1. Текст.
«Праздник состоялся, несмотря ни на какие недоумения прошедшего «шпигулинского» дня. Я думаю, что если бы даже Лембке умер в ту самую ночь, то праздник всё-таки бы состоялся наутро, — до того много соединяла с ним какого-то особенного значения Юлия Михайловна. Увы, она до последней минуты находилась в ослеплении и не понимала настроения общества. Никто под конец не верил, что торжественный день пройдёт без какого-нибудь колоссального приключения, без «развязки», как выражались иные, заранее потирая руки. Многие, правда, старались принять самый нахмуренный и политический вид; но, вообще говоря, непомерно веселит русского человека всякая общественная скандальная суматоха. Правда, было у нас нечто и весьма посерьёзнее одной лишь жажды скандала: было всеобщее раздражение, что-то неутолимо злобное; казалось, всем всё надоело ужасно. Воцарился какой-то всеобщий сбивчивый цинизм, цинизм через силу, как бы с натуги. Только дамы не сбивались, и то в одном только пункте: в беспощадной ненависти к Юлии Михайловне. В этом сошлись все дамские направления. А та, бедная, и не подозревала; она до последнего часу всё еще была уверена, что «окружена» и что ей всё ещё «преданы фанатически».
Я уже намекал о том, что у нас появились разные людишки. В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки. Я не про тех так называемых «передовых» говорю, которые всегда спешат прежде всех (главная забота) и хотя очень часто с глупейшею, но всё же с определённою более или менее целью. Нет, я говорю лишь про сволочь. Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил беспокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама не зная того, почти всегда подпадает под команду той малой кучки «передовых», которые действуют с определённою целью, и та направляет весь этот сор куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что, впрочем, тоже случается. У нас вот говорят теперь, когда уже всё прошло, что Петром Степановичем управляла Интернационалка, а Пётр Степанович Юлией Михайловной, а та уже регулировала по его команде всякую сволочь. Солиднейшие из наших умов дивятся теперь на себя: как это они тогда вдруг оплошали? В чём состояло наше смутное время и от чего к чему был у нас переход — я не знаю, да и никто, я думаю, не знает — разве вот некоторые посторонние гости. А между тем дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать всё священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать. Какие-то Лямшины, Телятниковы, помещики Тентетниковы, доморощенные сопляки Радищевы, скорбно, но надменно улыбающиеся жидишки, хохотуны заезжие путешественники, поэты с направлением из столицы, поэты взамен направления и таланта в поддёвках и смазных сапогах, майоры и полковники, смеющиеся над бессмысленностию своего звания и за лишний рубль готовые тотчас же снять свою шпагу и улизнуть в писаря на железную дорогу; генералы, перебежавшие в адвокаты; развитые посредники, развивающиеся купчики, бесчисленные семинаристы, женщины, изображающие собою женский вопрос, — всё это вдруг у нас взяло полный верх, и над кем же? Над клубом, над почтенными сановниками, над генералами на деревянных ногах, над строжайшим и неприступнейшим нашим дамским обществом. Уж если Варвара Петровна, до самой катастрофы с еёсынком, состояла чуть не на посылках у всей этой сволочи, то другим из наших Минерв отчасти и простительна их тогдашняя одурь. Теперь всё приписывают, как я уже и сказал, Интернационалке. Идея эта до того укрепилась, что в этом смысле доносят даже наехавшим посторонним. Ещёнедавно советник Кубриков, шестидесяти двух лет и со Станиславом на шее, пришёл безо всякого зову и проникнутым голосом объявил, что в продолжение целых трёх месяцев несомненно состоял под влиянием Интернационалки. Когда же, со всем уважением к его летам и заслугам, пригласили его объясниться удовлетворительнее, то он хотя и не мог представить никаких документов, кроме того, что «ощущал всеми своими чувствами», но тем не менее твёрдо остался при своём заявлении, так что его уже более не допрашивали.
Повторю ещёраз. Сохранилась и у нас маленькая кучка особ осторожных, уединившихся в самом начале и даже затворившихся на замок. Но какой замок устоит пред законом естественным? В самых осторожнейших семействах так же точно растут девицы, которым необходимо потанцевать. И вот все эти особы тоже кончили тем, что подписались на гувернанток. Бал же предполагался такой блистательный, непомерный; рассказывали чудеса; ходили слухи о заезжих князьях с лорнетами, о десяти распорядителях, всё молодых кавалерах, с бантами на левом плече; о петербургских каких-то двигателях; о том, что Кармазинов, для приумножения сбору, согласился прочесть «Merci» в костюме гувернантки нашей губернии; о том, что будет «кадриль литературы», тоже вся в костюмах, и каждый костюм будет изображать собою какое-нибудь направление. Наконец, в костюме же пропляшет и какая-то «честная русская мысль», — что уже само собою представляло совершенную новость. Как же было не подписаться? Все подписались».
Достоевский, Ф. М. Бесы. Роман в трёх частях. — Полное собрание сочинений. В 30 тт. Художественные произведения. Тт. 1 — 17. — Т. 10. Л.: «Наука», 1974. Сс. 353— 355.
2. Если кто-то из прогрессистов, помпезно или более робко, заявляет, что мир меняется, и даже если он меняется не в лучшую сторону, то меняется необратимо, то бишь история существует и возврата к прошлому нет и не будет, то вот вам пример того, что мир именно что не меняется, а как был, так и остаётся, по слову А. Шопенгауэра, «госпиталем неизлечимых». Чем нынешняя мировая закулиса, deep state, глубинное государство, мировая мафия, корпорация банкиров и финансовых воротил не суть описываемая Ф. М. Достоевским Интернационалка? Чем мир, свихнувшийся на «зелёном переходе» и выбравший себе в руководители всей зелёной сволочи Грету Тунберг, не мир, описываемый Ф. М. Достоевским? Чем Юлия Михайловна, жена губернатора, не Грета Тунберг? Чем Пётр Верховенский не Грета Тунберг? Грета Тунберг, которая выступала с трибуны Организации объединённых наций, встречалась с президентом США Дональдом Трампом и папой римским Франциском. Они уделяли ей своё время, выслушивали её речи, сами задавали ей вопросы… Чем маститый писатель Кармазинов, ради праздника готовый переодеться в костюм гувернантки и прочесть в таком виде текст своего сочинения, не та же сволочь, руководимая Гретой и Петей, Юлей и Интернационалкой?
«Воцарился какой-то всеобщий сбивчивый цинизм, цинизм через силу, как бы с натуги». Ежели казус Греты Тунберг вас всё ещё не убеждает в неотличимой циничности миров, точнее в единстве мира, а единство мира, как нас учит философия метафизического волюнтаризма, состоит в его неизлечимости и инстутуциальной схожести госпиталей, то я скажу: Моргенштерна на вас не хватает. Моргенштерна и Дудя!
2021.11.08.