пролог
начало
Покидая степи. Ученик
Каждое утро, едва восход окрашивался алым, наемник просыпался, делал разминку, пока светило не выглядывало из-за горизонта. Затем плотно завтракал и отправлялся на закат, с каждым днем постепенно забирая к лету. Всё это время он словно не замечал юного дерхаза, хвостом следующего за ним. Но когда Саркмуш уставал, сбавлял шаг, а то и останавливался, дожидаясь, пока рыжий сирота отдышится. Сам же он не выказывал никакой усталости, словно не пересекал пешком государство, а вышел на утреннюю прогулку.
На третий день тамир-адаз впервые заговорил с Саркмушем.
— Ты упрямый. Это неплохо. Но к жизни ты не готов. А это уже хуже. Ну и раз уж ты за мной увязался и теперь дорогу домой вряд ли найдешь — придется мне тобой заняться.
— У меня нет дома — насупившись, ответил Саркмуш. Внезапное изменение настроя наемника его и радовало, и пугало.
— Дом можно отстроить, а можно уйти в другой род. В степи мало людей, тебе будут рады. Но ты решил по-иному и не мне осуждать твой выбор. Просто имей в виду, что дальше будет только хуже. Ты не способен выжить в степи, я уж не говорю о лесах или городах. Если ты сейчас окажешься во Внутреннем Поясе, еще до захода светила ты станешь рабом… или умрешь.
— Небось, не умру. Раз до сих пор не умер! — вскинул голову парнишка.
— Э, парень… Одно дело выжить в маленьком поселке, где твои самые страшные враги — сверстники да змеи. И совсем другое в большом городе, не имея ни семьи, ни покровителей. Не скажу, что я в восторге от необходимости учить несмышленыша, но, похоже, выбора у меня нет. Иначе не стоило тебя спасать. Но раз уж попущением Герата ты выжил, а я оказался рядом — видимо, мне предстоит научить тебя науке выживания. Времени у нас немного, так что учить буду жестко. Подумай, хватит ли у тебя сил и решимости. Если я возьму тебя в ученики, я обрету над тобой власть и слово мое станет законом. Я буду иметь право побить или даже убить тебя, если ты будешь плохо учиться. Подумай хорошо. Быть может, вернешься? Пока мы не слишком далеко от рода Барилдин, я провожу тебя.
Рыжий упрямо замотал головой:
— Если меня в родном селении не принимали, то в чужом вовсе со свету сживут.
—Даже так? — Наемник задумался. Потом пожал плечами: — Ну что же, значит, так суждено. Как, говоришь, тебя зовут?
— Саркмуш.
— Не слышу!
— Саркмуш! — почти выкрикнул мальчик, не понимая, к чему это представление.
— Итак, урок первый: когда к тебе обращается старший, ты представляешься внятно, громко и четко, называя свой статус и имя. Твой статус на сегодня — ученик. Так кто ты?
— Ученик Саркмуш!
— Хорошо. А теперь, ученик, побежали!
— Зачем?… — удивился рыжий и ойкнул, получив весомый подзатыльник.
— Я сказал, «слово моё станет законом». Я не разрешал задавать вопросы — значит, ты просто делаешь. Любое неразрешенное слово будет караться. Вперед!
Они шли по степи еще шестнадцать дней, спутник сменил полный диск на ущербную изогнутую полоску, а затем и вовсе пропал с небосвода. Стали появляться чахлые рощицы, иногда путники натыкались на тоненькие, почти пересохшие, но живые ручейки, окруженные яркой, сочной зеленью. И все это время Саркмуш учился. Учился ходить по песку и травостою, оставляя минимум следов, читать чужие следы, разводить костер из всего, что может гореть. Подкрадываться к пугливым аракам, так, чтобы схватить руками. Находить направление по звездам. Готовить походную еду.
По словам тамир-адаза, получалось из рук вон плохо, но Саркмуш не оставлял попыток и, пусть медленно, но учился.
На седьмой день учитель протянул ему прямую палку с обмотанным веревкой концом и объявил, что мужчина должен уметь защищаться.
С тех пор дневные переходы стали короче, а с заходом светила два колокола наемник учил юношу обращаться с палкой, которую упорно называл «учебный меч».
Перед сном учитель обязательно что-нибудь рассказывал. О других странах, о странном снеге, пушистыми хлопьями укрывавшем землю на зиме. О нарах и шурхейрах, о таинственных шейри, о животных и птицах. Угасающий костер обрисовывал бронзовым ободком его профиль, ответы костра разбрасывали причудливые блики, а мужчина рассказывал. негромко, невыразительно, но так подбирая слова, что мальчик словно воочию представлял себе невиданных зверей и птиц, чудесные места и их диковинных обитателей.
Наутро человек Заката требовал пересказа того, о чем говорил накануне. Саркмуш ныл и жаловался, что всего слишком много, он не успевает, не понимает, не может...
На что учитель-мучитель, мрачно ухмыляясь, говорил одно и то же: «Ничего не знаю. Если хочешь жить, запомнишь, усвоишь и в нужный колокол применишь. Я тебя в ученики не звал, сам напросился. Не нравится — все направления свободны, иди своей дорогой». Иногда добавлял: «Твоя голова ничем не занята, потому между ушей ничего не задерживается. Набивай её полезным — тогда места в ней прибавится.» Саркмуш удивлялся, обижался, иногда глотал злые слезы — но учился, запоминал, повторял перед сном.
Но не только из муштры и учебы состояли их вечера. Еще они разговаривали. После обустройства лагеря наемник устраивался у костра и кивал: «Задавай вопросы». И тогда начинался долгий разговор. От сонливости не оставалось следа, Саркмуш забрасывал зимника вопросами обо всем. Тот, в свою очередь, интересовался нравами Внешнего пояса, спрашивая, казалось бы, всем известные вещи.
— Тамир-адаз, а почему ты один? — спросил в один из вечеров мальчик, заглянув в лицо учителю.
— В смысле? — нахмурился Фарел.
— Ну-у-у... Ты — адаз золотого тамира, считай, главный в степи, выше самого джадхи! И вдруг — один, пешком, без вестника... Так разве можно?
— Сам же сказал, я главнее джадхи. Мне — можно.
Мальчишка задумался над ответом и помотал головой:
— Нельзя. Если ты главнее главного, ты должен вызывать уважение. А ты что?
— Что я? — улыбнулся рассуждениям только вступающего в пору юношества мальчика наемник.
— Ты пришел пешком — раз. Важные люди, да еще с золотым тамиром, так не ходят. Они ездят. И если очень важные, то в носилках. Если менее важные — в повозке. Ну и джадхи на скакуне. А пешком только нищие, да певцы бродячие ходят.
— А два? — подбодрил Фарел рыжего.
— Два?
— Ну, ты сказал: «ты пришел пешком — раз». Значит, есть и «два».
Рыжий, увлекшийся перечислением роскоши, которая должна быть у владельца тамира, потерял основную мысль и сбился. Покраснел под стать своим волосам, опустил глаза.
Но нашелся:
— А два — это ты пришел ОДИН! В степи! Разве уважающий себя посланник нашада, да не окончатся дни его, может по краю Пояса бродить один, пешком, как безродный бродяга? Кто ж его уважать будет?
Фарел рассмеялся, но выглядел озадаченным.
— А ведь я о таком не подумал. Одному мне просто быстрее и удобнее. Ну а скакуна я потерял по глупости. Не рассчитал перехода и заморил животину.
— А что ж тогда не взял себе другого? — подозрительно глянул Саркмуш.
— И кого бы ты мне посоветовал взять? Одра джадхи? Или, может, падаль разбойников?
Рыжий задумался.
— Нет, но... Вот! Стражей джадхи! У них-то скакуны молодые и свежие!
— Мысль почти хорошая. — кивнул наемник. — У нее лишь один минус: скакуны магически привязаны к своим хозяевам. Думаю, ты не обратил внимания, не до того было. Но когда мы вернулись в твое поселение, у загородки стоял почтенный скакун джадхи, да полудохлая живность разбойников. Скакунов телохранителей, или, как ты их называешь, стражников, там не было.
— Не помню. — Рыжий насупился.
— Учись запоминать всё, что видишь. Небольшая деталь может спасти тебе жизнь.
Саркмуш не ответил, глядя куда-то в бесконечность.
— Э-эй, парень! — хлопнул по плечу его наемник. — Я понимаю, что в груди болит. Но так впадать в оцепенение не дело. А если ты в бою вспомнишь родных?
На глазах мальчика показались слезы.
Фарел вздохнул и замолчал. Но рыжий справился. Шмыгнув пару раз, он вытер глаза и вздохнул:
— Больно.
— Понимаю. Поверь, понимаю. Но жизнь идет дальше. Не давай прошлому отнимать у тебя силы.
— Скакуны... — напомнил Сармуш, глядя пристально в огонь.
— А что скакуны? Как только погибли их хозяева, они тут же отправились туда, где были выращены. Потому Полуденную стражу мы встретили следующим утром, а не искали по всей степи. Так что выбора, считай, не было. Любой из оставшихся скакунов только замедлил бы нас. Ну а мне пешком ходить привычно. Ладно, отбой.
— А...
— Я сказал отбой. Разговоры завтра! — Фарел встал и расстелил куртку прямо на сухую степную траву. Не говоря больше не слова, улегся и через четки уже спал.
Саркмуш поворочался, чувствуя, как стебли колются сквозь тонкую ткань, попытался считать заезды, но их было больше, чем знал цифр мальчик. И с обидой на это он и уснул.
Благодарю за интерес к моей книге и надеюсь на ваши лайки и комментарии.
Подпишитесь на канал, чтобы не пропустить новые публикации.