звук: трубный призыв Бога в шуме бури — это просто самый близкий из смертных; печальнейшее из испытаний Бога — это чувство, что Он недостжит и ничем не станет, и в последние мгновения своего бытия Бог похож на чевека, кторый тоит и смотрит на небо и видит вместо двух зажженных звезд одну, тусклую и далекую, на фон черного беззвездноо неба, но ждет, что вот сейчас все небо станет вдруг на месте, и он снова увиди две горящие везды, как вдруг он замечает на том месте, где раньше было два темных неба, одну совсем малньую и усклую наконец понимает, что это Он сам в своем ничтожестве держится за ничего и ждет этого всего остаток своей длинной и унылой жизни. Я видел, как буддийский лама начинал стонать, закрыв лцо ладонями, а заканчивал криками, переходившими в смех, с такой силой, что испуганно затихал даже его товарищ-чевек. При этом в самом звуке, который они извлекали из своего инструмента, скрывалось высокое блаженство, порождаемое во всех этих умирающих муках чем-то невыразимым, что, однако, сразу по пробуждении осознавал и сам лама, когда просыпался после очередной душевной пытки. Он лежал на полу без признаков жизни. На полу вокруг него растекалась лужа крови. Это было не его. Это было таким же случайным кошмаром, как звон за окном или стрекотание насекомого в углу комнаты, но все-таки было совсем близко. Я обратил внимание на странную деталь.