пролог
начало
Возмездие
Разведывать ничего не пришлось. Пока они бежали, столбов дыма стало больше, сейчас весь поселок пылал.
У священного камня топтались шесть потрепанных жизнью скакунов, один из которых ещё утром принадлежал джадхи. Там же лежали тела троих поселян в одной обширной луже крови. Поодаль догорал дом Старшего Гурдаха, старейшего в роду. Дальше между домами лежали остальные дерхазы. Живых видно не было.
Для Фарела это были просто жертвы войны, навидался таких за недолгую, но насыщенную жизнь наемника. А вот Саркмуш каждого знал лично и сейчас с ужасом узнавал соседей в неподвижных телах. Мальчик до крови закусил губу, чтобы не заплакать. На миг пришло осознание, что если бы его не изгнали утром, он тоже лежал бы сейчас под палящим солнцем. А может быть, с ним бы обошлись и более жестоко.
— Так. — тихо, еле слышно, шепнул Фарел. — Судя по скакунам, это бродячие наемники, которые больше разбойники. Но могут за деньги и отработать честно. И они все сейчас на кузне. У вас же кузнец живет... жил на отшибе?
Рыжий кивнул, отчаянно пытаясь сдержать накатившие слезы.
— Эй, парень! Соберись. Слезами беду не утопишь.
— Кузнец... отец... — выдохнул Саркмуш и стиснул зубы, чтобы не разрыдаться.
— Крепись... — наемник замолчал, чувствуя ненужность слов.
Но, лежа в траве и молча, проблему не решишь. Фарел сориентировался по свету, прикинул, где должна быть кузница, и пополз туда. Караульных не видно, но лучше перестраховаться, чем сразиться с превосходящим противником.
Малец пополз за ним, весьма ловко скрываясь в траве. Наемник краем глаза отметил это и усмехнулся про себя: «привык парень скрываться. С такой-то шевелюрой…»
Возле крайнего дома поселенья они снова залегли. Здесь уже был дозорный, помятого вида наемник с длинным зазубренным кинжалом-нархази, широким у рукояти, но сужающимся в иглу на конце. Дозорный был занят делом: оттирал с амуниции пятна крови. Но при этом не забывал поглядывать по сторонам. Из хорошего, надежного, замечательно построенного отцом дома через открытые ставни доносились отчаянные женские крики. Саркмуш рванулся было, но был больно и грубо вдавлен в пыльную степную почву.
— Лежать, кому я сказал?! — страшно прохрипел наемник прямо в ухо. — Решил сгинуть, как тунго?
Через окно долетел звук хлесткого удара и крики смолкли, сменившись глухими стонами.
Часовой разочарованно ругнулся, приложил ухо к двери, выдохнул. И когда он поворачивался, наемник стелющимся движением, едва приподнявшись, швырнул в его сторону что-то. Саркмуш не успел рассмотреть, что именно, столь стремителен был бросок. А часовой, изломившись, ухватившись за горло, уже оседал в жесткую траву у крыльца.
— Бегом! — приподнял мальчишку за ворот с земли наемник и толкнул вперед, к дому. Тот споткнулся от неожиданности, едва не упал, замахал руками, но выправился и побежал к дому. Слезы застилали ему глаза, крик — он узнал голос сестры — бился в ушах.
Нечаянный спаситель опередил его. Саркмуш только проскочил выбитую, измочаленную калитку, а наемник уже тащил к двери колоду, валявшуюся поодаль.
Мальчик едва не бросился отнимать у него тяжеленную деревяшку, невесть где подобранную в прошлом обороте отцом, да так и не ставшую чем-то полезным. Мужчина схватил его за плечо, затряс.
— Эй, перестань дурить!
— Мама… — беспомощно произнес Саркмуш, чувствуя, как рыдания снова сдавливают горло.
Наемник опустил глаза.
— Ты не поможешь им… И я не смогу. После того, что с ними сделали… Они мертвы. Ты можешь только отомстить. Плакать будешь потом. Парень, очнись! У нас считанные четки! Беги на ту сторону, найди какую-нибудь палку, закрой и подопри ставни. Я на другую сторону! Быстро, быстро!
И Саркмуш побежал. В груди его словно клокотал пожар, грозящий разорвать маленькое тельце на клочки, слезы пересохли.
Он подхватил слегу, которую только вчера отец обстругивал, примеряя к забору, драгоценное дерево едва не вырвалось из рук. Помогая себе второй рукой, подтащил добычу к окну. Дыхание рвалось из груди хрипом. Мальчик даже испугался, что его услышат убийцы.
Выдохнув, сдернул с крючка веревочную петлю, удерживающую открытой ставень, затаив дыхание прокрался под окошком, освободил второй, захлопнул тяжелые, крепкие ставни, долгие обороты защищавшие его семью от хищников и ночной нечисти. И припер их слегой.
В доме раздались проклятья, в ставни ударило что-то тяжелое.
— Быстро! У вас есть сено? Ветки? — отрывистым шепотом просипел невесть как оказавшийся рядом закатник.
Саркмуш кивнул.
— Тащи быстрее, сколько сможешь! Сейчас они будут пытаться вырваться. Нельзя, чтобы они ушли!
И снова он послушался. Чувство потери рвало душу, в голове не осталось никаких мыслей. И только жар внутри, обжигающая ненависть к нелюдям, убившим всех, кого он знал, убившим маму и тихоню-сестру, гнала его вперед.
Удары стали чаще, прочное дерево щепилось, уступая стали.
Саркмуш таскал и таскал охапки сена, наваливая кучу.
В окно грянулось что-то тяжелое, слега выгнулась, но удержала.
И тут он услышал стон, полный предсмертной боли.
— Ма-а-а-а-ма-а-а-а!…. — закричал он, узнав самый родной голос.
Мир закружился вокруг, превращаясь в безумно мечущееся пламя, перед глазами потемнело и мальчик рухнул на землю с единственной мыслью: «Твари, нелюди! Чтоб вам сгореть!»
Он кричал и кричал, крик перешел в хрип, вырывая легкие. И не увидел, как жарко полыхнула пересушенная трава, как клубы желтоватого дыма заволокли на несколько мгновений небо.
Дом вспыхнул сразу и весь, словно подожженный одновременно изнутри.и снаружи. Внутри истошно орали бандиты, пытаясь вырваться из огненной ловушки.
Наемник, только разжигавший головню, встревожено вскинул голову, пытаясь отыскать источник огня. Бросив занявшийся факел, он поспешил на другую сторону дома, где оставил рыжего мальчишку.
Увидев бездыханное тельце, бросился к нему, оттаскивая от полыхавшего строения. Пощупал жилку на шее — жив.
В этот момент мальчик открыл глаза.
— Мама… — прошептал он.
Наемник ничего не сказал, только опустил голову. Что тут скажешь? Юный дерхаз попытался подняться, мужчина помог ему.
И пока не рухнула кровля, погребая убийц и их жертв, мальчик, не мигая, смотрел в огонь.
И лишь когда жар стал опадать, он обессилено осел на землю.
Фарел уселся рядом прямо в пыль и молчал. Слова были лишними и лживыми. Пусть парень выплачет своё горе. А ему сейчас виделся совсем другой огонь.
Так минуло несколько колоколов. Светило завершило три четверти дневного пути и явно собиралось на покой, за окоем.
— Пойдем. — наконец незнакомым, хриплым голосом, сказал наёмник. — Нужно найти всех до заката.
В степях, где остаточная магия давних войн была сильна, то и дело прорываясь то внезапными чудесами, то поднимая покойников стихийными выходцами, умерших хоронили в огне на закате дня смерти. Степь не прощала пренебрежений. Потому-то так и ненавидели разбойников миролюбивые обычно дерхазы: падальщики Степи оставляли своих жертв непогребенными.
И хотя недавно Саркмуш горел обидой на односелян, сейчас, помогая наемнику таскать их тела на погребальные костры, вспоминал о них только хорошее. Вот дядя Туран, лучший резчик поселка. Он делал деревянные игрушки детям и даже рыжему изгою доставалось резное деревянное чудо. Вот тетя Маномат, у неё были лучшие лепешки в деревне. А это вот Шурван. Он всего на оборот старше меня… был… С ним мы дрались меньше всех. А это…
Наемник не перебивал, думая о своем. В поселке жили более двух десятков семей, почти сотня человек. И все они нашли сегодня смерть. Дерхазы, которым закон, будь он неладен, запрещал брать в руки оружие! Воин заката и себя винил в том, что произошло. Не убей он телохранителей джадхи… Впрочем, он хорошо понимал, что четверка не самых умелых бойцов вряд ли оказали бы достойное сопротивление банде наемников. Если бы вообще не уехали раньше… И всё же…
В колокол, когда светило коснулось краем горизонта, двое выживших зажгли костры. И, словно по волшебству, в небе запылали немыслимые краски степного заката.
Небо от края до края стало рыжим, облака налились сиреневым, горизонт окрасился пронзительно-алым.
Пламя, второй раз за день окутавшее поселок, бросало угольные тени, а разгоревшаяся в полыхании заката Имерно рассыпала зеленоватые блики по траве.
«А ведь это из-за меня они пришли» — осознал Саркмуш. «Убей я и второго... Может, и не нашли бы. Или нашли? Боги, как же мне плохо... Заберите меня!»
Но боги не слышали маленького рыжего человечка, занятые своими божественными проблемами. Лишь небеса полыхали над ним, словно отражая земные костры, уносящие души погибших, да грела невесть как оказавшаяся на плечах плотная наемничья куртка.
Саркмуш словно очнулся.
— Отец! — воскликнул он.
— Где? — вынырнул из глубин своих воспоминаний наемник.
— Его здесь нет! Пойдем, может, он жив!
И мальчик бросился в сторону своего догорающего дома и далее, к отдаленно черневшей кузне.
Дорвана они нашли уже впотьмах. Кузнец единственный в поселении принял бой. Трое разбойников простились с жизнью под ударами молота. Сам же он был зарублен со спины и так и брошен поверх поверженных врагов у входа в кузню, единственное каменное строение в поселке.
Наемник и мальчик, пошатываясь от усталости, с трудом занесли тело Дорвана внутрь, положили его на наковальню, убитых разбойников стащили к его ногам, перетаскали остатки соломы и угля в кузню и устроили огненное погребение. В Степи иначе нельзя. Не дело, чтобы мелкие хищники рвали мертвые тела, да и зараза пойдет по степи волной. Не говоря уж о редкой, но вполне реальной угрозе получить выходца[1] из умершего насильственной смертью.
Потому так ненавидят разбойников в степи, что они после себя тела не хоронят.
Когда костры рассыпались угольями, уступив ночной темноте, Саркмуш буквально валился с ног. Горе, отчаянье, боль отступили, оставив после себя опустошенность. Пересушенные огнем глаза горели, словно в них сыпанули песка. Ночь полновластно вступила в свои права, наполнившись шорохами и стрекотом насекомых. Лишь изредка ночную симфонию разрывал треск догорающих углей, да над кострищами то тут, то там, взлетали искры, чтобы раствориться в ночи.
Наемник потряс маленького дерхаза за плечо:
— Эй, не спи! Пойдем со мной, здесь недалеко мои вещи, там отдохнешь.
— Не хочу. — безразлично отозвался Саркмуш, растирая глаза грязным кулаком. — Зачем мне идти?
— Затем, что ты жив. Неправильно живым спать среди умерших.
— Я жив. — повторил мальчик равнодушно. — Зачем?
— Так решили боги. — пожал плечами наемник, поднимая за плечо осиротевшего ребенка. — Значит, так надо. Идем, тебе нужно отдохнуть.
— Не хочу. — повторил тот, плетясь за мужчиной.
Вещи — походный плащ и котомка, в самом деле были неподалеку, в сухом распадочке, в котором по весне бился ручей и плескалась детвора. Сейчас, в разгар лета, распадок зарос среброцветом, на который буквально рухнул измученный свалившимися на него потрясениями мальчишка. Рухнул — и тут же провалился в сон.
Наемник покачал головой, укрыл ребенка плащом и стал готовить постель себе, по кругу обрывая мягкие метелки.
[1] Выходец — стихийно поднятый магией труп, самоподдерживающийся конструкт, существующий лишь за счет энергии живой крови. Если оставить выходца на несколько дней без крови, магия, наделяющая мертвое тело подобием жизни, развеивается. Повторно поднять выходца невозможно.
Благодарю за интерес к моей книге и надеюсь на ваши лайки и комментарии.
Подпишитесь на канал, чтобы не пропустить новые публикации.