Вильям Макинтош родился в шотландском городе Данди в 1832ом году. В возрасте десяти лет родители отдали его подмастерьем самому уважаемому мастеру города — специалисту по плетению джута. В те далёкие времена не было бензина, а перевозки осуществлялись парусными судами, поэтому нефть ещё не являлась стратегическим товаром, а в нефтяную отрасль не рвались лучшие дети человечества.
Стратегическим товаром являлись паруса и канаты. Город Данди жил производством этого товара из индийского растения джут, которое в Шотландию завозила несокрушимая и легендарная Британская Ост-Индская Компания. Джутовые компании Данди обслуживали весь мир и зарабатывали огромные деньги — неудивительно, что Вильям, как и многие лучшие люди того времени, принял решение строить карьеру в области переработки джута. Точнее, его родители приняли это решение за него.
В возрасте двадцати лет Вильям покинул своего наставника и поступил на работу мастера участка тонкого вязания в цеху канатов на крупнейшей фабрике парусов. За несколько лет заслужил доверие начальства и заработал репутацию в отрасли. В 1857ом году к нему пришли хедхантеры Ост-Индской Компании и рассказали удивительную историю. Стратегические консультанты практически заставили Компанию оборудовать цех тонкого вязания, который потреблял много человеко-часов, в далёком городе Калькутте, где имелся избыток как джута, так и дешёвых человеко-часов. В середине девятнадцатого века зарплаты шотландских вязальщиков джута выросли неимоверно, отчего многие компании переводили производство в Индию, поближе к джуту и недорогим рабочим.
Такая политика глобализации подкреплялась невиданными технологическими прорывами тех времён: американцы только что изобрели пароходы, а французы прокопали Суэцкий канал — в результате путешествующие бизнес-классом стали достигать Индию всего за какие-то шесть дней. Это была феноменальная скорость — даже лично Вильям ещё помнил времена, когда самый быстрый клипер доплывал до Бомбея лишь за два месяца, а простому народу надо было распланировать путешествие на год, чтобы только съездить на юг к морю.
Головной джутовый завод Ост-Индской Компании, расположенный в Калькутте, развивался крайне динамично, но там наблюдалась определённая текучка управленческих кадров. Первый директор завода был укушен коброй, почти спасён, но всё-таки умер в страшных мучениях от лечения цейлонской хиной, про которую тогда ещё не было известно, что она от инфекций лечит, а вот действие ядов только усугубляет.
Второго директора довольно безболезненно зарезали местные по подозрению в нарушении кастовых границ. И вот только что в Индии случилось восстание сипаев, которое было подавлено быстро и эффективно, а Калькутту вообще не затронуло, но третий директор как-то умудрился очутиться в хуторе Баракпур, где был единственный бой с сипаями во всей Калькутте и его там убило.
Хедхантеры сообщили, что Компания возлагает большие надежды на Вильяма как на бесстрашного молодого человека со здравым чувством осторожности и природной смекалкой. Двадцатипятилетний Вильям был настолько поражён интересом великой и могучей Компании к его скромной персоне, что сразу согласился отправиться в Калькутту, где получил печать и казну управляющего головным заводом.
Поначалу, конечно, были проблемы с местными шаманами, которых называли садху, и бандитами, которых звали навабами, но Вильям приналёг, подружился с лидерами мнений, зачистил непримиримых, и выправил ситуацию. Уже в первый год его руководства завод получил феноменальную прибыль. На второй год Вильям стал звездой компании, да и всей британской международной торговли. В Калькутте и окрестностях к Вильяму относились как к полубогу, несущему зарплату, стабильность и покой.
После наладки и укрепления производства продукции из джута Вильям быстро вышел за рамки торговли наивными текстильными изделиями и нащупал феноменальный товар, о котором скромные шотландские ткачи не только не знали, но и помыслить не могли: морфий. Тут не обошлось без очередной инновации. Уже лет двести весь земной шар курил и нюхал опиум и морфий, объясняя, что это необходимо для болеутоления, а на самом деле, предаваясь губительному пороку наркомании. Однако, спрос на продукт был не так уж велик, потому что курить и нюхать на людях было неудобно, а в притоны хотелось мало кому. В притонах было грязно и плохо пахло. Очень все хотели нюхнуть дома, но жена не позволяла.
Так вот ровно в тот момент, когда Вильям приехал в Калькутту, несколько европейских умельцев одновременно научились делать инъекционные иглы, которыми можно было… эээ… как бы это сказать… ширяться. И представьте такое совпадение, один из изобретателей, профессор Александр Вуд, оказался шотландцем и старым другом отца Вильяма. Именно он намекнул Вильяму на рождественской вечеринке дома у родителей, что глобальный спрос на индийский опиум скоро вырастет до небес. Именно он познакомил Вильяма с немецкими химиками, которые быстро поставили ему в Калькутте переработку опиума-сырца в морфий. Надо признать, что профессор Вуд радел исключительно за болеутоление истинно страдающих больных и был в полном шоке от того, как люди стали использовать его изобретение. Но его не спросили. К концу девятнадцатого века половина населения таких прекрасных городов как Нью-Йорк, Лондон и Кантон сидела на опиатах, умело чередуя шприц и трубку. Все они быстро умирали и сильно мучались и потому денег не жалели. Все они брали продукт у Вильяма.
Вильям ужасами не интересовался — он был занят ежедневной отправкой судов, гружёных инновационным лекарственным средством, спрос на которое рос как гриб, прибыль от которого не позволяла даже спать. Понедельник — Сингапур для отгрузки в Гонконг. Вторник — Стамбул для отгрузки в Вену. Среда — Гибралтар для отгрузки в Лондон. Четверг — Манила для отгрузки в Сидней. Пятница — Бомбей для дистрибуции по Индии и Аравии.
Только в субботу вечером Вильям заставлял себя отходить ко сну, что получалось не очень хорошо. Пару раз он даже использовал для этого собственный, так сказать, продукт, но стало только хуже и Вильям запретил себе это делать. К тому же, ему пришлось уволить порядка дюжины миддл-менеджеров, которые нюхали пыль прямо, так сказать, под ногами на месте погрузки, а потом путали прилив с отливом и отправляли корабль прямо на рифы. Вильям попытался провести с этими бедолагами воспитательную работу, но стало только хуже. Они не только не остановились, но даже усугубили и в конце концов все поумирали. В конце концов пришлось установить всеобщую проверку зрачков три раза в день, после чего вся корпорация наконец поняла, что опиаты - это плохо. Они вредят здоровью и карьере.
Через два года прогрессивная международная торговля Вильяма разрослась настолько, что ей стали мешать китайские коррумпированные лидеры, то бишь, императоры. В Китай, кстати, приходилось отправлять опиум-сырец, поскольку денег на морфий у китайцев не было. Опиум китайцы брали до оторопи хорошо, а Вильям уже был настолько монополистом, что брать отраву было больше не у кого. Китайские императоры просили, даже требовали, не завозить опиаты в Китай, а там как раз продажи росли лучше всего.
Специально для Вильяма Ост-Индская компания пролоббировала взаимовыгодную и победоносную Вторую опиумную войну, которая укрепила на международной арене авторитет Великобритании, да и самого Вильяма. Побочным явлением этих событий оказалась ещё одна война: Англо-бурская, но она случилась позже и уже не напрямую в результате действий Вильяма. Другим отдалённым и непрямым побочным явлением стало разорение джутовой промышленности Данди, родного города Вильяма, увенчавшееся ужасающим обвалом Тейского железнодорожного моста вместе с поездом. Но этого всего Вильям уже не застал.
В неполных тридцать лет Вильям Макинтош стал одним из самых уважаемых бизнесменов Лондона, баловнем элиты и участником всех блестящих балов. Там все его по-прежнему считали волшебником джута и Вильяма вполне устраивала именно такая репутация. Как-то между делом он женился на дочери управляющего директора банка Ротшильда, первой красавице Кенсингтона.
Неожиданно большое влияние на жизнь Вильяма оказала встреча с молодым российским офицером графом Толстым, который отнёсся к промышленнику весьма уважительно, хоть и был на несколько лет старше. Граф приехал в Англию в 1861 году в гости к российскому оппозиционеру Герцену, но его официальной легендой было изучение местной системы народного просвещения. Когда Толстой добрался с этим вопросом до Оксфорда, оттуда его сразу переправили к Вильяму, чтобы тот рассказал русскому как дело с просвещением обстоит в Индии. Оксфордские профессора были искренне убеждены, что индийский опыт просвещения масс гораздо применимее к России, чем британский. Надо же понимать разницу весовых категорий и уровней просветления.
Вильям Макинтош и Лео Толстой на удивление быстро сблизились — покурили вместе качественный непальский гашиш, поговорили о жизни и проснулись утром в обществе самых дорогих проституток Сити. Это всё привело графа в такой восторг, что тот предложил Вильяму уколоться морфием. Вильям строжайше пресёк движение в этом направлении, два часа пересказывая графу все известные ему опиумные ужасы. Более всего графа впечатлила история молодой цветущей красавицы из высшего света, которую морфий за три года превратил в невротическую развалину, в результате чего она получила выкидыш от беременности по большой любви и бросилась под поезд на лондонском Кингс-Кроссе.
Через полгода граф прислал Вильяму письмо, где сообщил, что куртизанки передали ему нехорошую болезнь, и рекомендовал Вильяму лечиться цейлонской хиной. Также граф упомянул, что делает наброски романов о морфинистке и проститутке. Сначала граф хотел описать оба порока в одной женщине, но потом решил разделить повествования для более глубокой проработки аспектов порока. Толстой благодарил Вильяма Макинтоша за то, что тот не допустил его до морфия, но осуждал за то, что тот допустил его до проституток. По какой-то странной причине письмо тронуло Вильяма. Похоже, этот граф, действительно, имел талант к писательству. Вильям странно загрустил и впервые задумался о последствиях своих действий и ответственности за них. Раньше у него для таких мыслей не было ни времени, ни вдохновения.
Работа Вильяма требовала частых командировок в Бомбей и Сингапур — каждая такая командировка приводила к созданию огромных фабрик, на которых работали тысячи людей, а также к заключению многомиллионных контрактов, от каждого из которых зависела судьба чего-нибудь важного. Например, после отказа Вильяма скинуть цену по одной из некрупных сделок, весь российский военно-морской флот оказался на грани недееспособности. Об этом тоже писал Толстой со смесью восторга и укоризны.
Конечно, командировки никогда не легки, но Вильям не унывал. Путешествовать он любил, карьеру свою ценил и научился находить удовольствие в строгой рутине путешествий. Хмурым лондонским утром Вильям прощался с женой и мчался на извозчике в порт, где его ждал корпоративный пароход. На палубу падал холодный лондонский дождик. Вильям прощался взглядом с кварталами Сити, потом с тёмными грязными доками, и уходил в свою трёхкомнатную каюту на три дня, где с трудом переживал морскую болезнь, для борьбы с которой читал родного Диккенса, суровых американцев типа Эдгара По и всяких развлекательных французов про мушкетёров и графинь. Также он, конечно, как и все тогда, читал волшебную Джейн Остин, но ему было страшно за молодых девушек, которые поверят во всю эту дичь, хотя, конечно, написано на удивление складно.
Особенно качало при прохождении Гибралтара. Через три дня Вильям выглядывал, чтобы поглазеть на синайские пески Суэцкого канала. Потом он снова прятался, поскольку глазеть на открытый океан было скучно. А на шестые сутки пароход прибывал в Цейлонский порт Галле, где Вильям ожидал пересадки на следующий пароход, доставляющего его в Бомбей или Сингапур.
Эрудированный зритель сейчас с негодованием воскликнет, что до Бомбея плыть от Лондона гораздо ближе, чем до Цейлона, и непонятно, зачем надо делать крюк в Галле. Полноте вам, зритель! Если вы такой умный, то почитайте про перевозочные хабы, изучите их экономику и поймите, что гораздо выгоднее отправить большой пароход в Галле, откуда развозить желающих малыми судами по Бомбеям и Сингапурам, чем гонять из Лондона десятки малых судов с непредсказуемой окупаемостью. А Вильяму вообще часто было надо в Калькутту и потому ваши возражения теряют всякий смысл.
Город Галле был раем на земле. Яркое солнце освещало столетний португальский форт, весь обвитый лианами, пальмами, попугаями, обезьянами и прочей тропической растительностью. В укромном уголке форта Вильяма ждал отель «Нью Ориентал» — самое фешенебельное заведение всего восточного полушария. Вытянувшись на веранде «Нью Ориентал» и попивая крепкий цейлонский чай, Вильям любил подумать о превратностях судьбы. О том, как он из простого шотландского пацана стал руководителем одной из крупнейших корпораций мира. Как подобно могущественному волшебнику, за какие-то шесть дней переносится из скучного серого Лондона в тропический рай Цейлона, который бодрит усталый рассудок и разогревает замороженное сердце. В такие моменты он грустнел и начинал вести долгие задушевные разговоры со старым смотрителем гостиницы и с его очаровательной дочкой. А однажды, в августе 1873 года на одной из таких вот цейлонских пересадок он исчез.
Исчез прямо посреди бела дня. Какое-то время все ждали, что он вернётся, а потом перестали ждать. Через месяц из Лондона ровно тем же пароходом прибыла его безутешная жена, которая сразу назвала себя вдовой, и потребовала сертификат о смерти мужа, поскольку он необходим ей для предъявления компании Ллойдс для получения страховки и правительству для получения наследства. Комендант города упирался и говорил, что законы Британской Империи не позволяют выдать сертификат без трупа. На следующее утро комендант повеселел, а в палисаднике у Англиканской церкви рядом с гостиницей «Нью-Ориентал» появилась свежезакопанная могила с красивым мраморным крестом, на коем было выведено: «Здесь покоится Вильям Макинтош, генеральный директор джутовой компании Калькутты, погибший в расцвете лет». После этого вдова объяснила общественности, что вопрос о трупе становится неприличным, потому что Британская империя запрещает осквернять могилы. Империя на самом деле запрещала.
Когда вдова удовлетворённо уехала со справкой о смерти мужа, больше никто и никогда не интересовался судьбой Вильяма Макинтоша. И никто не пытался делать никаких выводов, встречаясь на чайном рынке с компанией плантаторов из зелёных холмов восточного Цейлона: статным мужиком, похожим на постаревшего Вильяма, приятной девушкой, похожей на цветущую дочь его собеседника-смотрителя гостиницы, а иногда и самим смотрителем. Часто по дороге с рынка мужик заходил в отель «Нью-Ориентал», пил чай, а потом зачем-то посещал палисадник около Англиканской церкви.
Много лет утекло со времён этой истории и почти все её участники сметены потоком времени. Британская империя самораспустилась. Джутовые дельцы города Данди разорились, проиграв войну сначала индийской локализации, а потом инновационному капрону. Цейлон превратился в социалистическую республику Шри-Ланка, которая национализировала все чайные плантации. Морфий и прочие опиоиды запретили, слава богу. Единственное, что осталось — это красивый мраморный крест на могиле Вильяма Макинтоша. Он по-прежнему стоит во дворе англиканской церкви неподалёку от отеля «Нью-Ориентал» в форте Галле и написано на нём всё то же самое. Кстати, форт и отель тоже сохранились. Их не затронули ни распады империй, ни социализм, ни ужасное цунами 2004-го года, которое ударило прямо по форту, но не смогло разрушить творение португальских строителей шестнадцатого века. Правда, местные жители называют теперь отель «Нью-Ориентал» странным, но волшебным словом «Амангалла».
Если вы дочитали до этого места, то Вам точно (гарантированно) понравятся мои книги «Регулятор» и «Компилятор» — приобретайте на замечательном "Лабиринте"! Ну и не забывайте подписываться на этот мой канал в этом самом Дзене!