Комар был смышленый. Вместе с колоколами церкви он звенел одновременно в разных местах и перемещался столь быстро, словно прыгал в пространстве и времени. В случае опасности он хоронился на пестрой лужайке ковра, висевшего на стене, где легко потеряться на фоне узоров, но, лишь появлялась возможность, цепной собакой бросался на Алика. Ситуация еще более осложнилась, когда во дворе залаяли бродячие псы. Они брехали несильно, но с чувством темпа, давая понять, что сил хватит надолго. Звон комара потерялся окончательно. Отчаяние овладело Аликом, отчаяние обреченной на бессонницу жертвы, которой через пару часов предстояло идти на работу.
Он вскочил с постели, стукнул по выключателю, скрутил в плотный убийственный сверток свежий номер газеты маленького нефтяного города и огляделся. В свете люстровых ламп комар отплясывал на потолке задиристый рок-н-ролл. Он жизнерадостно метался и дергал ножками. Алик встал на табуретку, расправил конец бумажной дубинки, сделав ее похожей на мухобойку, и плавно подвел ее под ненавистное насекомое. С мысленным криком: «Собаке – собачья смерть», реализовавшимся в глухом горловом то ли рыке, то ли хрипе, он ударил. На белоснежной известке обозначилась красная клякса. Еще одна…
После убийства не спалось. Алик сел в любимое кресло и приступил к работе над циклом статей о Вороване и налоговой полиции…
НА ШИРОКУЮ НОГУ
«На основе закона грабить куда спокойнее»
Примерно в это же время автоматчики налоговой полиции приступили к атакам на крупные частные предприятия маленького нефтяного города. Сопротивления почти не встречали. Летом половина работников, задолжавших в бюджет предприятий, отдыхала в отпусках. Вторую половину Семеныч нейтрализовал тем, что велел нападать только в выходные, вечером или ночью. Сторожа, вооруженные пластиковыми свистками, прятались и робко отсвистывались из охранных будок. Налоговые полицейские автоматными прикладами сбивали замки с производственных помещений. И никаких понятых. Лишние свидетели не нужны. Арестовывалось все добротное имущество. Материалы, изымаемые на складах, не включались в опись, а документы по реализованной продукции не предоставлялись… Шел грабеж.
Утром, после успешной последней операции, Семеныч выстроил бойцов на праздничную линейку и, вглядываясь в невыспавшиеся лица, думал: «Что б я делал без вас, вороны? И вы без меня? Киоски бомбили? Шантрапой остались? А сейчас при серьезном деле».
– Молодцы! Ух, молодцы! Хорошо потрудились. Каждому премию, – пробасил Семеныч, но, почувствовав на себе слишком заинтересованные взгляды, добавил. – Хотя бы небольшую премию надо! Заслужили! Хвалю.
– Рады стараться, товарищ полковник! – прогремело на всю двухэтажку налоговой полиции.
– Гляжу на вас и вспоминаю, как сам таким был …
Хотелось сказать что-то вдохновляющее, но не получилось. Семеныч никогда таким не был. Он добивался своих целей не кулаками, а топорной интригой или попросту наушничая начальству. Он застрял на продолжении фразы и уже испытывал некоторую неловкость, как вдруг частая трансляция по радио маленького нефтяного города стихов местных поэтов возымела реальный эффект: Воровань перед строем заговорил в рифму:
Есть человеческий стандарт
В наборе качеств и извилин.
Иметь их – взять у черта дар,
А не иметь – себя обидеть:
Дипломатичность как расчет,
Злопамятство как дальновидность,
Серьезный вид, чтоб был почет,
Любовь к деньгам как страсть и милость…
Их много – штампов для души,
Клейменым легче жить на свете…
В этом месте Семеныч попытался прекратить словоизвержение, потому что сказанного вполне бы хватило для назидания, но фразы цеплялись одна за другую и летели с языка:
Что делать, если не нашли
Сии черты большие дети?
Налоговые полицейские непонимающе переглянулись, а Воровань продолжал:
Открыться – значит стать шутом.
Закрыться – жить в себе, в неволе,
В «подполье» жить и быть при том
Немного странным, но не боле,
Всем отвечать лишь то, что ждут,
Слова, которые привычны,
И правдой уши не прожгут,
Или со справкою наличной.
Слова, как щит перед душой,
Незащищенность защищают.
Ведь ларчик должен быть двойной,
Когда ему судьбу вверяют.
Позади Семеныча раздались скромные двуладонные аплодисменты, следом кто-то постучал по плечу. Семеныч оглянулся и увидел осунувшуюся личность с темными кругами под глазами, одетую в добротный гражданский костюм.