Что ты такое, женщина? Что движет тобой? С какими мыслями ты засыпаешь и просыпаешься? Ты носишься с тяжелыми пакетами, пытаешься контролировать свой маленький мир, собираешь детей в садик и в школу, готовишь, заботишься о муже, а сломать тебя может пара каких-то бытовых неудач или чье-то неаккуратно сказанное слово. Ты расшибаешься в лепёшку, как Атлант, пытаешься удержать на своих хрупких плечах семью, карьеру, забывая о здоровье своем, и в награду ты слышишь «что-то ты пополнела», «ты постарела», «ты изменилась». И самые обидные слова говорит тебе зеркало… На день рождения ты получаешь слащаво – лицемерные поздравления, отвратительные стихи из интернета и - выстрел в голову – музыкальную открытку.
Однажды, ты сядешь на стул (пень, скамейку, неважно), а может будешь стоять и смотреть вдаль, и ты подумаешь: для чего? Зачем? Чего хочу я? Где вообще я в этом мире? Так ли я хотела прожить свои молодые годы? Но самое страшное, если эти вопросы никогда не прозвучат, они просто не возникнут в голове той женщины, которая должна работать, служить, просто жить. Таких женщин было много, они и сейчас есть, но радостно, что их стало меньше. Нет, они не вымерли как динозавры, они эволюционировали в уверенных, сильных, устойчивых женщин.
Но я хочу рассказать о женщине (обобщающее понятие), которая просто жила. Одна из них моя бабушка по отцовской линии, баба Нюра, или Гуреева Анна Кирилловна.
О родителях бабушки я ничего не знаю, собственно, как и о ней. Она неохотно рассказывала о своем прошлом. Знаю лишь, что она из детдома (она так сказала мне), родилась 18 июля 1923г. в деревне Бочарово, (Брянская область, Комаричский район), работала в колхозе им. Горького, вышла замуж за моего деда – Гуреева Петра Ивановича (её девичья фамилия Савина). А дальше началась война…
В войну она занималась рытьём окопов. Мама мне сказала, что она была ещё и в отряде партизан (откуда ей это известно, я не знаю), а после войны вновь колхоз, работала по нарядам. С дедом у них народилось шестеро детей, три девочки и три мальчика (один из них мой отец).
Как она жила, о чем мечтала, чего хотела, какие вообще мысли были в её голове я не знаю. Да и на эмоции она была скупа. Я помню каждый наш приезд в деревню к бабушке: поездом мы ехали до Брянска, потом на матрице (подобие электрички, но называлась она почему-то так) до Комаричей, а там уже ловили машину или искали любой вариант попутки. Дорога, которая вела в деревню, была всегда пустая, крайне редко там проезжали машины, а если и проезжали, то чаще это были старые грузовики модели газ-53 (или что-то вроде того). Помню, как я любила прогуливаться до дороги, особенно после дождя. Это была единственная асфальтированная дорога и после дождя мне нравилось смотреть как испаряется влага с дороги, словно призраки в танце исчезают. Помню, как однажды пронеслась машина, тот самый грузовик, чей кузов был засыпан белой сахарной свёклой и несколько клубней свалились и рассыпались по дороге. Мы их собрали, а вот что мы с ними сделали я не помню.
И вот мы останавливаемся у указателя с надписью «Каменец». Это посёлок. Деревушка, которая доживала свой век. В каждый наш приезд я узнавала, что опустел ещё один дом. Баба Дуся совсем спилась и умерла, ещё одна бабушка напротив нашего дома умерла, рядом с нашим домом уже давно пустовал и почти развалился дом Лизы (кто эта Лиза я точно не знаю, но ребята говорили, что она была сумасшедшей, повесилась и ее призрак бродит по развалинам). Думала ли я, что когда-нибудь и наш дом опустеет? Нет. Мне он казался самым душевным и живым из всех домов. Он был одноэтажный, зелёного цвета с белыми окнами и выцветшим крыльцом (возможно, крыльцо было темно – красное, я встречала шелушинки засохшей краски этого цвета). Широкое крыльцо с навесом, а перед окнами цветущий палисадник. С левой стороны от дома росли яблони, высокие, с огромными красными плодами. А внизу около яблонь начинался огород и заросли крупной малины. Помню, как любила с утра, не умываясь, прямо в пижаме и босой, захватить железную кружечку и к малине. Также слева были постройки для дров, амбар с зерном и что-то вроде гаража. Справа от крыльца была дорога к сараям, где жили корова, лошадь, свинья, куры и индюшки. Я не помню, чтобы у бабушки были овцы и гуси или утки, хотя гуси вроде были и овцы тоже, но не долго. И справа тоже был огород. Что там только не росло: яблони, груши, сливы, вишни, свёкла, морковь, картошка, всякая зелень, смородина, крыжовник, малина, кабачки, огурцы, помидоры, тыква. Бани не было (сами понимаете, что душа и вообще хоть какого-то подобия санузла не было). Был уличный туалет и уличная кухня, где мы грели воду и мылись.
И вот мы идём со своим багажом мимо домов, кто-то нас узнает и машет рукой, подходим к нашему дому, бабушка сидит на крыльце, что-то чистит, перебирает, она видит нас, радуется, расцелует, немного посидит с нами и опять за дело. Она вставала рано и поздно ложилась, весь день трудилась на огороде, или была дежурным пастухом (там по очереди каждый дом дежурил), или если все дела были сделаны, она бежала помогать другим с оправданием “Кумовья ведь! Надо помочь!». Помню один раз моя мама строго ей велела отдохнуть и та согласилась. Я, мой младший брат и мама пошли прогуляться к озеру (к каждый год подсыхающей луже), а на обратном пути мы застали бабушку, которая от кого-то шла с граблями.
– Мама, я же вам велела отдыхать! – недовольно сказала моя мама.
– Да я только крышечку помогла! - как дитя оправдывалась бабушка. Вместо «чуть-чуть» или «немножко», она говорила «крышечку».
И это было бесполезно, её не исправить. Поэтому с нами она мало проводила времени, а уж разговоров было ещё меньше.
Помню как-то после похода в лес за грибами, мы с ней сидели на крыльце и перебирали, чистили грибы, мне наверно было лет 9 или 10. Мы молчали и первой решила заговорить я.
– Ба, а у тебя когда день рождения?
– Не помню.
– Как это!?
– Ну, вот так.
– И ты ни разу его не отмечала?
– Нет.
– А как же подарки и торт?
Она пожала плечами и с улыбкой посмотрела на меня. Тогда она мне и рассказала, что она детдомовская. Хотя, документы, паспорт точно были и там наверняка была дата. Просто она не смотрела в них, или за всю её жизнь её не разу никто не поздравлял. Вообще её хоть кто-нибудь поздравлял с новым годом, с восьмым марта?! Муж (дед), дети? Сомневаюсь. Дед, пока был жив, всегда был выпивши и лежал на печи. Бабушка его шпыняла, но бестолку. Как они любили друг друга, я не могла представить. Видимо, это любовь того времени, советская любовь. Отец, насколько я его помню, был такой же – никаких чувств, эмоций к детям. Мне он только один раз сделал подарок – заколки для волос на мой день рождения. Отец к бабушке (своей маме) приехал только раз или два (как я помню), ездили только я, младший брат и мама. Остальные дети бабушки может и приезжали, но я их не видела. Только дядю Колю, который часто наведывался к бабушке пожрать, выпить, поспать и денег взять (или чего ещё). А если бабушка гнала его (своего сына), то дядя Коля начинал орать на неё, крыть матом. И это сын! Я была смелой соплячкой и однажды я строго сказала ему:
– Дядя Коля, вы почему так кричите на бабушку?! Она же ваша мама!
Он что-то пробубнил и уехал на своем велосипеде.
Однажды, я увидела под подушкой бабушки топор.
– Ба, а это зачем у тебя?
– А это… Если Колька вернётся пьяный.
То есть она была готова защищаться от пьяного сына и в случае опасности применить топор!
Я промолчала, но это сильно отпечаталось в моей памяти.
Я же не рассказала про дом! С крыльца ты попадаешь в кухню: слева скамья широкая и длинная (на ней постоянно что-то сушилось, какие-то травы, поэтому в кухне пахло хлебом и травами). На этой скамье кстати и спала бабушка, хотя дом был не маленький и кроватей точно было три, один диван раскладной и ещё печь, куда мы любили забираться, когда деда уже не стало. Справа газовая плита с баллоном газа, столешница с ящиками, дверцами, где хранилась посуда, где-то там же стояли бидоны с ледяной водой из колодца и умывальник. Далее небольшой коридорчик, где было окно (окон было достаточно и на все стороны), умывальник и чулан. Дальше что-то вроде столовой, где стоял стол у окна, стулья, сервант, в котором хранился хлеб и что-то ещё, над ним висели старые фотографии - молодой дед в военной форме, их совместная послевоенная фотография, сыновья (Николай, Иван и Сергей - мой отец) и прочие другие. Напротив большая, белая печь и что-то вроде места для принятия душа (что-то там такое было). А дальше огромная спальня с диваном и тремя кроватями, посередине комнаты малая печка, в углу пылился телевизор, который не работал, стол и стулья. Над столом висело небольшое зеркало под наклоном, как и фотографии в столовой.
Вот бы посмотреть сейчас стоит ли этот дом, заброшен или может там кто-то живёт. Этот дом имел особенный запах, запах досок, хлеба и травы. Я никогда не видела дом зимой, весной и осенью, только летом, чаще в августе. Как бабушка переживала эти времена года я не знаю.
Бабушка Нюра – это человек земли, она вечно была на огороде. Помню её руки, изрезанные трудом и временем, все в полосках коротких и длинных. Ухаживала ли она за собой кремами или чем-то таким? Шутите! Ничего – ни кремов, ни косметики. Были ли у неё наряды? Может и были, но я не помню, чтобы она их надевала. Помню лишь её платок на голове, растянутую кофту, какой-то передник, резиновые галоши.
И эмоции она выдавала по случаю: приехали – радость, умер дед – горе, а потом снова огород. Я не помню, чтобы она ругалась с кем-то, максимум она могла отругать какую-нибудь скотину и то это было больше смешно.
Помню как умер дед. Гроб с телом в доме, бабы плачут, мужики молчат. Я маленькая была и всё рассматривала с любопытством. У деда на глазах были монеты, а меж губ лежала швейная игла. Гроб закрыли и отнесли толи на телегу, толи на грузовик с открытым кузовом. Помню, что мы шли пешком, медленно, с телеги (грузовика) с гробом кидали ветки ели. Эти зелёные лапы шли от нашего дома до неподалёку расположенного погоста.
Знала ли бабушка, что ей придётся похоронить почти всех своих детей? Вряд ли. Умер Иван, её кажется старший сын, сорвался с лесов. Умерла её дочь, Татьяна вроде. Николай… И мой отец.
На похоронах своего отца я не была, но помню, когда все приезжали на поминальный обед к нам, бабушка сидела в молчании и смотрела на фото отца и горевшую рядом церковную свечку. О чем она думала? Думала ли она, что можно было бы всё изменить? Самой хоть раз приехать? Жалела ли она своего сына? Или себя? Думала ли она о том, что где-то не до любила, не до воспитала, не до дала тепла?
Я не была и на её похоронах. К тому времени все связи с родственниками со стороны отца были прерваны. Тётя Зоя, сестра моего отца, забрала бабушку из деревни, чтобы та была рядом, мол уже старенькая, мало ли что, а никто не успеет прийти на помощь. Мне кажется это была ошибка, так как забирать бабушку с её земли подобно смертному приговору. Когда она умерла, на похороны поехала только мама, она-то мне и рассказала, что когда приехала, гроб был уже погружен в машину. Бабушка завещала похоронить её на родной земле рядом со своим Петей (мужем).
Может когда-нибудь я соберусь съездить до Брянска в посёлок Каменец, посмотреть стоит ли там зелёный дом с белыми окнами, стоят и плодоносят ли там яблони, пройдусь и до погоста, где похоронена бабушка. Женщина, которая просто жила.