Однако, Эррах много знал других важных вещей, записывать которые никому раньше и в голову не приходило даже среди людей

Однако, Эррах много знал других важных вещей, записывать которые никому раньше и в голову не приходило даже среди людей, потому что было самоочевидным. — Эй, Рах, — негромко позвала Мист, переступая с ноги на ногу по стене. — Да, Моррайт? — тут же отозвался он, не отрывая сосредоточенного взгляда от рисуемого знака. — Сколько живут эльфы? Я читала, что, мол, почти бесконечно, и что, дескать, “больше тергвар”, но это сомнительный показатель. Некоторые тергвар живут меньше людей. — В среднем, эолен доживают до трехсот пятидесяти — четырехста лет, — моментально подобравшись для лекции даже в таком странном положении, ответил Эррах. — Остальное является делом личного могущества и личного выбора. Атенрил Айрэдин прожил тысячу лет и утомился могуществом, от чего и ушел в поля пепла добровольно и тихо, оставив Рилантар сыну. — А сколько тебе лет? — Мне? — Эррах задумался, даже рука остановилась, и он глядел в одну точку, туда, где закончилась белая линия от его мела. — Мне два дня, Моррайт, — наконец, ответил он, четко отделяя себя-нынешнего от Калеба. — Эрилу было около трехсот тридцати, он был довольно стар, его могущество было невелико и таяло на глазах. — А ты не выглядишь старым, — с сомнением сказала Мист, снова дергая веревку, чтобы Торрен спустил ее пониже. Голову она повернула в сторону своего собеседника, пытаясь рассмотреть. Однако, она прекрасно помнила, что Калеб показался ей не слишком молодым изначально, а Тьма, пожирая краски его плоти, одновременно что-то делала с ней, регенерировала, восстанавливая уши, например — и, видимо, не одни только уши. — Я не стар. Я помню ощущения Эрила с давних времен, когда он жил со своим учителем — и это примерно совпадает с тем, как я чувствую себя сейчас. — То есть, ты хочешь сказать, что хоть сейчас ты, вроде как, молод, Калеб был стар и его культ сам собой развалился бы вскорости? — Через пару десятков лет, да, — подтвердил Эррах, стряхивая оцепенение и принимаясь снова за работу. — Может, скорее: из артефактов самыми действенными уже были только посох и кольцо, и их сила тоже уходила. Возможно, он не справился бы со своими последователями в определенный момент. Или справился бы — он был хитрый, старый, изворотливый хрыч. Мист хихикнула от этого определения Эррахом, фактически, себя самого, продолжая свои художественные усилия. — И ты унаследовал его лучшие качества. — Надеюсь, Моррайт. Зависит от того, каким ты меня хотела создать. — Никаким, — подумав, сказала Мист, и Эррах чихнул, словно подтверждая, правда, довольно деликатно, в рукав, без разлета соплей в радиусе роста вокруг. — Вероятно, — сказал он вежливо. — Это делает меня “никаким”. — Вероятно, это делает тебя донельзя похожим на меня, — хмыкнула девушка. — Пепловым занудой и заучкой. Эррах кинул на нее непонятный взгляд, переваривая внутри какие-то мысли. — В любом случае, ты моя создательница, Моррайт, не просто учитель. — Да, что-то вроде мамочки, — фыркнула она. — Всю жизнь мечтала, конечно. Прозвучал далекий, глухой и тоскливый одиночный удар колокола, и Мист даже в первый момент не сконцентрировалась на нем, не обозначила для себя, что это значит, потому что сверху тут же прозвучал голос Торрена.